Жил был царь с царицей. У них не было детей. Вот раз пошел царь в сад, вдруг негде взялась птичка-молоденька, не мала, невеличка, села на сучок да и говорит человеческим голосом: «Ох, пресветлый царь, родится у тя дочь, быть ей в пятьдесятном царстве, катать ей золотым яичком по своим белым грудям не много не мало двадцать лет». Царь велел, чтобы как родится дочь, никуда ее не выпускать, а жена уж у его ходила с брюхом. Вот и родилась у царя дочь. Зазвонили по всему цареву в колокола, заездили по всем городам енералы и кричали, что у царя родилась дочь и всяк может пить, есть, кто чего бажеет даром, – будет это уплачено из царской казны. Вот растет у царя Марья-царевна не по дням, а по часам, ровно яблочко наливается. Выросла красавица такая, по всему царству не сыскать. Раз и вырвалась она и убежала в сад, вдруг откуда рзялась птич-ка-молодечка, не мала не величка, села на яблоньку и говорит человеческим голосом: «Ох, Марья-царевна, бывать тебе в пятьдесятном царстве у мертвого царя и катать тебе золотым яичком по своим белым грудям не много не мало двадцать лет».
Пришла домой Марья-царевна да и говорит: «Тятенька и мамонька, давай мне карету, я поеду в пятьдесятное царство». Заревели отец с матерью, стали уговаривать; не могли уломать. «Видно судьба моя такая»,– говорит им Марья-царевна. Делать нечего, отец дал ей тройку лошадей, и поехала Марья-царевна в пятьдесятное царство.
Ехали, ехали, доехали до пятьдесятного царства: глядят–ворота железные заперты, в царстве все тихо. Кучер слез, поотворял, поотворял, не мог отворить; слезла сама Марья-царевна, только подошла к воротам, ворота сами растворились, отколь не взялся вихорь, лишь только туды ее и занесло. Приходит Марья-царевна на двор, смотрит – все лошади и коровы, все спят. Зашла в людскую, там тоже все спят. Зашла наверх, там царь спит, а кругом его енералы стоят и тоже спят.
Вот походила, походила Марья-царевна видит, везде спят, села в стул и давай катать золотым яичком. Прокатала пять лет и пошла на берег моря. Глядит, плывет корабль, вот и кричит Марья-царевна. «Нет ли у вас девушки обряжаться». «Есть, – говорят, – у нас девка-чернавка».– «Вот мне такая-то и надо». Привела девку-чернавку домой и заставила ее обряжаться. Девка-чернавка обряжалась пятнадцать лет. Опять пошла Марья-царевна на берег, моря, села под липу и сидит. Вдруг негде взялась птичка-молодечка, не мала, не величка, пролетела, села на дерево и говорит человеческим голосом: «Здравствуй, Марья-царевна. Вот ты тепереча прокатала 20 лет, теперь поди, сходи в кузницу и вели сковать тебе три прута: железной, медной и золотой. Сходи на колокольную и ударь в колоколо три раза, как железным-то ударишь, дак вся скотина станет, как медным-то ударишь, дак весь люд заговорит, а как золотым-то ударишь, дак царь пробудится. А девке-чернавке накажи, чтобы она не садилась в стул».
Вот Марья-царевна так и сделала: пошла в кузницу и велела сковать три прута: железный, медный и золотой. А девке-чернавке и забыла наказать, чтобы она не садилась на ее место. Пошла на колокольню, ударила в первый раз, вся скотина замычала, овцы заблеяли, что друг и сделалось, в другоряд ударила, весь люд заговорил, на куфне стали рубить, в конюшнях забегали, как в третей-от раз ударила, все енералы пробудились и царь. Как стал и говорит: «Кто, – говорит,– меня разбудил?» А девка-чернавка и говорит: «Я», – говорит. Вот царь и обручился с ей.
Пришла Марья-царевна, а девка-чернавка заставила ее посуду мыть да на столы накрывать. Вот царь раз и поехал за море за товарами и говорит: «Чего тебе Марья-царевна купить-то, ей?» А девка и говорит: «А, пресветлой царь, купи ты мне «пестрей». – «А тебе чего купить?». Марья-царевна и говорит: «А мне купи золотое яичко, блюдечко да куколку». Вот поехал царь, купил блюдечко и куколку, а жене никак не мог найти пестредей. Уж думал, думал, ломал голову, никак не мог найти, едет уж назад, вдруг, видит стадо свиней. «Надо быть, это и просила жена купить». Взял и купил одну свинью, коя попестрее.
Приехал домой. Не знаю, ладно ли купил. Ушел царь пить чай с девкой-чернавкой, а Марья-царевна села у дверей на куфне, села и сидит: «Куколка, куколка, не сказать ли тебе сказочку». А сама за куколку и говорит: «Скажи, Марья-царевна». Вот и начала рассказывать: «Была я мала, и пошла я в сад гулять. Вдруг отколь возьмись птичка-молодечка не мала не величка, села на сучок да и говорит человеческим голосом: «Ох, Марья-царевна, бывать тебе в пятьдесятном царстве у мертвого царя и катать тебе золотым яичком по своим белым грудям, немного не мало– двадцать лет». Слушаешь ли куколка? Слушаю, Марья-царевна. «Вот стала я прошать тятеньку и мамоньку: тятенька и мамонька, отпустите меня в пятьдесятное царство к мертвому царю. Отец и мать заплакали, запрягли лошадей и поехали мы. Стали подъезжать к воротам, ворота не отпираются, кучер поотворял, поотворял, не отпираются. Пошла я, лишь только туды, пришла…» (дальше идет почти то же самое, что и впереди было рассказано). А царь услыхал, что Марья-царевна что-то говорит, подошел к дверям, да и слушает, а Марья-царевна все и рассказывает, как дело было. Вот тут-то царь-от и узнал, на ком он женился. Сейчас приказал всем своим верным слугам девку-чернавку расстрелять, а с Марьей-царевной стали жить да поживать.
Костылек да палочка – тут вся и сказочка.