Приехали двенадцать разбойников к одной девушке Отца с матерью не было́ дома. И она заложила вси окна и двери. Оны почали лезти в окны. Она топором отрубила онному палец, мизинец. Оны поехали, ей погрозили: „Ланно, говорят, мы все воротим“. Са́мы уехали.
Приезжае отец с матерюй. Оны спросили: „Спокойно ли у тебя всё?“ Она говорит: „Всё спокойно“. Потом через неделю приезжают эты самые — сваты [сватать]. Отец с матерью их не знают, а она все-таки узнала их. Отец с матерью согласны ею отдать, что горас очень хорошо подъехали. А она отпирается: „Я, говорит, не пойду“. Ну, ей не отперетца.
Она взяла кисейное платье, одела, как на смерть справилась. Оны говорят: „А, ты, подлая, ты с другим гуляешь, зато не хочешь итти“. (Девки ду́рны). Она говорит: „Так вы, говорит, вкажите, который же мой жених“. Ей указали. Ну, она села за стол. „Ну, — говорит она жениху, — садитесь же и вы со мной. Ну, — говорит топерь отцу с матерью, — вы меня благословите, родители, и наделите, чем можете. Может, я с вами расстаюсь на вечную жись“. Оны [разбойники] говорят: „Что ты, голубушка, неужели ж мы затым приехали, чтобы отправилась на вечную жись? Ты с нами будешь жить“.
Сели и поехали. Она села с своим женихом. Тыи на свои па́возки. Потом оны дорогой заговорили. „Вот, говорит, мы тебя везем на казнь. Там огонь разожгён про тебя“. Она и говорит: „Дорогой мой, если ты мне закон, избав меня от этой муки“. Он и говорит: „Вот, говорит, погоди ж, я соскочу с лошади“.
Он соскочил с лошади, посмотрел, и оны все спять. „Вот, говорит, ты теперь беги, мне больше ничим нельзя тебя сбавить“. И она и побежала. А оны приехали, прохватились, ей нету, начали ево ругать. Он говорит, что вы три ночи не спали, то и я не спал: не знаю, куда она делася. Они обратили лошадей, поехали в погон за ней. Она слыши ихний стук невдыли́. И она не знае, куда детца? Она взяла да на ель влезла и сидит на елине.
Оны подъехали. „Вот, говорит, след: она здесь на е́ле“. Он говорит: „Может ли быть, что полезет девушка на ель!“ (Он вкрывае!). И они начали на яну топорам кидать, отрубили ей палец в ноге. Вот эты говорят: „Во! Кровь побегла“. А она палец завернула платком, с голове снявши. Он и говорит: „Какая это кровь, когда вишь, против месяца, вам открывается смола ясная, а не кровь“.
И оны поехали вперед, опять дальши. И оны как поехали, не успели оны проехать, еде старичок с соломкою. А она просит: „Дедушка, закопай ты меня в соломку, спаси ты меня от этой ка́зне“. Он закопал. И поехали. Немного проехали, а яны едут обратно — встрели их, это уже разбойники. Оны говорят: „Нет ли у тебя чаво в возу?“ Он говорит: „Глупые, я по миру соломку собирал, буду ково закапывать!“ И оны начали штыкам колоть в воз. Покололи и бросили; дедушка с этым поехал. И прямо на ейную родину.
Жил один жилец на пу́стоши (это отец девушки). Он приехал туды. Оны и спрашивают: „Не видал ли ты, не слыхал ли или ково не встрел ли? Вот, говорит, мы отдали дочку и очень беспокоимся“. А он говорит: „Вот, говорит, у меня закопана в возу; или жива ваша дочка или не, потому что они штыкам кололи“. Отец с матерью вышли, разрыли воз, она и умерши, прокололи в грудь. Мать, как увидала, что она умерла, так сразу и умерла. Отец один остался жить. И сказка вся.