Бабе-яге принадлежит весьма важная и многознаменательная роль в народном эпосе и преданиях славянского племени. В разных отделах настоящего сочинения мы не раз останавливались на этих преданиях и, объясняя их первоначальный смысл, указывали на сродство Бабы-яги с вещими облачными женами.
Она живет у дремучего леса в избушке на курьих ножках, которая поворачивается к лесу задом, а к пришельцу передом, летает по воздуху и ездит на шабаши ведьм в железной ступе, погоняя толкачом или клюкою и заметая след помелом.
Белорусы утверждают, что Баба-яга ездит по поднебесью в огненной ступе и погоняет огненною метлою, что во время ее поезда воют ветры, стонет земля, трещат и гнутся вековые деревья. Как эта ступа, так и подвижная избушка (домашний очаг) – метафоры грозовой тучи, а толкач или клюка – Перунова палица.
Сверх того, Баба-яга обладает волшебными огнедышащими конями, сапогами-скороходами, ковром-самолетом, гуслями-самогудами и мечом-самосеком, то есть в ее власти состоят и быстролетные облака, и бурные напевы грозы, и разящая молния. Преследуя сказочных героев, убегающих от ее злобы и мщения, она гонится за ними черною тучею.
У чехов и доныне дождевые облака называются бабами. Что же касается слова «яга» (era, польск. jdza, jdzi-baba, словац. jenzi, jezi-baba, чеш. jezinka, галиц. язя), то оно соответствует санскритскому ahi – змей (корень ah ис носовым пазвуком anh) [139 – Звук h, сохраненный в русском, в других славянских наречиях, смягчается в «жд»=«зд» (пол. «dz»), «ж» и «з». Чешек, jedu-baba образовалось из «яждати, ездити, еда».
Согласно с сварливым, неугомонным характером Бабы-яги, областные русские «ягать», яжить» стали употребляться в значении кричать, шуметь («что ты яжишь, как Баба-яга?»), яган – буян, грубиян.].
Там, где в славянских сказках действующим лицом является Баба-яга, параллельные места новогреческих и албанских сказок выставляют ламию и дракониду; лат. lamia – колдунья, ведьма и болг. ламья, ламя- баснословная змея. Скажем более, у самих славян Баба-яга и мифическая змеиха выступают в преданиях как личности тождественные; что в одном варианте приписывается змее, то нередко в другом исполняется ягою, и наоборот; на Украине поедучую ведьму обыкновенно называют змеею. Замечательно, что те же эпические выражения, какими обрисовывается избушка Бабы-яги, прилагаются и к змеиному дворцу.
Словацкая сказка изображает сыновей Ежи-бабы лютыми змеями. Очевидно, что под этим именем, смысл которого давным-давно утрачен народною памятью, предки наши разумели мать змея Вритры, демона, похищающего дожди и солнечный свет. Подобно змею, Баба-яга любит сосать белые груди красавиц, то есть извлекать молоко (дождь) из грудей облачных нимф; подобно змею, она ревниво сторожит источники живой воды и заботливо прячет в своих кладовых медь, серебро и золото, то есть сокровища солнечных лучей.
Так, по свидетельству одной сказки, жили-были два богатыря, взяли к себе названую сестру, и повадилась к ней ходить и сосать груди Баба-яга. Богатыри заприметили, что сестра их стала хиреть и сохнуть; подстерегли ягу, изловили и заставили указать себе источник с живою водою. Приводит их яга в лесную трущобу, указывает на колодец и говорит: «Вот целющая и живущая вода!» Тогда богатырь, по имени Катома, сломил с дерева зеленую ветку и бросил в колодец; не успела ветка до воды долететь, как вся огнем вспыхнула. Разгневались добрые молодцы, вздумали за такой обман бросить Бабу-ягу в огненный колодец (метафора грозовой тучи), но она упросила-умолила пощадить ее и привела к другому колодцу. Катома отломил от дерева сухой прутик и только что кинул в воду – как он тотчас же пустил ростки, зазеленел и расцвел [140 – Наравне с драконами ведуны и ведьмы тотчас же разрывают наложенные на них оковы и пропадают из темницы, как скоро добудут воды и утолят свою жажду.].
Словаки верят, что Баба-яга может по собственному произволу насылать ненастье и ясную погоду. Так как наводимый тучами мрак уподоблялся ночи, а следующее за грозой прояснение солнца напоминало утренний рассвет, то русская сказка отдает во власть яги трех таинственных всадников – белого, красного и черного, олицетворяющих собою день, солнце и ночь. Наконец, подобно змею, Баба-яга пожирает человеческое мясо. Вокруг избы, в которой живет она, тянется забор из человеческих костей или высокий тын с воткнутыми на нем черепами; из тех же костей устроены и ворота: вереями служат ноги, засовом – рука, а замком – челюсть с острыми зубами.
Баба-яга и ведьмы чуют присутствие скрытого человека и при всякой встрече с странствующими героями восклицают: «Фу-фу! доселева русского духа видом не видано, слыхом не слыхано, а ныне русской дух в очью проявляется!» или «Что это русским духом пахнет!» Теже слова произносят при встрече с людьми и все другие мифические лица, которым приписывается пожирание человеческого мяса: Чудо Морское, Вихрь, драконы, великаны, черти. В немецких сказках означенные восклицания заменяются выражением: «У-у-у! я чую – здесь пахнет человеческим мясом!»
Наряду с ведьмами Баба-яга ворует детей, жарит и поедает их; наряду с ведьмами она питается душами усопших [141 – У финнов Бабе-яге соответствует Оеэтср = пожируха; в чувашской сказке старая ведьма как только вошла в избу, так и закричала: «Что это человеческим духом пахнет?» «Матушка, – возразила ей дочь, – да разве ты не каждый день употребляешь в пищу человеческое мясо; так какому же запаху быть в нашей избушке!».].
Как олицетворение черной тучи, как существо, равносильное змею, производителю засух, бесплодия и морового поветрия, Баба-яга в среде вещих облачных жен является с значением третьей парки и роднится с богинею смерти [142 – Желая навести дождь, яга выставляет на двор мертвую голову (Морану – черную тучу).]. Народная фантазия представляет ее злою, безобразною, с длинным носом, растрепанными волосами, огромного роста старухою.
Именем «яга», точно так же как именем «ведьма», поселяне называют в брань старых, сварливых и некрасивых женщин. Следуя эпическому описанию сказок, Баба-яга -костяная нога, голова пестом лежит в своей избушке из угла в угол, нос в потолок врос, груди через грядку повисли. Замечательно, что лихо (Недоля, злая парка) олицетворяется в наших сказаниях бабой-великанкою, жадно пожирающей людей; по выражению южнорусского варианта, лихо покоится на ложе из человеческих костей, голова его лежит на покути, а ноги упираются в печку.
Бабу-ягу называют на Руси:
- ярою, бурою, дикою, что указывает на связь ее с бурными, грозовыми тучами и с неистовой породою великанов;
- железною. Малороссияне, не позволяя детям щипать горох, говорят: «Нейди в горох, ботам зализна баба сидить!» Тою же угрозою останавливают они ребятишек, чтобы не бегали в леса и сады. В Пошехонском уезде крестьяне с целью удержать детей от своевольного беганья по огородам и нивам запугивают их полевым дедом или Бабой-ягою – костяной ногою, с большими грудями и сопливым носом. В других славянских землях уверяют детей, что в колосистом хлебе сидит babajdza, zitnamatka, sserpashija, ловит шалунов и давит их своими железными грудями.
По мнению чехов, житная баба является на полях и нивах по преимуществу в то время, когда хлеб начинает цвести и наливаться. Сербы пугают шаловливых девочек и мальчиков гвоздензубою – бабою с железными зубами. Теже самые поверья и эпитеты немцы соединяют с Бертою – Гольдою. Светлая богиня рая, кроткая владычица эльфов (блаженных душ), она, в силу присвоенных ей обязанностей неумолимой Смерти, получает демонический характер и преобразуется в дикую или железную Берту (wilde Bertha, Eisenbertha), отличительными признаками которой считаются: страшное лицо, всклоченные волоса, длинный нос, веник в руках и коровья шкура, наброшенная вместо верхней одежды. Еольда (Hulda, Huldra) представляется то молодою красавицей, то сгорбленной, длинноносою и косматою старухою, с большими зубами [143 – По свидетельству некоторых саг, она прекрасна спереди и безобразна сзади.].
У кого вихрятся волоса, о том принято выражаться: «Er ist mit der Holle gefahren!» Стращая капризных детей, говорят: «Schweig! die eiseme Bertha (или: Perchr mit der eisemen nas) kommt». В Альтмарке и Бранденбурге плачущего ребенка заставляют умолкать следующими словами: «Halls maul! sonst kommt roggenmohme (komweib) [144 -Möhme = muhme, mutter.] mit schwarzen langen (или: mit eisemen) zitzen und schleppt dich hinweg!» Эта roggenmohme представляется женщиной огромного роста; ее считают матерью блуждающих по нивам волчьих оборотней (roggenwolfen).
Чтобы дети не трогали снопов, их пугают вовкулаком: «Der verwolf sitzt im kom!»; «der wolf ist im kome; wenn er euch frisst, mussen eure seelen von baum zu baum fl iegen, bis das kom eingefahren ist». Kommutter имеет огненные пальцы и с горячими железными сосками груди, которые заставляет сосать заблудившихся детей; груди ее так длинны, что она может закидывать их за плечи. Когда ветер волнует ниву – это она гоняется за малютками и пойманных толчет в железной маслобойне или, подобно Берте, отнимает у них зрение.
Во время жатвы немцы, славяне и литовцы последний связанный сноп посвящают «житной бабе»; его наряжают в женское платье, украшают цветами и зеленью и торжественно, с песнями, несут в деревню; сноп этот называют бабою, kompuppe, grosze mutter, die alte. Таким образом, народные поверья сближают Бабу-ягу с царицею эльфов; истребляя род людской, она забирает к себе прекрасных малюток, то есть эльфоподобные души, и вместе с ними скрывается в колосистых нивах; сравни с вышеприведенными сказаниями о мавках, русалках и полудницах.
Острые железные зубы Бабы-яги (первоначально – метафора разящих молний) отождествляют ее с поедучею Смертию; длинные железные груди, которыми она удушает детей, указывают на ее сродство с дивоженами; у последних груди так велики, что они употребляют их вместо вальков. Эти груди – дождевые облака, а смертельные удары, наносимые ими, знаменуют гром. Замечательно, что Бабе-яге приписывается обладание волшебным прутом, которым стоит только махнуть, как тотчас же все живое превращается в камень; это – тот молниеносный жезл, прикосновением которого Гермес (проводник усопших в загробное царство) погружал людей в непробудный, вечный сон.
Длинный сопливый нос Бабы-яги – черта, не лишенная значения и столь же древняя, как и спутанные, растрепанные ее косы. Напомним, что, по свидетельству сказок, прекрасный герой (бог светлого неба) на пять зимних месяцев делается неопрятным замарашкою (Неумойкою): во все это время он не чешется, не стрижется, не моется и не сморкается, то есть покрывается облаками и туманами, которые исстари уподоблялись косматым волосам, и не проливает дождей. Г. Потебня слово «сопля» производит от глагола «сыпать», который в малорусском наречии употребляется в смысле лить; старослав. сачити, с кнжти, пол saczyc – испускать жидкость («источник иссяк») и малоросс, сякать, высякаться – сморкать, высморкаться. По другому преданию, сказочный герой превращается в сопливого козла; но вот наступает пора освобождения, и он берется за гусли и начинает (грозовую) песню; наносимые ему удары (удары грома) прекращают силу чародейного заклятия, козлиная шкура спадает и предается сожжению.
Белорусы рассказывают, что во время жатвы ходит по нивам Белун, заставляет встречных утирать себе нос и за эту услугу рассыпает перед ними деньги, то есть золото солнечных лучей. Тождество Бабы-яги с Бертою и Гольдою подтверждается еще тем, что все они равно представляются пряхами. По указанию народных преданий, Баба-яга прядет кудель, ткет холсты и гоняется за своими жертвами с железным гребнем в руках; сербская гвоздензуба носит в горшке горячие уголья и, встречая нерадивых прях, жжет им пальцы. Из понятия смерти возникла мысль о могучей судьбе, представительницами которой явились три мойры, норны или моровые девы. Согласно с этим, сказки нередко упоминают о трех вещих сестрах – Бабах-ягах, изображая их хотя и сварливыми, но добрыми и услужливыми старухами: они предвещают страннику, что ожидает его впереди, помогают ему мудрыми советами, дают ему богатырского коня, клубок, указывающий дорогу в неведомые страны, ковер-самолет и другие диковинки. Из святочных игр можно заключить, что Баба-яга- мастерица загадывать загадки и разрешать их таинственный смысл.