Жил-был крестьянин, и жена у него умерла, а хозяйством и всем в доме заведовала дочь. Вдруг на старости лет вздумал крестьянин жениться; сколько дочь его ни просила и сколько соседи ни отговаривали – нет-таки, не послушался, женился. Да и женился-то еще на злой вдове, у которой была такая же злая дочь. Скоро увидел старик, что новая жена его и падчерица были и глупые и злые. Крестьянину и его дочери житья не стало, сколько бедная Аннушка ни работала, не могла угодить мачехе.
Недалеко от деревни был лес, о котором рассказывали множество страшных рассказов, и крестьяне боялись рубить в нем дрова и без крайней надобности даже и не ходили туда. Раз как-то крестьянин Пахом похвастался, что он нарубит в лесу дров. Вот поехал за дровами, нарубил воз дров и уж хотел ехать домой, как вдруг откуда ни возьмись – старик, старый-престарый, борода седая до колен, глаза так и светятся, как угли, и закричал на Пахома: «Как ты смел рубить дрова в моем заповедном лесу?» Бедный Пахом испугался, упал старику в ноги, стал просить прощенья и кое-как умилостивил его. «Так и быть,- сказал старик,- на первый раз тебя прощаю, а вперед смотри! Скажи всем мужикам, что если кто осмелится заехать ко мне рубить дрова, то я до тех пор молодца не отпущу, пока не сроет он – вон, видишь? – этой горы и не засыплет оврага, что под горой; а землю будет он возить на волках и на медведях. Ведь в моем лесу их довольно, они получше ваших кляч. Поезжай домой да не забудь, что я говорил».
Пахом ударил по лошаденке да без оглядки из лесу погоняет, и уж только когда подъехал к деревне, оглянулся посмотреть: не гонится ли за ним старик? Добравшись до дому, забился он на печь и со страху трои сутки пролежал на печи. Как рассказал он потом мужикам – полно с тех пор ездить в лес за дровами, а бабы перестали ходить за грибами и за ягодами в лес: все боялись, что старик заставит копать гору да возить землю на волках и медведях, а может – еще и самих будет запрягать. Другие говорили, будто старик лесной с рогами, а на пальцах у него когти. Молодые ребята не верили и смеялись, а все-таки в лес не ходили.
Мачеха осердилась однажды на Аннушку и говорит мужу: «Федот! Отвези ее в лес, а уж я с ней более жить не хочу!» Федот прикрикнул на жену, но та схватила помело, а падчерица кочергу, и бросились на него. Он испугался и согласился отвезти в лес Аннушку. Она и сама сказала отцу: «Отвези меня, батюшка! Здесь житье мое такое горькое, что уж и в лесу будет мне лучше!»
Поплакал старик, запряг лошаденку, посадил дочь в телегу и повез в лес. На дорогу Аннушке мачеха дала краюшку хлеба.
Приехавши в лес, Федот простился с дочерью, благословил ее и сказал: «Ну, дитятко, оставайся с богом! Может, тебе здесь будет лучше и ты будешь жива и здорова, а через три дня я тебя проведаю!»
Старик сел в тележку и поехал домой, а Аннушка пошла по тропинке, в лес, стала брать ягоды, долго ходила по лесу и видит – стоит избушка. Аннушка подошла к дверям, постучалась – нет ни ответа, ни привета. Благословись, отворила она дверь и вошла в избушку. Вошедши в избушку, осмотрелась она – нет никого. В одном углу стоял стол и кругом лавки, а в другом углу стояла самопрялка и лежала куча льна. Аннушка села на лавку. На дворе уже смеркалось; поела она хлебца, легла – не спится бедняжке; и вот она засветила лучину и сидит, подгорюнясь.
В полночь дверь отворилась, и в избушку вошел старик – седенький, старенький, опирается на костыль – и сказал Аннушке: «Здравствуй, красная девица!» – «Здравствуй, дедушка!» – отвечала Аннушка. «Как ты зашла сюда, волею или неволею?» Аннушка рассказала ему, что мачеха велела ее отвезти в лес. «Ну, красная девица, дам я тебе работу. Вот видишь кучу льна? Так напряди мне ниток, вытки холст и сшей рубашку, а завтра я к тебе приду. Если рубашка не будет готова, так тебе будет худо, а теперь прощай».
Старик ушел.
Залилась Аннушка горькими слезами и думает: «Где мне в одни сутки напрясть ниток, выткать холст и сшить рубашку! Посмотрю, однако ж, пусть, по крайней мере, старик увидит, что я не ленилась».
Вот Аннушка взяла самопрялку, навязала льна и начала прясть. Веретенцы так и вертятся, только-то успевай нитки поправлять. К утру Аннушка испряла весь лен и задумалась: как ей ткать холст, у нее нет станка? Подумала-подумала – ну, что будет, то будет – и задремала.
Когда Аннушка проснулась, солнышко было уже высоко, перед ней на столе стояло разное кушанье, а возле окошка стояли стан и кросна совсем готовые – садись да тки.
Аннушка пошла сначала к ручейку, который протекал близ избушки, умылась, помолилась богу, отобедала, собрала со стола и села ткать. Вот челнок у нее так и прыгает взад и вперед, и к вечеру холст был готов. Соткала она холст, скроила рубашку и принялась шить. Аннушка шьет, а время идет, ночь уж давно наступила, и вот она того и ждет, что дверь отворится и старик войдет в избушку.
Только что Аннушка успела закрепить последний стежок, старик вошел. «Ну, что? Сшила рубашку?» – спросил старик. Аннушка подала ему рубашку. «Спасибо, красная девица, а за твою службу хочу я тебя наградить. Ты говорила мне, что у тебя мачеха злая? Хочешь ли, пошлю я своих волков и медведей, они съедят ее и с дочерью?» – «Нет, дедушка, не трогай их, а когда батюшка приедет проведать меня, то я попрошу его отпустить меня жить в люди: ведь я умею все делать, служить буду хорошо, и мне житье будет хорошее».- «Если так, пусть будет по-твоему. Завтра ты получишь от меня подарки – возьми их и будь всегда рукодельна да добра, как была до сих пор, а теперь прощай!» Старик ушел.
Аннушка была так весела! Взошло солнышко. Она пошла гулять в лес и вышла посмотреть на дорогу: не едет ли отец проведать ее, а вечером легла она на лавочку и уснула спокойно.
Проснувшись, видит Аннушка, что стоят на столе три ларчика – один другого меньше, и при каждом ларчике по серебряному ключу. Аннушка отперла большой ларчик – в нем были разные уборы; отперла другой ларчик – он был полон серебряных денег; отперла третий – полон золотых денег.
Прошло три дня, как старик отвез Аннушку в лес. Мачеха и говорит ему: «Поезжай, проведай дочь!» Старик горюет и думает: «Где уж ей живой быть – верно, ее давно волки съели!» Старик запряг лошадь и поехал, а мачеха с дочерью смеются и говорят: «Привезет домой косточки! Где ей живой быть! Надобно пиво варить да поминки справить» .
У Аннушки была собачка, и когда старик уехал в лес дочь проведать, она начала бегать по двору и радоваться. Вдруг как залаяла: «Тяв-тяв-тяв! Хозяин едет, золото да серебро стучит да гремит!» – «Что ты, негодная,- вот я тебя! Какое там золото и серебро,- сказала мачеха,- косточки в лукошечке стучат да гремят!» – и сама с дочерью все поглядывает в окошко.
Вот дочь ее кричит: «Матушка, матушка! Вотчим едет, да, кажись, и Анна-то с ним!» Мачеха подбежала к окну, смотрит – едет старик и дочь везет! «Видишь, какое зелье! – говорит мачеха.- Нескоро избудешь!»
Въехали на двор Федот с Аннушкой, идут в избу, несут ларцы, а как Аннушка их отперла, так мачеха с дочерью не надивуются. Мачеха притворилась, будто она рада, что Аннушка возвратилась жива и здорова. «Я тебе говорила, дитятко, что ты будешь жива и здорова»,- сказала она Аннушке.
Прошло несколько дней, вот мачеха и говорит Федоту:
«Муж! Отвези-ка ты теперь мою дочь в лес». Федот заложил лошадь, посадил на телегу падчерицу и повез, а сам думает: «Давно бы пора отвезти тебя, злую и упрямую девку!» Падчерица не хотела было ехать, да мать насильно ее послала, говорит: «Ты навезешь золота и серебра, так тебя богатый жених возьмет».
Федот привез падчерицу прямо к избушке и спустил с телеги. Мать навязала ей узел пирогов и ватрушек – такой, что в неделю не съешь. Наелась падчерица и проспала до самой ночи, только поворачивается с боку на бок. Потом зажгла она лучину и сидит.
В полночь пришел старик и говорит ей: «Здравствуй, красная девица!» Падчерица молчит. «Какая ты сердитая! – сказал старик.- Вот тебе работа: напряди шерсти, свяжи мне чулки и варяги да вытки кушак, а завтра в такую же пору я приду – смотри, чтобы все было готово, а не то тебе худо будет!»
Старик ушел.
«Видишь какой! – сказала падчерица.- Что еще выдумал, старый хрыч! Нашел себе работницу, да я и на себя-то у матушки не работаю, а стану я вязать ему варяги да чулки – и так проходит!» Наелась падчерица пирогов и легла спать, а на другой день встала и опять ничего не делала.
Пришла полночь. Дверь в избушку отворилась. Вошел старик. «Что, готова ли моя работа?» Падчерица отворотилась и молчит. «А, когда так, если ты не послушалась меня, не хотела связать мне чулки да варяги – убирайся вон из моей избушки!»
Старик выгнал падчерицу, и она пошла бродить по лесу; и вот напали на нее волки и съели ее, косточки в кучу сложили.
Прошло три дня. Аннушкина мачеха говорит мужу: «Поезжай, старик, и привези мою дочь». Старик поехал, а жена его то и дело подбегает к окну да смотрит: не везет ли старик дочь ее?
И вот затопила она печь – стряпать пироги и печь блины. Собачонка бегает и лает: «Тяв-тяв-тяв! Хозяин едет, косточки в лукошке стучат да гремят!» Мачеха Аннушкина начала собачонку бить сковородником: «Что ты брешешь, негодная! Говори: золото и серебро стучит да гремит!»
Въехал Федот на двор, и жена его выскочила встречать дочь свою. «Где же моя дочка?» – спрашивает она у старика. «Да вот, привез я только ее косточки – волки съели».
Старуха завыла голосом, да делать нечего – ведь что было, того не воротишь.
Аннушка вышла замуж за богатого крестьянина, взяла к себе отца и жила достаточно, а старик нянчил своих внучат. Мачеха Аннушкина горевала да горевала о своей дочери, да так и умерла, и никто не пожалел об ней.