📑 Молодильные яблоки. В.П. Авенариус

Жил на Руси когда-то встарь
Премудрый и предобрый царь.
Господь хотел ли испытать,
Или от старости — как знать?–
Но у царя, в недобрый час,
Свет Божий вдруг в очах угас,
И как ни бились лекаря,
Не прояснили глаз царя.
Тогда к себе со всех концов
Он сбзвал первых мудрецов.
“Скажите мне, мои отцы,
На то ведь вы и мудрецы:
Как старику помолодеть?
Слепому как опять прозреть?”
Те помотали головой.
Один из всех, как лунь седой,
Промолвил: “Средство есть одно,
Добыть куда лишь мудрено.
Верст этак с тысячу отсель,
За трижды-тридевять земель,
Растет-цветет чудесный сад.
Там молодильных яблонь ряд
Горит на солнышке как жар.
Будь хил ты, будь летами стар,
Но если раз тебе дано
С тех яблонь яблочко одно
Сорвать и скушать: — в жилах кровь
Забьется, заиграет вновь;
И до конца не дожуешь,
Как станешь молод и пригож.”
— “И зрячим то-же? Вот-те на!
Ай-да, мудрец, ай, старина”!
— “Ты, царь, дослушай, не сбивай,
Да только на ус, знай, мотай.
Есть там дворец еще, а в нем
Живет царевна со двором,
И молода, и хороша,
Ну — словом — девица-душа.
Сиротка круглая-ль она,
Или за что заточена
Туда волшебником,– про то
Не знает подлинно никто.
Но средь полночной тишины
Ее тревожат злые сны:
То к изголовью припадет
И безутешно слезы льет;
То расхохочется — и тут
От смеха слезы ужь текут.
Слыхал ли ты когда и где
О мертвой и живой воде?
С тоски глаза у девы той
Слезятся мертвою водой;
С веселья бьет ключем у ней
Вода живая из очей.
Кабы тех дивных слез ты мог

Добыть один хоть пузырек,
Глаза себе обмыл бы раз —
И исцелил бы их тотчас.”
— “Ну, так послать кого туда!”
— “Вот в том-то, сударь, и беда!
Простому смертному пути
В тот край во-веки не найти.
Царевич лишь какой-нибудь
Отыщет раз заветный путь.
Да сколько ездило ужь их,
И молодых и удалых,
А никого, как говорят,
Не принесло еще назад.”
— “Вот, стало быть, загвоздка в чем…” —
И царь, вздохнув, поник челом.

II.

Три сына было у царя,
Три молодых богатыря.
Родные дети ведь, небось:
Ну, как пошлешь их на-авось?
Вдруг не воротятся назад?..
Андрей-царевич, правда, хват,
На дерзость всякую горазд;
Себя в обиду уж не даст…
И кликнул сына царь-отец:
“Ты у меня ведь молодец,
А дело вот в чем: так и так.
Ни ты, ни я себе не враг.
Добудь мне молодость мою,–
И я полцарства отделю;
Верни мне зрение мое,–
И царство целое — твое.”
— “Ей-богу?”
— “Верно.”
— “Ну, идет”!

И на коне ужь из ворот
Он вихрем по полю летит,
Лишь пыль клубит из-под копыт.
Так скачет день он, скачет два,–
На третий, смерклося едва,–
Въезжает он в дремучий лес
И видит чудо из чудес:
На курьих ножках, ей-же-ей,
Изба без окон, без дверей!
А пред избушкою на пне
Старуха-ведьма в полусне.
И в забытьи еще Яга —
На вид безжалостно строга:
Трясет косматой головой,
Бормочет что-то пред собой,
И из увядших, бледных губ
Торчит-грозит последний зуб.
Но наш Андрей-царевич хват,
И подшутить над ведьмой рад:
Наметил ловкое копье,
Да как вонзит ей острие
В полу отверстые уста…
Она же кончик до-чиста
Отгрызла, щелкнув языком,
И — проглотила целиком.
Не поперхнулась ведь, небось,
Еще по вкусу, знать, пришлось!
Раскрыла, щуряся, глазок:
— “Спасибо, миленький дружок!
Сейчас сторицей отплачу,
Живьем схвачу да проглочу.”
— “Молчи, ты, старая корга!”
В ответ царевич. Но Яга,
Удавом вдруг оборотись,
Шипя, с земли к нему взвилась…
Как ни был храбр он… на словах,
По перед змеем лютый страх
Напал на молодца, и он
Во весь опор умчался вон.
А следом слышит наш беглец,
Смех ведьмы: “Ай-да, удалец!”
Но путь в волшебные края
Вел мимо ведьмина жилья,
И настоящего пути
Царевич ужь не мог найти.
Вернуться же к своим ни с чем
Он постыдился, и затем,
Как зверь, сорвавшийся с цепи,
Стал рыскать по глухой степи,
И так пропал бы навсегда,
Не будь счастливая звезда…

III.

А царь-отец все ждет и ждет.
Вот минул месяц, минул год, —
Царевича все нет как нет.
Как быть? Семь бед — один ответ!
И царь, на-перекор судьбе,
Второго сына тут к себе
Позвал,– царевича Петра:
— “Теперь, сынок, твоя пора.
В тебе хоть удали на грош,
Зато, ведь, хитростью возьмешь.
Добудешь молодость мою,–
Тебе полцарства отделю;
Вернешь мне зрение мое, —
И царство целое — твое.”
Сынок в затылке почесал.
— “О, коли нужно, я удал!
Но есть ли в чем нужда теперь?
Будь я в твоих летах, поверь,
Ни глаз, ни молодости я
Ужь не искал бы для себя,
Когда из прихоти своей
Лишиться мог бы сыновей.
Всего себя найдешь ты в нас!
Отдай-ка царство мне сейчас,
И я, увидишь, заменю
Глаза и молодость твою.”
— “А братьев, дескать, можно нам
Помазать только по губам?
Нет, милый мой, ты хоть смышлен,
Хоть и лукав, да не умен.
Раз волю высказав свою,
Я от неё не отступлю.”
Что делать с этаким отцом?
Сынок поморщился; потом
Облекся с темени до пят
В непроницаемый наряд
Из твердой стали; шлемом тыл
Предусмотрительно закрыл,
Забрало опустил до плеч,
Снял со стены копье да меч,
И скакуна подать велел.
Но только в стремя ногу вдел–
Поджилки, видно, затряслись:
Мешком опять скатился вниз!
Спасибо, конюх подхватил,
В седло беднягу посадил.
“О, Господи, не осуди!”
Воззвал из глубины груди
Царевич наш, махнул рукой
И в поле выехал рысцой.
Не знаю, весь ли, или нет,
Наш богатырь изъездил свет.
Но раз и он добрался в лес
К избушке — чуду из чудес,
Увидел спящую Ягу,
Да так и обмер, ни гу-гу.
А та и глаз не подняла,
Лишь кверху носом повела’
“Фу! фу! какой чудесный дух!
Не то зажареный петух,
Не то красавчик молодой…
Сейчас полакомлюсь, постой”!
И ведьма, в жадности своей,
Раскрыла рот ужь до ушей.
Он испустил смертельный крик…
Но и теперь, в последний миг,
От неизбежного конца
Спасло лукавство хитреца:
Крестом старуху осеня,
Он разом осадил коня
И мимо ведьминой избы
Стрелой промчался. Но судьбы
Никто, увы! не избежит.
Ударясь о-земь, ведьма вид
Огромной жабы приняла
И путь ему пересекла.
Царевич, так ужь трусоват,
Совсем шалел при виде гад.
Пред жабой он в-конец струхнул
И так коня назад рванул,
Что усидел едва-едва.
А жаба скок за ним: “Ква-ква!”
Ни жив, ни мертв, боясь дохнуть,
Он полетел в обратный путь;
А жаба все но отстает,
Все следом квакает, и вот —
Вскочила вдруг на круп коня.
Царевич взвизгнул: “Чур меня!”
Столкнул насильно вниз Ягу,
С ногами скрючился в дугу
(Не допрыгнула бы опять)
И ну коня хлестать-хлестать!
А сзади слышит хриплый смех:
“Ай, горе-богатырь, эх-эх!”
Уф! наконец-то богатырь
Из тьмы лесной в степную ширь
Промчался цел и невредим…
Теперь пока простимся с ним.

IV.

А царь-отец все ждет да ждет.
— “Пришел теперь и мой черед
Скакать за горы, за моря”,
Сказал тут младший сын царя,
Иван-Царевич.
“О, мой сын!
Ты у меня теперь один!
Воскликнул царь: все трое вы
Мне равно милы; но, увы!
Чистосердечно говоря.
В тебе одном богатыря
Признать я подлинно могу:
В бою как лев, ты и врагу
Протянешь руку, если он
С мечем в руках был побежден.
Уже по братьям я грущу,
А если и тебя пущу,
То в-век себе ужь не прощу…”
— “О, нет, пусти меня! Клянусь,
Что я без братьев не вернусь.”
И на мольбы его отец
Таки-склонился, наконец.
Как он хорош, молодцоват
Во всеоружьи, в блеске лат!
Вот подвели ему коня,
Как сам он, полного огня,
Спустившись с красного крыльца,
Еще раз обнял он отца,
Вскочил в седло тут, гикнул раз —
И скрылся молнией из глаз.
На третьи сутки, в тот же лес
К избушке — чуду из чудес —
Попал царевич; а на пне
Яга все та-же в полусне.
— “Эй, ты, бабуся!” зычно он
Прервал её тревожный сон.
Яга сверкнула на него
Презлыми глазками:
— “Ого!
Вон прискакал и третий брат.
Эй, проглочу! Назад, назад!”
Но он на грозные слова
Кивнул с усмешкою едва:
— “Ну, полно, бабушка, пред кем
Ты тут кичишься и зачем?
Я задирать не стану сам,
Но и шутить с собой не дам.
Вся сила у меня в руке,
Что на уме — на языке.
Я пред тобою весь, как есть,
Но жизнь свою отдам за честь.
Так ты, бабуся, не брюзжи,
А лучше путь мне укажи.
Рублем еще я награжу,
Спасибо теплое скажу.”
Старуха-ведьма, как ни зла,
Как-будто тронута была.
— “Спасибо, милый, и тебе;
Ты рубль оставь-ка при себе.
Спрос, говорится, не беда:
Откуда едешь и куда?”
И рассказал он, не таясь,
Как над отцом беда стряслась;
Как крайним средством от беды,–
Добыть целительной воды,
Волшебных яблок для отца
Взялись два брата-молодца,
Да не вернулись ужь назад;
Как сам теперь он, младший брат,
За тем же, дескать, собрался…
Да тут, кажись, и сказка вся.
— “Ну, слушай, молвила Яга:
Отсюда будет три шага,
А вашим счетом — за три дня,
Живет сестрица у меня,
Меня и старше, и умней;
Так ты скачи-ка лучше к ней.
Да отдохнуть оставь коня:
Вот конь двукрылый у меня.”
Глядит царевич: точно, конь
О двух крылах, как есть — огонь;
Вскочил — очнуться не успел,
Как уж до места долетел.
Опять Яга перед избой,
Еще куда древнее той.
Глазенки лишь из-под бровей,
Как угольки, горят у ней.
— “Назад! кричит ему Яга,
Коль жизнь на грош хоть дорога…”
— “Я от сестры, он ей в ответ,–
И ты должна мне дать совет.”
— “Ну, говорит ему она:
Как я пред младшей ни умна,
Сестрица старшая у нас
Меня умнее во сто раз.
На вот, возьми-ка у меня
Четырекрылого коня.”
Как пух дыханьем ветерка,
Конь взвил на воздух седока:
Царевич ахнуть не успел,
Как к старшей из сестер поспел.

V.

Слыхал царевич про страну,
Где чародеи в старину,
Вливая в мертвые тела
Благоуханные масла,
В них будто жизнь умели влить
И тем от тленья охранить.
Тысячилетья протекли,
А все разрушить не могли
Тех “мумий” в склепах пирамид;
И, сохранив свой прежний вид,
Насквозь лишь высохли они,
Как прокаленные в огне.
Когда царевич на бегу
Взглянул на старшую Ягу,
Он был почти готов почесть
Ее за мумию, как есть.
Но вот на плечах голова
Заколыхалась, и едва,
Как вздох, послышались слова:
— “Я знаю, кто ты и куда
Тебя влечет твоя звезда.
Но берегись, царевич мой!
Легло вас много головой.
Вернись домой, вернись домой!”
Царевич вспыхнул со стыда:
— “Так не вернусь я никогда!
А если мне погибнуть там,
Так жизнь не дешево продам!”
— “Но у отца, у старика
Одна ведь радость ты пока”…
— “Плохая радость, если трус —
Я со стыдом домой вернусь,
Он не подаст мне и руки,
И молча ляжет в гроб с тоски.
Не хочешь ты помочь, так путь
И сам найду я как-нибудь”.
Речь у него рекой лилась
И старой по-сердцу пришлась.
— “Ну, делать нечего, дружок.
Даст Бог, вернешься. Вот клубок.
Ты покати его вперед: —
Он прямо к месту доведет.
Да вот пучек волшебных трав.
Заместо войска и застав,
У входа в царство страж один
Стоит — могучий исполин.
Ты с ним речей не заводи,
Пред ним костер лишь разведи,
Да, сам сперва за ветром став,
Подсыпь в огонь волшебных трав.
От духа крепкого их пьян,
Заснет тотчас же великан: —
Тогда открыт тебе весь край.
Тут не плошай уж, не зевай.
Волшебный сад со всех сторон
Стеной высокой обведен;
Вверху же струны вдоль стены
С звонками, вишь, наведены.
Ты духом в сад перелетай,
Да струн, смотри, не задевай:
Не то они как заструнят,
Звонки на них как зазвенят,
Сбежится челядь,– и тогда
Не миновать тебе суда.
Без шума же проскочишь в сад —
Все во дворце тебя проспят;
В саду ты яблочко сорвешь,
В палатах девицу найдешь,
Но только, чур, не заглядись,
Поцеловать остерегись:
Ослабнут крылья у коня,
И поздно вспомнишь ты меня!
Теперь раздумай-ка, дружок:
По силам ли тебе урок?”
Царевич на такой вопрос
Зарделся до корней волос.
— “Ну, нет, воскликнул он:– шалишь!
Меня красой не удавишь.
Вся жизнь теперь постыла мне,
Одна забота на уме:
Отцу бы только как-нибудь
Глаза и молодость вернуть”.
— “Ну, ладно, молвила Яга: —
Не обломил бы лишь рога.
На всякий случай, от меня
На шестикрылого коня”.
— “Спасибо, бабушка”, —
И скок
Уже в седло, швырнул клубок —
И, словно, бурею гоним,
Тот покатился перед ним.

VI.

Катится по полю клубок,
Чуть поспевает вслед ездок.
Повечерело уж, когда,
Как путеводная звезда,
Злачёной кровлей, наконец,
Вдали заискрился дворец.
Царевич гикнул, засвистал
И мигом к месту доскакал.
Глядит: высокая стена
Вокруг дворца обведена,
А пред стеной, как истукан,
Стоит могучий великан:
Сажень в плечах, по пояс гол,
Башка в большой пивной котел:
Дубинка, во сто пуд в руках,
Хоть на кого нагонит страх.
Чуть он царевича узрел,
Как загорланил, захрипел:
“Куда, червяк, куда ползешь?
Не за копейку пропадешь.
Шутить я много не люблю:
Складу в ладонь и раздавлю!”
Напрасно не вступая в спор,
Царевич взял — развел костер,
И, сам сперва за ветром став,
Стал подсыпать волшебных трав
Дым буйным ветром тяжело
На великана понесло:
Как кистенем ошеломлен,
Схватился за голову он,
Забывшись, под стеной присел —
И на все поле захрапел.

VII.

Меж тем, стемнело, и кругом
Весь мир заснул глубоким сном.
Отъехав с полверсты назад,
Царевич на волшебный сад
Коня нагнал и, как бурун,
Не тронув ни звонков, ни струн,
За стену в сад перемахнул.
Здесь он деревья оглянул:
Угас последний луч зари,
Но яблочки, что фонари,
Унизывали каждый сук
И освещали все вокруг
Нарвал он яблочек с пяток.
Убрал их бережно в мешок.
Потом подъехал ко дворцу
И привязал коня к кольцу.
Еще раз двор в ночной тиши
Окинул взором:– ни души;
От ожидания вздохнул —
И разом двери распахнул.
Пред ним раскрылся длинный ряд
Богато-убранных палат.
Вошел он. Слуги там и сям
Дремали в креслах по углам.
С полсотни горниц он прошел,
И вот к последней подошел.
Здесь у дверей невольно он
Остановился, поражен:
За прялкой, в сон погружена,
Сидит царевна у окна,
И так, голубушка моя,
Уныло шепчет про себя:
“Одна, одна уж сколько лет,
А суженого нет как нет!”
И слезы горькия у ней
Так и струятся из очей.
Да ведь для этих самых слез
Он стклянки из-дому привез!
— “Прости, красавица моя!”
И, жалость в сердце затая,
Царевич в стклянку ужь набрал
Тех слез, прозрачных, как кристалл.
Тут, знать, от близости его,
Или, Бог-знает, отчего,
Царевна за сердце взялась
И светлым смехом залилась:
— “Он здесь, он здесь, царевич мой!
Зачем шутить так надо мной?”
И слезы счастья из очей
Уже закапали у ней.
В другую стклянку он опять
Успел и этих слез набрать.
Когда, с опаскою, как вор,
Теперь он к спящей поднял взор,
То красотой из ряду вон
Был так смущен, обворожен,
Что, сам не зная, как, спроста,
Поцеловал се в уста.
Опомнясь, без оглядки он,
Чрез ряд палат убрался вон,
Нашел коня, вскочил в седло…
Но крылья у коня свело:
Хотя назад перелетел,
Да за одну струну задел.
Как тут все струны заструнят,
Звонки все разом зазвенят!..
Пошла возня да кутерьма…
Проснулась девица сама,
Ногой затопала в сердцах
И раскричалась, просто, страх:
“Ах, он невежа! ах, пострел!
Поцеловать меня посмел!
Чего зевал мой великан?
На что и вам приказ мой дан,
Что не сумели устеречь?..
Подать мне Сокола да меч!”
И вот, на Соколе своем,
Вооруженная мечем,
Там пронеслась за стену в миг,
Где великана сон настиг,
И хвать — ему на всем скаку
Срубила буйную башку.

VIII.

А наш царевич не дремал.
Во двор к Яге уж прискакал
И, обменяв коня у ней,
Пустился далее скорей.
Во след и девица на двор:
— “Эй, ты, старуха, где мой вор?
Твой конь весь в мыле, посмотри!
Куда ты ездила?– не ври!”
У той ответ уже готов:
— “Да в поле, вишь, гнала коров.”
— “Ну, погоди-ж, коли не так!”
И сжала маленький кулак.
Меж тем, царевич во весь дух
Примчался к средней из старух,
Здесь тоже конь уж у ворот;
Вскочил, пришпорил — и вперед!
Царевна следом же на двор:
— “Эй, ты. старуха! где мой вор?
Твой конь весь в мыле, посмотри!
Куда ты ездила? не ври!”
И у второй ответ готов:
— “От стада, вишь, гнала волков.”
— “Ну, погодите-ж, будет вам!” —
И вслед за вором по пятам.
Царевич же во весь опор
Влетел ужь к младшей из сестер;
Сменил в последний раз коня
И обернулся: “чур меня”!
Царевна сзади и, вот-вот,
Его за шиворот возьмет…
Хлестнув коня, что было сил,
Он шпоры до крови вонзил.
От-Боли конь заржал, впился
Зубами в удила, взвился —
И очутился с седоком
За безопасным рубежом.
“Вот и свобода впереди!”
Вздохнул из глубины груди
Царевич, как от злого сна,
И оглянулся: вот-те на!–
У пограничного столба
Царевна, Божия раба,
На стременах в седле стоит,
Коня корит, коню грозит,
А тот ни взад и ни вперед:
Коня за повод так и рвет,
Волшебный конь шагнуть не смел
За заколдованный предел.
Тут, за проклятою чертой,
Царевна видит пред собой
Опять злодея своего,
И что досаднее всего —
Ничем-то не донять его!
Она со злобы затряслась
И вдруг — слезами залилась.
А что царевич?– Потупясь,
Не в силах жалость превозмочь,
Он поскорей отъехал прочь.

IX.

Зеленым бархатным ковром
Безбрежно степь лежит кругом,
И только легкий ветерок
Гуляет вдоль и поперек,
Да два дубка, как с братом брат,
Обнявшись сучьями, стоят
И еле-слышно шелестят.
В пути промаясь целый день,
Царевич в свежую их тень
Коня усталого пустил,
А для себя седло сложил
Подушкой в мягкую траву.
Но тут, совсем как на яву,
Ему приснился дивный сон.
Чей это голос слышит он?
Или то листья шелестят?
“О, брат Иван, о, милый брат!
Ты знаешь ли, под чьей листвой
Нашел прохладу и покой?
Мы не из лиственной семьи,
А братья бедные твои!
Знать, раздразнили мы Ягу,
Что в заколдованном кругу
Она гнала нас вкривь и вкось,
Пока столкнуться не пришлось.
Как братья, были мы враги;
Теперь, по милости Яги,
Мы обратилися в друзей.
Пылая оба местью к ней,
Мы порешили подстеречь
Ее в избушке, да и сжечь.
Но чуть огня ей под избу
Мы подложили, как в трубу
Она взвилась, как на седле,
Верхом на адском помеле,
И замахала им кругом.
Пыль закружилася столбом,
А нас на воздух подняло
И в степь далеко отнесло.
Но злоба ведьмы против нас
На том еще не унялась:
Мы, распростертые в пыли,
Еще очнуться не могли,
Как, с помелом своим в руке,
На тарабарском языке
Она прочла какой-то вздор
Над нами,– видно, заговор,–
Три раза фыркнула потом
И замахнулась помелом…
О, погляди и пожалей!
Из молодых богатырей,
С тяжелой ведьминой руки,
Мы обратилися — в дубки!..
Яга же смехом залилась:
“И стойте так, покуда вас
Не оживит какой шальной
Живой и мертвою водой!”
И вот стоим мы ровно год,
А избавитель все нейдет…
Иль избавление ты сам
Теперь несешь, пожалуй, нам?
Добыл целебной той воды
И нас опрыснешь от беды?
О, брат Иван, о милый брат,
Господь воздаст тебе стократ!”
Так шелестили в вышине,
Так умоляли в полусне
Иван-царевича дубки.
И, полный искренней тоски
По братьям, с ложа вспрянул он
И на дубки со всех сторон
Из стклянки щедрою рукой
Стал прыскать мертвою водой…..
И перед ним дерев ужь нет,
А на траве, во цвете лет,
Лежат рядком два мертвеца —
Его два брата-молодца!
Царевич ахнул и скорей
Достал живительный елей —
Живую воду, и опять
Давай кропить на братьев… Глядь —
Румянец вспыхнул на щеках,
А вот и оба на ногах.
“О, брат Иван, о, милый брат.
Господь воздаст тебе стократ!”

X.

Ночные тени той порой
Ужь опустились над землей,
И порешили до зари
Проспать б степи богатыри.
Иван-царевич в крепкий сон
Был, точно, скоро погружен
А братья спящего тайком
Сейчас обшарили кругом.
“Вон, сколько яблок ведь набрал!”
Андрей-царевич прошептал:
“А тут и сткляночки с водой:
Должно быть, с мертвой и живой.
Вот кабы нам теперь их взять,
Да на коне и ускакать…
Отец все царство, верно, нам,
Ужь разделил бы пополам.”
— “А ну, как брат Иван пешком
Во след приплелся бы потом?”
Другой царевич возразил:
“Вот кабы гром его сразил…”
— “Ну, чтож? рази!”
— “Ой! не берусь!”
— “А сам же начал? экий трус!
Смотри!”
И в сердце брату брат
По рукоять вонзил булат,
И, брызнув алою струей,
Кровь залила ковыль степной.
Как лист осиновый, дрожал
Царевич Петр и лепетал,
Сорочки собственной бледней:
“Ай, брат Андрей… ох, брат Андрей…
Иди, пожалуста скорей…”
— “А что?”
— “Да сядем на коня”.
— “А стклянки где?”
— “Вот у меня.”
— “Так дай сюда.”
— “Нет, не отдам!”
— “А не отдашь — возьму и сам!”

И, вот, два брата меж собой
Вступили в рукопашный бой.
Как у царевича Петра
Тут захрустели два ребра,–
Бедняга обе стоянки вдруг
Невольно выпустил из рук.
Одна разбилась, и вода
Всочилась в землю без следа,
“Дождался вот, чего хотел!”
Андрей-царевич прошипел.
А тот совсем уж присмирел.
— “Ой, брат. прости! не делай зла…
Другая стклянка ведь цела,
Я уступлю ее тебе…”
— “Спасибо! можешь взять себе.
За то ужь яблоки я сам
И отвезу, и передам.”
Царевич Петр позеленел,
Но спорить более не смел.
Ни слова ужь не пророня,
Уселись братья на коня
С своей добычей роковой
И так пустилися домой.

XI.

Дворец в унынье погружен,
По улицам и плач, и стоп:
Нет у царя-отца вестей
╕ От сыновей-богатырей,
И он ни кушает, ни пьет,
Скорбит, молчит и смерти ждет.
Тут сжалился над старцем Бог:
В всем дворце переполох,
Толкаясь, к окнам все спешат,
Руками машут и кричат:
“Они, царевичи!– они!
Вперед их Бог нам охрани.”
И до царя дошел тот крик,
И встрепенулся он на миг:
“Все три царевича?”
— “Ан, нет,
Два старших только”, был ответ:
“Примчались на одном коне.
И конь, по масти, по броне,
Иван-царевича, кажись.”
Тут сыновья ужь ворвались
И с старцем крепко обнялись.
— “А где мой младший молодец?”
Спросил их тут же царь-отец.
Андрей-царевич на вопрос
Смолчал и яблочко поднес:
“А вот, откушай-ка, родной,–
Полжизни сразу с плеч долой.”
И точно, старец только съел,–
На тридцать лет помолодел.
— “Хоть бы сейчас пуститься в пляс”,
Сказал он, “только вот без глаз
Я все калека из калек,–
Не настоящий человек.
Будь та волшебная вода…”
— “А дай-ка, брат, ее сюда”.
Сказал царевичу Петру
Андрей-царевич: “я натру”.
— “Нет, я ужь сам”!
И три раза
Опрыскал он отцу глаза,
И вскрикнул тот:
“Я вижу свет!”
— “И нас обоих?”
— “Нет, ах, нет…”
— “Так вот сейчас еще потрем”.
И то ладонью, то платком
Давай тереть; но как ни тер,–
Не прояснел потухший взор.
От сильной боли, наконец,
Заохал даже царь-отец:
“Ох, милый сын, оставь, не тронь…
Глаза горят ужь как огонь…”
— “И ничего не видишь?”
— “Нет,
Все только еле-брезжит свет.”
— “Тут брат Андрей нам угодил:
Другую стклянку он разбил”.
— “Врешь! врешь! ты сам же виноват!”
Прервал сердито старший брат.
И вот, упреком на упрек,
Невольно вырвался намек
У них на то, что брата их —
Ивана — нет уже в живых.
И понял царь-отец намек,
И слез сдержать уже не мог:
“Мои сын Иван убит, убит!
И где-то прах его лежит?
Не на чужой ли стороне?…
Да вы же на его коне
Примчалися… А ну, как вдруг
Он пал от братниных же рук?”
— “Нет, я, ей-богу, ни причем!”
Поторопился пред отцом
Себя очистит средний брат:
“Андрей-царевич взял булат..”
Но брат его ужь перебил:
“Когда тебе свет божий мил,–
Ни слова более!”
Старик,
Однако, все уже постиг.
“Несчастные!… идите вон”…
С усильем выговорил он:
“Нет у меня ужь сыновей!” —
И, в тяжкой горести своей,
Рыдая, как дитя, старик
Главою на-руки поник.
На время злобу затая,
Послушно вышли сыновья.

XII.

А степь безбрежным полотном
Все расстилается кругом;
В немой, торжественной тиши
На всем пространстве — ни души.
Среди степи, в траве густой,
Лежит лишь витязь молодой,
Но бездыханен, недвижим,
И верон кружится над ним.
Тут в отдаленьи, над чертой,
Где небо сходится с землей,
Как точка малая всплыла
И, приближаясь, все росла.
Кого-то Бог к нему несет?
То красна девица идет.
Никак царевна же сама?–
Пожалуй, спятила с ума!
Полдневный ветер горячо
Навстречу пышет ей в лицо,
И, прядь кудрей ей расплетя,
Их развевает ей, шутя..
Вот, задыхаясь, приплелась
И, над убитым наклонясь,
Злорадным смехом залилась:
“И то мертвец ужь мертвецом…
И по-делом, и по-делом!”
Когда же девица в упор
В лицо ему вперила взор,
Знать, очень жутко ей пришлось:
Не без усилья удалось
Слезу участия смигнуть,
И та, на раненую грудь
Упав, как мертвая вода,
Закрыла рану без следа.
Тут слезы радости у ней
Ужь заструились из очей,
И. как огнем, ему чело
Живой водой той обожгло;
Он вдруг очнулся и сказал:
“Эх-ма, а долго же я спал!”
— “И век бы спал, царевич мой,
Не оживи тебя слезой.”
— “Ах ты, голубушка моя!
Откуда Бог прислал тебя?”
— “Да, вот, узнала от Яги,
Что братья, хуже чем враги,
Тебя зарезали тайком,
Да и ограбили кругом.
Сперва, признаться, эта весть
Меня утешила, как месть.–
Я в тебя была так зла!–
И, вот, твой труп искать пошла,
Чтобы на гибель на твою
Налюбоваться в-очию.
Но тут, увидевши тебя,
Ужь не смогла сдержать себя —
Слеза скатилася из глаз…”
— “И ожил я от ней тотчас?
Ах ты, хорошая моя!
Пойдешь ли замуж за меня?”
Ни звука не издав в ответ,
Зардевшись лишь как маков цвет,
Царевна взоры отвела
И обе ручки подала.
“Господь же нас благослови
На жизнь в согласьи и любви!” —
Сказал царевич.
И вдвоем,
Так рука-об-руку, пешком
Они, по солнцу, по пыли,
Пустынной степью побрели.

XIII.

Опять безмолствует дворец.
В покоях дальних царь-отец
Укрылся и, в тоске своей,
Не хочет видеть сыновей.
Тут вновь по всем углам дворца
Шумят, ликуют без конца:
“Иван-царевич! право, он!
И царь-девицу взял в полон!”
Вот слух и до царя дошел,
И, встрепенувшись, как орел,
К дверям он бросился стремглав:
“Иван-царевич? Жив и здрав?
Где ты, мой сын, ты не убит?”
И нежно он уже обвит
Иван-царевича рукой,
И слышит голос дорогой:
“Со мной невеста, царь-отец:
Благослови нас под венец!”
— “Ко мне, в объятья, дочь моя!
Прими супруга от меня!”
Царевна старца обняла
И так растрогана была,
Что из очей её слеза
Слепому канула в глаза,–
И взор потухший прояснел,
Слепой воистину прозрел.
Восторгу приближенных лиц,
Понятно, не было границ.
А царь, с любовью оглядя
Детей, не мог придти в себя:
“Да вы откуда прибрели,
Что с головы до ног в пыли”?
— “И не пришли бы никогда”,
Царевна молвила тогда:
“Будь воля старших сыновей,
До сих бы пор в крови своей
Лежал твой младший молодец.”
Тут спохватился царь-отец:
“Не миновать же им суда!
Позвать разбойников сюда”!
И слуги царские бегут,
Такую речь ему несут:
“Да оба с заднего крыльца
Уж дали тягу из дворца”!
И царь рукой на них махнул.
И с облегчением вздохнул:
“Знать, убоялися суда
И не вернутся никогда.
А ты, мой младший сын Иван,
Что мне за всех троих вас дан
Со мной разделишь мой престол!”
И царь на радостях завел
Дотоле небывалый пир
На весь крещеный русский мир.
И я там был, мед-пиво пил,
В ковше усы лишь обмочил.