Жил был поп. У попа были жена да дочь. Нанял он рабочего. Этот рабочий с поповой дочкой и сжились. Девушка работника сметанкой подкармливает. Попадья дозналась, а куда девается — не знает. Попу и говорит:
— Что же, батюшка, нам нечем вымазаться, сметана теряется.
— Попадья, накопи ведерко, я в церковь снесу, Миколе на сохраненье положу. Вот там никто не съест!
Накопила попадья ведерко, поп снес в церковь, поставил перед иконой Миколы Святителя. Этот работник и говорит:
— Ах, любушка, как же ты не стала кормить меня сметаной.
— Откуда я возьму, папаша сметану в церковь снесли, перед икону Святителя поставили.
— А дай мне хлеб, дай мне ключи, я пойду наемся.
Дала ему хлеб, дала ключи, пошел в церковь, сметаны наелся, взял у иконы усы вымазал, на бороду накапал, на грудь накапал, замкнул и ушел.
Пришел праздник, поп пошел в церковь. Заходит, на икону взглянул, икона в сметане, а ведро пустое.
— А! Вот на того да на другого грешим, а вот кто сметану ест!
Взял икону, на пол бросил, икона раскололась. Схватил ведро, побежал домой.
— Попадья, я Миколу Святителя расколол — сметану ест, я застал, он только рот запереть поспел, обраться не мог, все в сметане!
Попадья и говорит:
— Поп ты ведь не ладно сделал, ты икону расколол, — тебя растригут.
— Попадья испеки мне подорожников, я лучше убегу.
Попадья испекла подорожники и две просвиры, поп и пошел. Идет по дороге, сошелся с ним белый старичок.
— Куда, поп, пошел?
— А пошел я вот эдак, эдак сделал,—рассказал поп все подробно.
— Ну, пойдем вместе.
Пошли вместе, шли по дороге долгонько, дотоль шли, что есть захотелось. Сели закусывать. Закусили, хотели попить. Старичок говорит:
— Поп, иди за водой-то, пить захотелось.
— Что ты, старичок, разве подобает попа снаряжать? Поп может нарядить тебя, а не ты попа!
Старичок и пошел по воду. Поп усмотрел у старичка в мешке три просвиры.
— Как так? Я поп, да у меня две, а у него три!
Одну и съел. Принес старик воду, сел есть, а просвиры нет.
— Ты, поп, у меня просвиру не брал?
— А много ли у тебя было?
— Три, а нынче две.
— Я тебе не верю. Я и поп, а у меня две, а у тебя было три?!
Пошли вперед. Пришли до озера, а время — ночь, тем о, за озером огонь видно. Старик и говорит:
— Обойти кругом надо.
— Куда же пойдем, озеро большое.
Старик пошел по воде, поп за ним. Шли, шли, старик вышел на бережок, а поп посередке, в рог вода заливается. Старик и говорит:
— Поп, можешь и утонуть, покайся: просвиру— не ты ли съел?
Поп думал, думал — стыдно.
— Нет, просвиру не я ел, хоть угону да не ел.
Поп пошел и помельче стало. Вышел из озера, пошли в дом, где огонечек был, зашли на крыльцо, двери заложены. Начали колотить, вышел хозяин.
— Нельзя вас пустить, у меня брат лежит третий год во гноище.
— Пустите, человека видите, за человеком не видите: мы, может, и полечить можем, — говорит старик.
Пустили их в избу. Взял старик, посмотрел, по спаям вырезал (больного).
— Несите из озера воды.
Принесли воды, куски все в воде перемыл, положил на полотенце, из кармана бутылочку вынул; раз брызнул — целый стал, другой раз брызнул—вздрогнул, третий раз брызнул—стал.
— Ах, как крепко спал, стал, слава богу, ничего не болит.
От радости брат здоровый дал им много денег.
Тем же манером они в трех местах были и трех человек вылечили, и денег им много понадавали.
После того поп один пошел, нашел посудинку такую, как у старика и зачерпнул водички. Шел поп и видиг огонечек горит, постучался.
— У нас брат лежит третий год во гноище.
— Вы человека видите, а за человеком не видите. Может, я вашего брата и вылечу, — говорит- поп.
Впустили. Как старик делал, так сделал и поп. Стал мужика резать, мужик ревет:
— Ой, ой, ой, караул, зарежет! Что вы дали меня резать-то?
— Ты почто инок так-то, зарежешь ведь брата-то.
— Молчите, я ведь не первого лечу.
Стих больной и реветь перестал. Вырезал но спаям, куски перемыл, расклал на полотенце кусок к куску, как следует быть, из кармана бутылку вынул, раз брызнул — ничего; другой раз брызнул — нет ничего; третий раз брызнул — как было, так и есть. Всю бутылку вылил.
— Что хотите надо мной делайте, больше ничем це могу пособить.
Братья говорят:
— Что станем теперь делать с тобой?
Затопили печку, изба была черная, попа в дым на потолок за ноги повесили. Попу худо стало. Вдруг стучатся у дверей. Отворили, пришел старик.
— У нас неладно, поп брата зарезал.
Старик и говорит:
— Поп, может, и умрешь, покайся: ты третью просвиру съел?!
— Нет, не я, хоть в дыму задохнусь, не я!
Старик велел попа спустить.
— Я дело поправлю.
Сделал старик так, как и с первым, мужик ожил.
Вышли из избушки, пошли по дороге. Впереди две дороги. Старик и говорит:
— Поп, разве отдельно пойдем нынче?
Поп себе думает: «Один бы ходил, эти деньги все бы мне». Старик разделил деньги на три кучи, поп стоит и думает:
— Кому ж он третью кучу делит? Неужли себе две, а мне одну. Ах, спросить бы.
Да и стыдно. Осмелился.
— Старик, кому третью кучу делишь?
Старик и говорит:
— А тому, кто третью просвиру съел.
— Старик, я ведь съел.
— Ну, на возьми,коли ты съел. Да вот что, поп, иди домой, икона-то цела, не расстригут тебя, только не говори наперво, что я сметану съел. Сметану съел работник, а ты работника не наказывай, а жени его на дочери, дочь-то с брюхом от него.