Был чарь в некоем цярьстве, не в нашем государстве. У нево был Плакида-воин. Он хоть не христианской, а принимал хрещёных. Хорошово поведенья был, и жена ево такая же. Он ездил за охотами. Увидал он стадо оленей. За самым большим оленем погналсе, загонил он ево на скалу высокую и хотел он ево стрелити. Тот повернулсе, и увидел у ево на лбу крес. На кресте распят Христос, он и испужалсе стрелить. Говорит ему человеческим языком: «Брось ты это все, поди в христианскую веру. Приди ты сюды через неделю». Вот он съехал домой и сказывает жене своей: «Жена, говорит, што такое со мной случилось, событие какое! Велит мне итти в христианскую веру». Поманил он через неделю. Сошел на эту гору, ему и гласит с небес: «Прими ты, говорит, Христово хрещенье, сходи ты к свяшшеннику, перехрести и семейсво всё свое». Семейсво у ево — два сына да жена, и жена была благочесливая. Оне и согласились с ею сходить к свяшшеннику и со своими детьми. Свяшшенник их и окрестил. Дал ему имя Остафьем, жене ево — Натальей. И детей окрестили. И стали они жить, християньскую веру исполнять.
Стали некристи узнавать. «Этта, видно, нам не житьё!» Стали они в другой город отправляться и сели они на су´дно. Варвару понравилась ево жонка. Взял да ево высадил, Плакиду, на берег и с детьми своими. А жонку оставил себе. Остафий пошел с деточками, заплакал. Варвар отвалил от берегу на суднышко, увёз у ево жонку. Остафий горькими заплакал, пошел по бережку. Дошел до реки, с обеими деточками не переплыть через реку. Взял одново да и пошел за реку. Одново перенёс, по другово пошел. Дошел до полуреки, поглядел, а тово медведь подхватил и понёс. Ешшо тошнее заплакал. Воротился назад, поглядел, а и тово схватил волк и понёс. Остафий залился и тово тошнее слезами — обоих деточек потерял. Остался один. Которово медведь-от похитил, тово отняли пастухи, которово волк похитил, тово отняли землепахари, землю пахали. Унесли их в деревни и воспитали их до возрасных лет.
Остафий сошел в село, дошел до села большово. Порядился к мужикам стеречи´ пустошь, и живёт он тут семь лет. Церез семь лет поднялось войско на это царство, где он жил. Сильно много народу прибили, сколько месностей отняли, отневольничали. Вот этот цярь и вспомнил Остафья Плакиду, воина. «Кабы был Плакида, так не отняли бы эстолько городов». А у нево генералы и говорят: «Ваше цярское величество! Не можем ли мы ево сыскать? Поедем ево искать!» Вот оне и поехали ево искать. И доехали оне до этово села. Сидит на прилавке человек, их, как ровно, попризнал. «Куда, говорит, господа, идите?» — «Мы, говорят, доброй человек, издем, ищем, не слыхал ли, не видал, по прозванью Плакиды?» — «Нет, никак не видал. Вы ведь далёко идите, пить, есть хотите! Я, говорит, хозяина попрошу, может, вас попотчует». Оне на то согласилися, в фатеру заходили, ровно как сами посмитили. «Не он ли это сам и есть?» — говорят. Вот он собрал им на стол, сам вышел на сарай. Оне межу собой и говорят: «Поприметь, не он ли это и есть? У Плакиды рубчик з ухом — рана была». Он приходит, потчует, а оне и примечаю хорошенько и спрашивают: «Не самой ли ты Плакида и есь?» Тот отвернулся и сказал: «Видили, тошно я тот самой и есь. Што же вам нужно до меня?» — «Нас, говорят, послал цярь отыскать до тебя. Много, говорят, в нашем цярстве народу прибили, много городов у нашево цяря отобрали». Наредили оне Плакиду во всю хорошую одежду. Хозяин приходит. «Это, неужто, говорит, главной воин у нас жил в работниках? Што ты, говорит, не сказался? Стали бы мы заставлять тебя это делать!» Вот и увезли Плакиду домой. Цярь обрадовал, што привезли Плакиду. Плакида и стал распоряженье делать воевати. Сколько времячка воевали, все назад города отобрали и иново опять много прибавили. И дал он отдых войскому. Роскинули палатки. В одной палатке стояли два молодця, и розговаривали оне промежу собой. «Каково же ты, говорит, отця-матери?» — один спрашивает. «Я, говорит, как ровно, слыхал, што был отець Плакида; называли Плакидой, потом он окрестился — Остафьем звали. Мы поехали из этово городу. Варвар высадил нас, говорит, на берег. Нашу маменьку увёз с собой. Мы дошли до рики, говорит.
Тятенька одново понёс через реку, а меня оставил на берегу. Меня сгрёб медведь, говорит, и понёс. Выхватили меня, говорит, пастухи, отняли. Унесли меня в деревню, в деревне меня и воспитали. А ты, говорит, каково же отця-матери?» — у другово спрашивает. «Видно, и я тово же отця-матери. Меня папенька перенёс через реку, пошел за другим, меня похитил волк. Земледельцы меня отняли, говорит. Унесли меня в деревню, воспитали меня деревней». От этой полатки мать ихняя недалёко полола гряды, всё и учуяла. Вот она поутру сошла к нацяльнику, старушкой обрядилася. Приходит она к нацяльнику, поклонилася. «Не ты ли, говорит, Плакида воин? — спрашивает ево. — Остафий был», — говорит. «Што ты, говорит, старая старуха! Какой я Остафий? Поди ты прочь!» Вот она, взятши, опять на другой денёк подходит к нему, поклонилася. «Ну, што же ты, Плакида-воин, неужели, ты не призна´ешь жены своей?» — «Да мне не узнать жену свою. Варвар ее увёз». И говорит: «Не тоскуй! Варвар на другой день сдох, не знала я ево, не жила я с варваром. Жила я всё в этом селе». Вот он, взятши, её поцеловал. «Неужели, говорит, мы с тобой сошлися? Живых, говорит, детей нету». Она ему и говорит: «Не плачь, найдутсе и детки. Прикажи таких-то воинов, они уж главными воинами, детки-то!» Приказал он воинов и стал спрашивать: «Какие же вы, дети, каково отця?» — «А у нас, говорят, наперво отець был Плакида, а потом окрестился, Остафий был». Потом один говорит: «Меня медведь похитил, меня воспитали деревней». А другой говорит: «Меня волк похитил, отняли земледельцы, воспитали, говорит, меня деревней». И обрадел он, поцеловал он обеих их. Сделал он празнесво большое. Господи! Собрал всю семью и жил он много годов. Тут господу Богу веровал. Черезо много время стали цярю опять жаловаться, што он много опять переведёт народу в християньскую веру. Цярь на нево и осетовалсе, хотел ево мучить. Не пришлось ему муцить ево. Преставились оне на горе, на Вавилоньской, стали святы.