Я сижу, сижу под окошечком,
Я гляжу, гляжу на Дунай-реку,
По Дунай-реке бежат два волка,
Оба серые, хвосты белые.
Вы куда, волки, призадумали?
Куда, серые, призамыслили?
Мы бежим, волки, ко Дунай-реке,
Ко мосточику ко калинову,
Ко кусточику ко ракитову:
Там лежит убита твоя матушка,
Баска-хороша, свет Михайловна.
Резвыми ножками ко Дунай-реке,
Буйной головой во ракитов куст. —
Пометалас княжия дочи
Ко батюшку в нов, высок терем:
— Ты скажи, скажи, сударь батюшка,
Ты куда девал мою матушку,
Баску-хорошу, свет Михайловну?
— А ушла, ушла твоя матушка
Что ль во погребы глубокие,
Да за двери за тяжёлые,
Разводить квасы медовые
И поить гостей не кормленых. —
Пометалась княжия дочи,
Что ль во погребы глубокие,
Да за двери за тяжёлые:
Там стоят квасы не развожены,
Гости там сидят не напоены.
Пометалась княжия дочи
Ко батюшку в нов высок терем:
Ты скажи, скажи, сударь батюшка,
Ты куда девал мою матушку,
Баску-хорошу, свет Михайловну?
А ушла, ушла твоя матушка
Что ль во горницу во новую;
Она белится, румянится,
Во цветно платье одевается. —
Пометалась княжия дочи
Что ль во горницу во новую:
Там румянечка по сткляночкам,
Цветно платьице по грядочкам.
Пометалась княжия дочи
Ко батюшку в нов высок терем:
Ты скажи, скажи, сударь батюшка,
Ты куда девал мою матушку,
Баску-хорошу, свет Михайловну?
Ты не плачь, не плачь, моё дитятко,
Я сострою тебе нов высок терем,
Я куплю тебе золотую цепь,
Я возьму тебе нову матушку…
— Ты сгори, сгори нов высок терем,
Ты растай, растай, золотая цепь,
Ты умри, умри, нова матушка,
Ты восстань, восстань, стара матушка,
Баска-хороша, свет-Михайловна!
По всему эта песня древняя; но занесена ли сюда случайно с берегов Дона, или сложена здесь каким-нибудь поселенцем — неизвестно. Русскому чувству предоставляю оценить эту поэтическую привязанность дочери к матери, особенно выразившуюся в последних пяти стихах, когда увещание отца: „я куплю тебе нову матушку“, подкреплённое известием в начале, будто бы от волков, разрешило роковую загадку. Не толъко по чувству, но и по изложению здесь настоящая поэзия. Даже не легко верить, чтоб эта песня, со столь хорошо обработанным драматическим содержанием, вылилась из души человека, нисколько, может быть, незнакомого с грамотою.
Подобных поэтических созданий можно найти в Олонецком крае довольно; только стоит прислушаться к старинам, которые поют слепые нищие на ярмарках, на сельских праздниках, на ступенях храмов. Песня о Лазаре убогом, о Святом Георгии — начинающаяся замечательными стихами. „В седьмой тысящи, уродился царище кудриянище; он всех князей бояр выжгал, выпалил“ — и др. подобные достойны всего внимания исследователей Русской народности*).
*) Напечатано раньше в „Северн. Пчеле“ 1846 г., т. 20, № 137 из Олонецк. Губ. Вед. 20 июня № 137 того же (?) года.