Вот жили два брата: один богатый другой — бедный. Вот у бедного брата детей много, а богатый жил один. Вот они отделённые. Как он ни сядет обедать, богатый брат, всё ему невесело. А ту подойдут — тем всё весело. Намочать мочо́нки в воду — тюрю — по праздникам, а ребята все грохочуть.
Однажды пришол брат под дверь, и дюже захотел посмотреть, как они сладко едять. Пришол, покушал, и всю чашку оплёл с ними тюрю. «Ну, брат, пойдём с нами, поедим». Вот так они с недельку пожили вместе. Жена опять заритавала: «Нет, нехорошо»! — и согнали они их.
«Как, брат, у тебе, ведь дети стоять?» — А бедный говорит: «Как твоя жена затяжелеет, возьми меня кумом». — «Ну дак штож, я возьму!» — «От меня дети, ведь, стоять, я буду счастлив».
Вот он — ждать-пождать. Жена-то родила.
А он тут позабыл, што брату обрёкся. Собрал на пир тут богатых кумовьёв и ку́ма. Жена (бедного брата) и смеётся: «Как ты богу молил, тебя брат не ублаготворил». — Тот от скуки: «Пойду посмотрю на беседу!» — «И, дурак, как туда незванный пойдёшь? Зачем затеить иттить?»
Прихо́дя, у них пир горой, там пьяные. Кушанья на столе. Он от совести подошёл к столу. «Брат, дай лошадь!» — «На што тебе?» — «Да потить дуб срубить — привезти». — Она ему лошадь и не нужна. Он думал, што он ему стаканчик назовётся — он за столик двинется. Так и думал: выпью я — попаду в пир. На стороны̀ то скажуть, и я кумом был».
Ну, сёт-ки выпить не попало и вся его мольба пропала. Ну, хотя взял лошадь и пошёл в лес. Привязал он к дубу, тя́кал, тя́кал, а этью лошадь звали Максимка, мерин Максимка. Упала оси́на и убила мерина Максѝма. Тот с горя пришёл к брату и говорит: «Ну, брат, несчастье случилось?» — «Какая же несчастья?» — «Да вот, рубил оси́нку и убил Максимку».
Тут брат на него в суд подавать. Вышли повестки — ехать на суд. Жена и говорить: «Эх, не́зачем было ходить, вот тепере, дурак, путайся!» — «Ну што, жена, над кем греху́ не бываеть, бяда. Ну, поедем, посудимся — сразу в острог не посо́дють».
А ехать-то было далеко, как у нас, вишь, едут отколе на суд. Пришлось ехать на о́дной лошади с братом. Заехали к попу ночевать. Ну да, ведь, богатых везде почитають и везде за стол сажають. У попа же жена тольки родила. Положили его на печку, дитя. А он, как ехал, так и влез обогреться. А ехал дорогой голодный. Они за столом сидять, да друг друга угощають. Он через дитя всё глядь да глядь на стол, хватились, он уже дитя готов — задавил.
Што делать мужику-бедняку? Еде поп на суд на него, судиться. Ехали, ехали — подходи [т] лог крутой, могучий. Там детишки коров стерегуть. «Ох, дай, я прыгну в этот лог, расшибусь!» — Вдруг гора-то и здвинулась и подавила этих детишек. Собрались тут отцы́, брать тово мужика в тяпцы́. А поп говорить — как он духовный — бить не велить, надо ехать, просить. Тут с испугу мужик набрал пазуху каменьев.
Вошли они к судьям судить, он первым долгом говорить: «Судить-то суди́, а глядите сюды́!» — показывае на грудь. А, ведь, в старину судьи были дураки. «Гляди, у него денег много, всех подо́рит нас!» Вот они стали судить брата за лошадь. Спросили, как он богу молил, как за лошадью ходил. Те братья по совести расказали. Присудили судьи дитё брату отдать последнее. Он говорит: «Я всего двора не возьму за дитё!» — етот богач. Спрашивают у бедняка: «А согласишься?» — «Да деньгами!» — Те обложили ему сто рублей.
Тут попа судить стали. Рассказал по совести, как он голодный был, как задавил. Присудили попу отдать попадью, он приживеть им дитя. Поп и говорит: «Э, я не оддам, ни за какие мильоны!» — «Аль как согласишься?» — «Да деньгами!» Присудили бедняку двести рублей — попу отдать бедняку вместо попадьи.
Семь человек мужиков теперь этих судить. «Ну, вы как?» — Рассказали по совести. «Вы видали этую гору?» — «Видали» — «Вы пойдите, с ней прыгнете, тогда будем судить». — «Э, нет там свою жисть поло́жишь!» — Спрашивают бедняка: «Чем согласен с семи взять?» — «Деньгами!» Присудили кажному по семьсот отдать ему. «Вы от своей смерти откупаетесь, а он хотел зада́ром свою душу положить».
Осудили их, он собрал денежки. Каменья пометал, а деньги за пазуху положил. И поехал с суда, зыграл — никому ни копейки не дал. А жена то его ждёть — по-коровьи ревёть. «Э, теперя Стёпу мово посадили!» Приходит сосед, уговорил её. «Што ревёшь, — не удавится — явится». — «Ох тебе-то хитро, как бы ты не ходил титором, тоже бедней меня был». — «Што ж он тебе приеде, обует што ли, оденет?» — «Да нет, с горем одеваемся, обуваемся».
Вдруг и муж заявляется. Сял на коник, улыбается. «Што тебе дико и чудно?» — «Я тебя ждала, все глаза проплакала». — «Ох, я табе привёз радость». — «Какую же радость, кроме горя?» — «Ох, жана, поди-ка ты в лавку купи ты Тишке книжки!» — «И, дурак, чево вздумал?!» — «Ну, поди в лавку, купи Таньке раздуванку!» — «Што ты сидишь мелешь, аль на суд съездил, с ума сшол?» — «Я с ума не сшол, а много денег нашол». И с детьми говорить: «Ну и право. Он, ведь, обезумел». — «Да я тебе денег много покажу и про свою страданье раскажу».
Он в руки деньги те взял и всю свою прохожденье ей рассказал. «Ах ты старичок, как ты жив остался?!» — «Я плохого никому не делал, так и мне бог дал». Вся сказка.