📑 Абевега русских суеверий, идолопоклоннических жертвоприношений, свадебных простонародных обрядов, колдовства, шаманства и прочего. Чулков М. Д.

Чулков М. Д.
Абевега русских суеверий, идолопоклоннических жертвоприношений,
свадебных простонародных обрядов, колдовства, шаманства и прочего.
 Типография Гиппиуса, 1786.

А

 

   Абысс

– так называется у татар школьный учитель.

   Ава-Юмон

– под этим именем черемисы  признают супругу их первенствующего бога и первостатейную богиню.

   Агир

– так называется гирька, имеющаяся в курде, особенной машинке, которую калмыцкие попы получают от ламы и во время молитвы ее употребляют. См. Вера.

   Аграфенин день

– 23 июня церковь празднует память, святой мученицы Агриппины, которая в простом народе прозвана Купальницей по следующей причине. Древние славяне признавали идола Купало богом плодов и праздновали его дни 23 и 24 июня. Разложив огонь, они совершали перед ним различные игрища, и пляски, перескакивая через него и припевая часто имя Купалово, за что ожидали в тот год изобилия плодов, что и между нынешними христианами во многих деревнях осталось; а потому Святая Агриппина всеми простолюдинами и называется «купальницей» – от идола Купало. К числу языческих святых мест принадлежит и находящаяся по Рижской дороге в десяти верстах от Санкт-Петербурга липа, ветви которой переплелись с отростками ближайших деревьев, так что составляют природную беседку, в которой и государь император Петр Великий ради приятности ее неоднократно изволил иметь свое пребывание. На этом месте собираются ижорки накануне Иванова дня, то есть в Аграфенин день, и препровождают с пением и воплями всю ночь при великом огне; а напоследок сжигают белого петуха, совершая при этом много скачки, плясок и прочего.

   Агун

– это слово арабское, которым сибирские татары называют настоятеля своего духовенства.

   Адамова голова

– так называется трава, которой окуривают пленницы или силки, которыми ловят диких уток, но это окуривание должно производиться в Великой Четверг, а иначе, но мнению суеверов, окуривание это будет не действительно, и силки не будут ловки.

   Адугар

– Джа или Джа-Адугар, так у киргизов называются колдуньи. См. Ворожеи.

   Агрискон

– так некрещеные чуваши называют день недели, который у них есть пятница, а нашего воскресенья они не чтут, этот же день они проводят в праздности и пировании.

   Аилекас Яувра

– лопари так называют все те озера, которые они почитают святыми; и во всех таких местах стоят освященные деревья, на которых видны разные лопарями начертанные виды, перед которыми стоят жертвенники. См. Вера.

   Айха-Дгани

– калмыцкое божество, жилище коего полагают в преисподней; от сего божества, разрушатся их огненные Галаты. См. Вера.

   Ажушок или Ажулунач

– идол всех камчадалов; вообще его изображают столбиком с обделанной верхушкой наподобие человеческой головы. Ставится он в юрте над домашней посудой и почитается за караульщика, отгоняющего от юрты злых духов за что и кормят его камчадалы каждый день, мажут ему голову и рожу вареной сараной  или рыбой.

   Алане

– славянский народ, не имевший ни богов, ни храмов, ни жрецов, но, вынув саблю из ножен и вонзив ее в землю, поклонялся ей, как богу, которого мнили правителем всех тех мест, в которых они воевали. Некоторые из этого народа предсказывали будущее, складывая и разбирая в определенное время прутики с наговариванием и соблюдением различных торжественных обрядов.

   Албаст

– так вотяки называли дедушку-домового, который по их мнению живет в пустых избах, деревнях и банях. См. Домовой.

   Алган-Голи

– калмыцкая адская шнурованная книга, в которую записывают все содеянное калмыками, и по которой они бывают судимы Ирлик-ханом, то есть их адским судьей. См. Вера.

   Алган-Таки или Таки-Алган

– так у башкиров называется торжество, которое бывает перед свадьбой; бабы и девки заводят между собой спор о невесте, однако первые одерживают верх и, взяв первенство и преимущество у вторых, выводят в некотором месте у невесты волосы.

   Алида

– так вотяки называют лешего, и уверяют, что он имеет одну только ногу и ту наизворот, один большой глаз и превеликую титьку, которую втискивает людям в рот, и тем их удушает. См. Леший.

   Амидаба

– так калмыки называют одного из своих бурханов, который обладает двухтысячным небом, и такое множество воображают себе раёв, что и перечесть трудно; ибо каждому бурхану приписывают особое небо, в котором он водворяется с душами праведных, а бурханов полагают необъятное число. См. Вера.

   Амлея

– бог камчадальский, сын Утужил Кутхи. См. Вера.

   Анга-Соарен

– так у черемисов называется праздник, который они справляют перед распахиванием земли. См. Вера.

   Антара

– так по преданию калмыков называется четвертная всесветная река, в коей определяют они все четыре реки. См. Вера.

   Антихрист

– противник Христу. Раскольники утверждают, что Антихрист воцарился уже мысленно в то самое время, как началось в Москве исправление книжное, и будто бы Москва есть Вавилон и престол Антихристова царства и уже настало время второго пришествия Христа, для чего некоторые, зажигая свечу, молятся ночью всегда до пения петухов, ожидая страшного суда и тогда уже спать ложатся.

   Аху-Галап

– так у калмыков называется первенствующий галап, то есть век или эпоха от сотворения мира. См. Вера.

   Ачускай-Пас

– под этим именем мордва почитает некоторого идола, коему приносят в жертву рыжую корову.

   Ая-Итор

– лопари почитают этого идола богом грома и грозы. См. Вера.

   Б

 

   Байкал-озеро

– по уведомлению иностранных писателей у монголов и бурятов по суеверному воображению Байкал называют морем, боясь, чтобы оно, когда дадут ему имя озера, за это бесчестие им мстить не стало и не причинило бы им несчастья.

   Бакша

– так называют у киргизов особого рода колдунов. См. Ворожеи.

   Балын-Гус

– так называется магометанское кладбище, находящееся в пригороде в Билярске, где по мнению магометан, татар и башкиров лежат их святые. См. Кладбища.

   Баран каменный

– камчадалы, когда имеют нужду найти неведомого вора, то жгут становые жилы этого барана при собрании многих людей и при шаманах ибо по их мнению после этого сводит ноги того злодея, так как эти жилы от огня сжимаются.

   Береза

– некоторые древние чудские народы обитали в таких местах, в которых было весьма мало леса, а березовых деревьев и вовсе не находилось. Наконец увидели они не только на степях своих, но и внутри самих жилищ своих произрастающие березовые деревья; это, не свойственное странам их растение привело их в несказанный ужас; а как они прибегли к гаданию, то волхвы их растолковали им, что это значит завоевание их былых земель белым царём, поскольку это растение из его владений к ним перенеслось. И так суеверный народ, поверив тому, оставил свои города и жилища пустыми и перебрался в другие места.

   Билюкай

– камчадальский бог грома, молнии и дождя; он – то же, что и Пилячуч. См. Вера.

   Благовещение

– суеверы утверждают, когда птица проспит Благовещенскую заутреню или в этот день завьет гнездо, то у ней на некоторое времени в наказание отнимаются крылья, и она летать не может, но ходит по земле.

   Бой кулачный и палочный

– в великом обыкновении по всей России. Бьются один на один или стена на стену. Это должно значить шутку, однако нередко случается, что иному разобьют голову или переломают кости, а иные от этого увеселения лишаются и жизни.

   Борода

– раскольники, именующие себя староверами, эту кучу волосьев почитает выше всех своих членов и дороже самой своей головы, мня, что они с бородою составляют образ и подобие божие, не вообразя и не размысля, что если Бог есть дух, то плоть наша ни малейшего подобия его составить не может, а ради этой неправосоставленной ими системы лучше хотят быть лишены головы, нежели бороды, чем и многих простаков заразили.

   Бородон

– чувашское божество, которое они почитают хранителем их деревень.

   Брак

– накануне брачного сочетания, приглашается в дом жениха мальчик лет шести или семи, который укладывает вещи в нарочно для того купленный ларчик, который жених тем же вечером относит в подарок невесте; а именно – башмаки, опахало, серьги, пряжки, белила, румяна, перчатки и проч. Во времена пребывания жениха у невесты, сидит он с нею на мохнатой шубе в знак будущей благополучной жизни. На другой день перед поездом в церковь тот же мальчик или другой с невестиной стороны должен невесту обуть в ее новые башмаки и продает ее косу за гривну или за рубль, то есть, что дадут. Невеста в знак ее покорности повинна в первый раз разуть жениха; причем жених кладет в сапоги в правый деньги а в левый плеть; и когда невеста сперва за левую ногу примется, то жених, вынув плеть, ударяет невесту, а если за правую, то отдает ей положенные деньги. Новобрачных же не кладут никогда спать в жилой хоромине, но в пустой и не топленной, как бы стелено не было, и некоторые для того нарочно стоят покои и на потолок земли не кладут. Под постель кладут ржаные снопы или солому. Если на невесту в церкви для головного убора венца не надевают и держит его какой-либо мужчина, то верят что тот брак будет недействителен, и жена непременно будет иметь побочных мужей или любовников, потому что она венца не надевала или потому что венчались их трое вместо двух. На другой день после свадьбы, если невеста не была в девках целомудренна, то матери ее преподнесут стакан с дырою, из которого напиток потечет, когда она возьмет его в руки, ибо дружка, поднося ей стакан, зажмёт эту скважину пальцем.

К сговоренной невесте у яицких казаков до самой свадьбы собираются ее подруги каждый вечер, поют песня, пляшут и играют с молодцами. В это время, которое иногда продолжается до двадцати недель, жених почти может обходиться с невестой как муж с женою. В девишник должен он принести невесте в подарок платье и весь женский убор. Напротив того, невеста дарит ему шапку, сапоги, рубаху и штаны. После венчания едет невеста от церкви на телеге, а позади нее сидят мать и сваха, которая на всех пальцах должна иметь кольца и обе с двух сторон прикрывают невесту полотенцем, дабы зрители лица не видели. Перед телегой идет жених с отцом и дружкою, позади телеги многие ездят на лошадях верхом, и один из них держит полосатую плахту, которую черкасские жены обыкновенно носят вместо юбки на длинном шесте как знамя, и она плахта тем достойнее примечания, что, что местные женщины оной не носят. В прочем приятели препровождают день бракосочетания в питье, пляске и пении, и притом еще по большей части на улице. У этих козаков прежде был такой обычай, что ежели кто больше жены держать не хочет, то выведя ее на площадь, продаёт.

У донских казаков жених приезжает верхом за своею невестой, и лошадь под ними обвешана колокольчиками, дабы невеста слышать могла прибытие своего жениха. Эти колокольчика хранятся потом или у родителей новобрачных, или у них самих для памяти; невеста не приносит никакого приданого своему жениху, но он должен ее одеть с головы до ног.

Когда камчадал пожелает жениться, то высмотрев себе невесту обыкновенно в другом, а не в своем острожке, переселяется туда, объявив невестиному отцу или матери о своем намерении, некоторое время там работает, показывая свое удальство и проворство, и услужая всем почище холопа, а более всего своему будущему тестю, теще и невесте, а потом требует позволения хватать невесту. И если поступки его родителям невесты и сродникам, также и самой ей понравятся, то получает он соизволение, в противном же случае или вовсе пропадают его услуги, или же с некоторым вознаграждением он отпускается. Иногда случается, что такие женихи, никому ничего не сказав, переходят жить в чужой острог и работают, и хотя всякий по услугам их может признать, с каким намерением они это делают, однако никто их о том не спрашивает и не говорит ни слова, пока они или сами или через других не объявят родителям невесты о своем изволении.

Когда жених получит позволение хватать невесту, то он ищет такого случая, чтобы где-нибудь напасть на нее в малолюдстве, ибо она бывает тогда под охранением всего женского полу того острожка, которые редко от нее отлучаются. Сверх того во время хватания бывает она одета в двое или в трое хоньбы, опутана сетьми рыболовными и ремнями увязана так, что она не может поворотиться, как статуя и если жених улучит в малолюдстве свою невесту, то бросается с превеликим стремлением, дерет на ней хоньбы и сети, чтобы коснуться тайного уда: ибо это у них вместо венчания почитается. Между тем как от самой невесты, так и от других баб и девок происходит ужасный крик, и хотя сама невеста при том не противится, да и противиться не может, однако охранительницы поступают с женихом не милосердно, бьют его, таскают за волосы, терзают лицо и всякие средства употребляют, чтоб ему не дать схватить невесты. И буде жениху посчастливится предприятие свое произвести в действие, то тон сам отбегает прочь от невесты, а она дает знак его победы умильным и жалостливым голосом – «ни, ни». В этом состоит вся важность брачного их сочетания, однако это получить жениху не в один раз случается, но между тем проходит иногда целый год или больше, а после каждого хватания принужден он бывает справляться с силою и раны залечивать; а есть примеры, что некоторые по семилетнем хватании вместо невесты получили увечье, будучи сброшены от бабы с балаганов.

Кто схватает невесту, тот на следующую ночь приходит к ней невозбранно; на другой день увозит ее в свой острожек без всяких церемоний, а для празднования брака возвращается к невестиным сродникам по прошествии некоторого времени.

У мордвы и чувашей, когда отец вознамерится женить своего сына, то прежде подсылает к невестиному отцу посторонних людей и спрашивает, намерен ли он отдать свою дочь за N? – когда тот согласен, то сошедшись с обеих сторон отцы и матери договариваются сперва о калыме, то есть выкупе; также держат свадебные издержки, как-то: попойку, и сколько точно и договорясь напр. на ведре вина, бочке пива и меду, женихов отец приуготовляет по своему договору и переносит в дом невестин; кладет также калым или выкуп за невесту 8, 9, 10 руб. и более, смотря по состоянию обеих сторон. Приведши все это в порядок с жениховой стороны отец и мать просят всю невестину родню в гости в ее дом, а женихова родня при том не бывает. В этот день сошедшиеся гости пьют и веселятся, а дети ни мало этого не знают; таким образом сделанный договор иногда продолжается долгое время. В самый день свадьбы объявляют жениху и невесте их отцы, что у них будет в этот день свадьба и собравшиеся женихов отец с матерью ездят к невестиному отцу и матери; а невеста уже тогда бывает в готовности к браку… Вся церемония их состояла в том, что невестин отец, взяв свою дочь за руку, а мать – хлеб и соль, вручают ее свекру и свекрови. Невеста, поблагодарив своих родителей за попечение и воспитание и оплакав всех своих ближних, покрывается белым холстом до пояса и выводится из отеческого дома через своего брата до саней или телеги. Таким образом родня с невестиной стороны, проводив ее до середины дороги, возвращается назад, а с половины дороги встречает родня жениха; ибо при самой свадьбе с невестиной стороны никто не бывает. Как приедут к женихову двору, тогда женихов брат или ближайший сродник берет невесту за руку и, введя ее в избу, сажает за стол; потом кличут жениха, который, нахлобуча шапку, садится подле невесты. Женихов отец при собрании всех гостей и сродников берет поставленный на столе длинный пирог аршина в полтора за конец и поднимает другим концом пирога наложенное на невесту покрывало, говоря такие слова: вот тебе свет, будь счастлива к хлебу, животу и к размножению семьи. Потом свекор меняет ей прежнее имя и называет Мезява, большая, если женится старший сын, Сернява, средняя, Вежава, меньшая по старшинству их мужей. Тогда жених и сродники увидят невесту, а невеста своего жениха или мужа. После этого начинается пиршество, которое продолжается смотря по богатству свекра. В этом состоят их свадебные обряды и таинства. Случается у них, что обручение или помолвка бывает еще во время малолетства детей, когда отцы знают, что их малолетние дети и летами и имуществом между собою равны, то во время народного сонмища меняются друг с другом рогами с табаком, говоря: смотрите, добрые люди, что мы между собою сватовья; а как это засвидетельствуют, тогда они уже и называются сватовьями по возрасту своих детей. Если же по возрасту какому-нибудь из отцов бывший договор не понравится, например, если женихову отцу не понравится невеста и он откажется, тогда невестин отец отдает свою дочь за другого; напротив, если невестиному отцу не понравится жених, тогда он не может отказаться иначе, как заплатив от 6 до 12 рублей.

Когда они были еще язычниками, то хотя им и дозволялось брать столько жен, сколько кто содержать в состоянии, однако смотря по крестьянским достаткам, никто более трех жен не имел. Двух сестер родных брать у них за грех не почиталось, с тем только различием, что если первая сестра умрет, так зять и сватается к другой сестре, приходит к тестю и требует себе в замужество, если же тесть на это добровольно согласиться не хочет, то может быть зятем к тому и принужден следующим образом. Когда зять, придя к тестю, говорит: «отдашь ли за меня, Енай, то есть свояченицу», а тесть ответствует «нет», тогда зять потаённо принесенный хлеб или калач, вынув из-под полы, старается положить на стол. И если ему это удастся сделать и сказать «вот хлеб и соль, береги мою Енай». Проговорив эти слова, жених должен скорым бегством спасать свой живот, ибо когда его в таком случае догонят, то бьют нещадно, а если он уйдет благополучно, тесть принужден бывает отдать свою дочь. Впрочем, до крещения мордва имела право продавать своих жен с прижитыми детьми, когда они им не полюбятся и брать других. Напротив того, неимущие, которые не в состоянии дать выкуп за невесту, стараются подцепить где-нибудь девку удальством; на такой конец подговаривают шайку удалых ребят и потаенно приезжают в ту деревню, где поговорена девка; а иногда из базаров и других мест увозят против воли девок. Во всех таких случаях совершается с ними простая наша пословица: или добыть или дома не быть; ибо когда нагонят с девкой, до за добычу должно расплачиваться боками, а иногда и головою. Если удастся увезти благополучно, то он и владеет ею, однако и тут калыма или выкупа избежать невозможно, но платят его исподволь. С того времени, как они стали иметь больше общения с русскими, несколько переменились и их свадебные обряды, сватаются они по русскому обыкновению, примешивая и свои обряды, а особенно в самый тот день, когда к венцу приуготовлена. Ее одевают в красное платье, т. е. в красный кумачник, красную рубашку и красные сапоги, на все пальцы обеих рук надевают перстни разных цветов с привешенными к ним небольшими цепочками, к которым прикреплены так же на иных серебряные, на иных медные копейки, а на иных полушки. Голову ей покрывают красной фатою, так чтобы лица видеть не можно было, перед нею ставят скамейку, на которой лежит хлеб, ведро пива и соль. Подле нее садится пожилой мужик с образом, перед которым малый мальчик держит свечу, между этим временем подходят к ней ее сродники и нагибают свою голову под фату, которых она каждого порознь оплакивает. Во время этой церемонии один играет на гудке, а прочие по их обычаю приплясывая, поют «вой, вой». Тут потчивают пивом или медом всех предстоящих, и всякий себе за честь вменяет быть при таком случае пьяным. С жениховой стороны никто тут не бывает, кроме отца или брата, свахи и двух дружек. Свахина и одного сдружки должность состоит в том, чтобы плясать и подносить, а другой дружка, стоят перед невестой безмолвно, держит в руках обнаженную саблю, которой помахивает время от времени и ударяет в потолок или в матицу… У печки на столе кладут постель и все приданое невесты, на котором садится или невестина сестра или другая какая подруга, и у нее дружка приданое выкупать должен. Когда невеста всех своих сродников оплачет, тогда дружка с саблей идет наперед, потом отец невестин или ближайший сродник с образом, а мать или бабушка со свечей. Двое из поезда берут невесту под пояс, а третий, т. е. главный дружка, за ноги и так ее выносят на двор; между тем невеста, как бы неохотно оставляя дом своих родителей, хватается руками за матицу, и держится, сколько ее сил есть: отец и мать или ближайшие ее сродники стараются развести ее руки и помогают вынести ее вон. В самих еще дверях хватается она в другой раз за косяк, где с нею то же делается. Когда вынесут невесту на двор, то дружка с саблей кричит, чтобы все зрители стояли рядом, и чтобы никто невесте навстречу не попался, ибо встреча тогда за худой знак почитается. Между тем запирают избяные двери, и никого из избы не выпускают, пока невеста не будет посажена в сани или в телегу и не покрыта белою скатертью с бахромою. В поезде перед невестой едет отец или брат жениха, на ними невеста, сваха и дружка, на одной упряжке. За невестиной упряжкой едут ее подруги и прочий поезд до половины дороги, невесту привозят в церковь, где ее дожидается жених. После венчания в церкви жених едет наперед, невеста позади, а за невестой поезд; по приезде домой, жених принимает невесту и ведет в избу, но прежде, чем входят в нее, оба становятся одной ногой на порог избы, где им сперва жениху ставят на ногу горячую сковороду с хмелем, нарочно к этому приготовленную, которую он с ноги сбрасывает столь далеко, сколько ему заблагорассудится; потом ставят сковороду на ногу невесте, которую она также сбрасывает; но тут домашние примечают, сколь далеко она сковороду скинет, и заключают, что чем далее от ее ноги сковорода отлетит, тем она сердитее и сварливее будет, в противном случае уклончивою и смиренною быть надеются… После этой церемонии все входят в избу, садятся за стол и пируют; при этом пиршестве никто из невестиной родны не бывает, и молодая надевает свое девичье мордовское платье, заплетает косу и покрывается повязкою. Невестины отец и мать и прочие сродники до тех пор ни с нею, ни с ее мужем не видятся, пока с ее стороны не будет прислано, чтобы ее родня к ней приезжала; и так иногда это свидание через полгода или через год случается. Это для того бывает, что она до тех пор, пока после свадьбы не увидится со своим отцом или кто ее выдавал, имеет право пользоваться девичьей красотою и носить девичье платье, а увидясь со своими, ее лишается, облекшись уже в женский убор.

У татар, по реке Черемшану живущих когда жених или его родители где выберут невесту, то сватают через посторонних людей, и если дело пойдет на лад, то за самый первый пункт почитается калым или выкуп, и самый бедный должен платить по крайней мере тридцать рублей, а богаты по сто и двести и дороже покупают себе жен. Принуждения к женитьбе у них нет, а особенно женскому полу; почему при собрании родственников и посторонних людей отец спрашивает у невесты, люб ли ей жених и охотно ли она за него идет? Согласный ее ответ решит все дело, ибо призвав муллу, который прочитав молитву, дозволяет невесте с женихом вместе сидеть за занавесом, а прочие пьют и веселятся. Если жених в состоянии заплатить выкуп, то берет в то же время с собой невесту; в противном случае невеста остается у отца до тех пор, пока жених не выплатит всего выкупа по частям. Между тем жених имеет право тайно время от времени посещать свою невесту, что у них называется «ходить за пазуху», ибо вольность жениха должна простираться только до пазухи невестиной, а не далее. Когда же выплатит весь калым, то собираются к невестиному отцу на пиршество и упившиеся гости разъезжаются по домам, а жених с невестой и другими сродниками, так же и с приданым уезжают в свой дом, где, призвав муллу, совершают брак. Мулла спрашивает только три раза, женился ли…? прибавляя имя жениха, на что ему дружка отвечает теми же словами, «женился»; спрашивает так же троекратно невесту «вышли ли?» на каковой вопрос отвечает сваха «вышла», ибо жених и невеста мулле не показываются, но сидят или в другой избе или за занавесом. По этим вопросам мулла прочитает молитву, и тем кончится вся тайнобрачная. По прошествии двух или трех дней зять призывает к себе в дом тестя и всю женину родню, с которой и пиршествует, причем всякий по своему достатку награждают новобрачных, как то скотом, платьем и прочим.

Хождение за пазуху имеет кроме облегчения в выкупе и другие основания; тут жених приходит к невесте врасплох и может быть уверен в ее качествах, ибо если он за ней что подозрительное приметит и засвидетельствуется другими, дозволяется отказаться от невесты заблаговоременно и возвратить назад часть данного выкупа.
Женитьбы детей у калмыков зависит единственно от воли родителей. Но прежде чем они сватовство предпринять могут, приходят к своему гелюню и объявляют ему имя жениха и невесты, год и число, в которое они родились. Гелюнь справляется в своем «Сударе» и объявляет соизволение бурханов: если по гелюневу мнению предвещание о свадьбе будет худое, то ни под каким видом брак совершиться не может, разве только отцы одарят гелюня столько, что он этими подарками и бурханское соизволение переменить в хорошее предзнаменование.

Когда получать от гелюня доброе предвещание, тогда уже договариваются о калыме при свидетелями с обеих сторон. Невеста обыкновенно жениху принести должна новую кибитку, несколько всякого вида скота и ясырь, то есть услужников и услужниц.

Брак совершает гелюнь во время новомесяцчия со своими обыкновенными обрядами: сперва приводит их к бурханской присяге во взаимной верности; потом выводит их из кибитки, приказывает им глядеть на солнце и читает свои молитвы, при которых жених с невестой бьют земные поклоны; иные говорят, что жениха с невестой обводят троекратно около кибитки, другие, напротив того, уверяют, что это неправда, но при бракосочетании все обряды состоят в молитвах. По совершении молитв, гелюнь накрадывает на них руки и тем заканчивает. По венчании невесту сажают в кибитке за занавесом, а жених садится впереди; родня берет сырую овчину, и тянут ее сколько сил есть; и если женихова родня втянет в кибитку невестину родню, то невестина родня принуждена бывает держать свадебную попойку; и обратно при начатии пиршества невесту вводят в свою кибитку, где она с женским полом торжествует при игрании музыкального согласия, состоящего в чебызге, волынке и гудках, ибо молодой по их установлениям возбраняется видеться со свекром и со старшей жениховой родней, да и отца своего не прежде, как по прошествии года посетить дозволено, и тогда она от него совершенно свой пай получает, как то: верблюдов, скот и проч.

При совершении бракосочетания мокшанцы сажали невесту в собрании всех своих приятелей на рогожу относили к жениху в покои и отдавали ему, говоря такие слова: «вот тебе, волк, овца», в каком случае невеста по благопристойности притворяется столь неистовой, сколько сил ее станет. Еще и ныне имеют они такое обыкновение, что когда невеста после венчания возвращается после российской церкви, она должна беспрерывно в голос вопить; да и некоторые из них в такой горести царапают себе лицо немилосердно; при том же у невесты лицо бывает закрыто фатою или вышитым полотенцем. Еще и ныне держатся они того обыкновения, что на другой день после свадьбы старший из сродников, взяв хлеб с привешенной в нему небольшою шапкой и пряжкой, которую носят на груди, приносит в дар молодой, ставит трижды ей на голову и при том не всегда по порядку говорит ей такие слова: «тятей, мезей, пивей» только выговариваемое последним слово должно быть обыкновенно именем молодой.

Калмыки яицкие сговаривают своих детей не только в младенчестве, но и во чреве, при том с таким договором: если у одного родится сын, а у другого дочь, то они должны непременно сочетаться браком, и это обручение соблюдают ненарушимо. Молодых людей обыкновенно сводят тогда, когда им отроду четырнадцать лет и более; еще за два года до свадьбы дается жениху вольность ходить к невесте и с нею играть; но если она обрюхатеет еще до свадьбы, то принужден он задабривать ее родителей подарками, не смотря на то, давно ли происходило обручение или недавно; однако должно еще до свадьбы договориться с невестиным отцом и матерью о даваемом числе лошадей и другого скота. Напротив того ее родители приготовляют в приданое за нею платье, потребные в дому вещи и постель, состоящую из узорчатых и по краям обшитых шелковою или бумажною материей войлоков и таких же одеял; сверх того дают еще новую из белого войлока сделанную кибитку. Перед свадьбой осведомляются у гелюня о благополучном к тому дне. Когда же должно быть свадьбе, то невеста со своими родителями и сродниками поедут к жениху, поставя новую кибитку; гелюнь читает при всех поезжатых некоторые молитвы над женихом и невестой после чего по его приказанию расплетают у невесты все косы и заплетают волосы только в две косы так, как носят бабы; потом гелюнь, сняв шапки с жениха и невесты отходит с гетсюлом в поле и там окуривает оные ладаном, читая при этом молитвы; а возвратясь оттуда, отдает шапки дружке и свахе, которые и надевают оные на головы жениху и невесте.

Потом потчивают гостей и невестин отец обыкновенно дает скота на пиршество. Как гости разойдутся, то невеста остается в кибитке у жениха и ей несколько времени не дозволяется выходить из кибитки; к ней никто не приходит, кроме матери и сродниц. Сказывают, что на свадьбах у князей происходят великие увеселения, а именно: бывает знатное пиршество, при котором случае находится предводитель у тех, которые носят кушанья в больших деревянных сосудах; предводитель едет впереди на бурой лошади в великолепном платье, через плечо повешен длинный кушак из тонкого полотна, а у шапки вист черный лисий или куний мех. В день бракосочетания во всех улусах духовные особы читают молитвы, а светские веселятся на свадьбе, бегают на лошадях взапуски, борются, стреляют из луков и проч.

Калмыкам по их вере не позволяется иметь много жен, но этот закон не соблюдают столь строго, чтобы знатный или начальник иногда не имел у себя двух или трех жен; однако такие примеры случаются редко. Хотя и не позволено им разводиться с женою, однако такое часто бывает, а особенно у знатных. Если калмык имеет причину быть недовольным женой или если она сама захочет развестись. то ему вольно раздеть ее донага и прогнать плетью; если же он хочет развестись с нею честным образом, то позовет ее сродников к себе на пир, дает жене оседланную лошадь и столько скота, сколько хочет или может дать и с этим добром от себя отпускает.

Вотяки, последуя примеру своих предков, сватают девиц по договору, сколь много надобно дать за нее калыму; когда договор заплаты окончится, то жених берет невесту в свой дом и целую неделю пользуется ее приятностями; но по прошествии этого времени отец невесты, приехав к своему зятю, берет ее обратно, и целый год держит ее в своем доме так крепко, что она не может иметь никакого свидания с назначенным ей женихом. В этот год жених печется дабы заплатить потребное число калыма; а невеста со своей стороны оказывает последние услуги своим родителям; но как все уже будет готово, то сделав все нужное к свадебным обрядам, делают пир и посреди собравшихся гостей отец жениху вручает свою дочь.

У самых гостеприимного покоя дверей становится она на раскинутом сукне и ждет, пока духовный человек принесет в жертву стакан пива и сотворит к богам молитву о ниспослании молодым счастья в наживании хлеба, детей и богатства. Освященное пиво дает он пить молодым, и это служит как будто брачным таинством; после этого разносит девка с невестиной стороны мед или пиво, а сама невеста, прося каждого гостя выкушать подносимое, становится при том на колени и до тех пор не встает, пока гость не опорожнит сосудца. Между тем не укладывая еще молодых спать, едят изрядно, попивают, пляшут и так далее.

Киргизы платят калым за невесту смотря по своему достатку и смотря на красоту и природу сватаемой девки: самая посредственная плата за невесту должна состоять в одном пленнике, в тридцати или в сорока лошадях, в некоторых военных снарядах. Перед днем брака отец невесты на некотором расстоянии от своего жилища становит белую кибитку, в которой обыкновенно отправляются брачные обряды между женихом и невестой, к ней привязывают богато убранную женихову лошадь и там же кладут наилучшую его одежду.

Если невеста на день сочетания своего сохранила себя беспорочной, то брачное пиршество отправляется с весельем; если же случается тому противное, то бывшие при этой церемонии сваты заколют убранную женихову лошадь и в мелкие куски изрежут его одежду, означая тем неблагополучие сочетавшихся. В таком случае отец невестин служит ругательству собравшихся гостей и притом лишится взятого за дочь свою калыма. Такие примеры у них весьма редко случаются, потому что девок просватывают они по большей части малолетних. Утром брачного дня невесту, сидящую на богатом ковре, носят четыре девки прощшаться со всеми ее подругами; это прощание служит знаком ее исключения из девок, и с того дня жених может видеться со своим тестем, чего по сей день у них не бывает.

Они наибольше подстерегают калмычек, потому что они, по их сказкам, удовлетворению похоти наилучшее имеют телосложение и долее всяких других женщин ровняются с молодками; почему и знатные киргизы на них женятся, когда согласятся принять магометанский закон; напротив того, как персианки, как и персиане-кизилбаши [8 – Кизылбаши (турецк. красноголовые) – название, данное в насмешку персам и вообще шиитам в Турции и др. суннитских землях, по красному головному убору, который носили войска династии Сефи во время своих войн с Турцией. В Московской Руси К. называли персов, даже в официальных актах.] настолько им ненавистны, что выдают их и за своих невольников.

Когда кто впервые жениться хочет, то дает за природную киргизскую девку около пятидесяти лошадей, двадцати пяти коров, до ста овец, несколько верблюдов или невольника и латы. Я положил здесь среднюю цену; скудные женихи дают и гораздо меньше, богатые же и в несколько крат больше; другая жена покупается гораздо дороже первой, а за третью платят и того еще больше и так далее.

Лопари женят и замуж выдают детей по своей единственной воле, уважая при том одно только имение, а потому и безобразная девка, когда только не скудна, может выйти за хорошего человека. Холостым не дозволяется у них жениться до тех пор, пока не выучатся свежевать оленя. В некоторых местах располагается договор о браке с такой превеликой точностью, как будто о какой-то великой купле, хотя впрочем запросы бывают и нарочито непомерны, даваемое женихом за невесту награждение принимается счетом и состоит в известном количестве оленей или мягкой рухляди.

Свадьба бывает у невесты, которая в самом лучшем свое наряде выходит к гостям простоволосой, а в другую пору у нее всегда подвязана голова, как у баб, так и у девок. Свадебное их угощение есть ничто иное, как очередное пиршество, идучи на которое всякий несет с собою как съестное, так и напитки. Забавляются же они на свадьбах и при других сборищах игрою в гуська, эта игра подобна шахматной и производится тринадцатью камешками, представляющими гусей и лисицу. Увеселяются также борьбой, прыганьем через держимые вдоль шесты, рассказыванием забавных басен, нескладным и пополам с криками смешанным пением и пляскою. Молоды живут в первый год у тестя и у тещи, а потом перебираются в свой шалаш.

В доме, где быть свадебному пиршеству, черемисы ставят на стол на стол домашнего идола, перед которым карт творит молитву, потом бывает обед и начинаются веселости, состоящие в пляске по гуслям, волынке, шиббере и губном органе кобате, в оранье песен и тому подобном; между тем наряжают невесту в другой избе в бабье одеяние, сиречь снимают с нее покрывало и надевают ей на голову вместо худой нарядную высокую шапку или повязку. Жених, взяв ее за руку, отводит в гостеприимный покой, где она во время творимой картом молитвы стоит на коленях, а потом раздает свои дары и подносит всем гостям пиво или мед, после чего возвращается в свою избу. В вечеру раздевается невеста сама, однако спать ложится не добровольно, но принуждаема будучи к тому посторонними бабами. Уложив молодых, запирают подклеть; на другой день поутру приходит к ней туда с несколькими женщинами, заступивший место родного невестина отца, мужчина, держа в руке добрую плеть, и если приметит, что невеста в девстве вела себя не целомудренно, то погрозя оною, совершает на другой день свои угрозы; таким же образом пропуская только больше или меньше после стращания времени, наказывают мужья жен своих, когда в замужестве приметят за ними непостоянство. Другой после свадьбы день препровождают они также в пировании и веселье, а как станут напоследок расходиться гости, то всякий, выпив последний стакан, бросает в него несколько копеек молодым в подарок. Мало бывает и между исповедующими уже христианский закон черемисами таких свадеб, на которых не происходили бы эти языческие обряды, хотя и за несколько месяцев или лет, но бедный странствующий удалец скорее совершает свадьбу похитив милую ему девку и доведши ее уже до беременности, дает тогда отцу такое за дочь вознаграждение, какое сам вздумает и таким образом безо всяких свадебных околичностей наживает себе жену.

Если кто из чувашей, обитающих по Волге вздумает жениться, то сват торгует девку очень крепко; обыкновенная невестам цена простирается от двадцати до пятидесяти рублей; но иные за пять и за десять рублей получают также себе жену; напротив того богатые дают за невесту и до восьмидесяти руб.; невестино приданое, состоящее в дворовом скоте, домашней утвари и одеянии, бывает почти равное платимым женихом за нее деньгам. Торг о невесте называется у них сватовством (хотя).

По заключении оного бывает особый с дарами поезд; жених приезжает с родителями своими к невесте платить за нее договорные деньги, дарит новых родственников рубахами, плашками или холстом. Невестин отец для сугубого в женитьбе счастья приносит ей в жертву пшеничный хлеб и небольшое количество меда-сырца; он держит дар свой напротив солнца и творит молитву; после чего едят, пьют и напоследок определяют, когда быть свадьбе..

Во время свадьбы невеста сидит занавесив лицо за загородкою, напоследок, выйдя отсюда, ходит прискорбно в гостеприимной избе кругом, а девки носят перед нею пиво, мед-сырец и хлеб; как обойдет она в третий раз избу, то жених срывает с нее покрывало целует ее и меняется с ней перстнями; с сей поры называется она обрученною девкою и разносит гостям хлеб, мед-сырец и пиво, а напоследок уходит опять за отгородку, где бабы вместо худой девичьей шапки надевают на нее бабью или побогатее убранную хушну.

Когда станут молодых раздевать, то невеста должна скинуть с жениха сапоги. На другой день поутру происходит о девичьей непорочности следствие; если окажется, что она до замужества жила не целомудренно, то невестин прислужник подает старейшине с пивом такой стакан, у коего на дне пробуравлена дырочка, которую зажав пальцем, удерживает пиво, но как скоро гость возьмет стакан в свои руки, то начинает напиток бежать из дырочки; гости поднимают превеликий смех и приводят тем невесту в стыд: других не бывает никаких следствий. На другой день принимает молодая гостей уже как хозяйка; в рассуждении чего и веселья бывает больше, нежели в первый день; пляшут же они по гуслям, по волынке и по губному органу. Крещеные венчаются в церкви спустя иногда и долгое время после оных обрядов. Свадьбу играют больше у жениховых родителей и она несколько на очередную пирушку, потому что всякий гость несет что-нибудь с собою. В прочем ставят еще на стол и блюдо с хлебом, в который воткнута стрела; тут кто изволит из гостей, кладет на раззавод несколько копеек.

У казанский и оренбургских татар перед свадьбой невеста должна некоторое место очистить от волоса; у простых людей исправляют это дело на девишнике бабы бритвами; знатнейшие же употребляют к тому заранее особенную мазь (Т.Сурах) которую и мужья бороды свои для уменьшения мажут, и которая составляется из спермента и негашеной извести; растворя их на воде или на постном масле, этой мазью потирают они в бане причинное место несколько раз не сряду, но пропуская по немногу времени, а когда волос вновь пустится, то опять за мазь принимаются. Некоторые выдергивают волосы, дабы навсегда избавиться от частого и тягостного бриться, и с самым корнем. Девки, собравшись на девишник к невесте, у которой лицо бывает занавешено, оплакивают вместе с нею перемену ее состояния, в невестиной же песне, которую поют двое мужчин, почитается эта перемена желательной. Накануне свадьбы относят невесту ввечеру, посадив на ковер, в тот дом, где быть свадьбе, и тут-то видится она с новыми своими родственниками.

Весь обряд бракосочетания их состоят в том, что мулла спрашивает вслух жениха и невесту, желают ли они вступить в супружество, и, получив утвердительный ответ, как на это, так и на то, что договор уже сделан, объявляет их, читая молитву, сочетавшимися браком. А как утеря девичьей чести почитается у них за великое бесчестие, то немолчаливый жених может в день свадьбы как по справедливости, так и напрасно сорвать еще с тестя и тещи клепаньем своим какой ни есть подарок.

Многие башкиры имеют по две жены, а больше редко у кого бывает. Употребительный у них выкуп за невесту(калым) состоит в скоте и простирается он от пятнадцати до двухсот голов, причем лошади, рогатый скот и овцы даются почти по равному числу. За невестою идет часть сего выкупа в приданом и потому возвращается в прежние руки. По причине изобилия в кумысе и сообразуясь своей бодрости, играют они свадьбы только летом. Перед сочетанием, совершаемым муллою, бабы и девки заводят между собой спор о невесте, причем первые одерживают верх и потом в некотором месте выводят у нее волосы и это торжество называется у них Таки Алган. При сочетании мулла дарит жениху стрелу и говорит: будь храбр, содержи и защищай свою жену… На всякую свадьбу для бишбармака убивают по одной лошади. В первую ночь остается у молодых двое мужчин и столько же женщин; на другой день получают гости от молодых небольшие дары, как-то нитки, холст, плашки, иголки и прочее.

Увеселения их во время свадеб и праздников состоят кроме пирования в пении, пляске, борьбе, бегании на лошадях взапуски, стрелянии в цель и смехотворных представлениях, на коих они передразнивают людей и зверей, и эта игра называется у них «черный иноходец». Они играют не только на балалайке, но и на гудках, сделанных из пустых травяных стволиков, к чему некоторые и баса припевают. При пении употребляют они искони такое изобретение, которое в ином месте не постыдно было бы объявить и за новое, а именно: они носят для обороны от комаров особенные опахала, которые нашим почти подобны, и в их складках пишут они свои песни. Песни их гласят о славных богатырях, странствующих удалых головах, превращениях и проч., и служат преимущественно для соблюдения в памяти дел их славных предков, которые и воспевают они с великим восторгом. Когда напоследок жених собирается вести невесту в свой дом, она ходит из юрты в юрту прощаться с благодарением и плачем, при этом случае иные наделяют ее скотом, а иные домашней утварью. В родительской юрте обнимает она кумысный мешок, благодарит его, что столь долго ее питал и прицепляет к нему небольшой подарок. Весь стан провожает молодых несколько верст и все пьют при расставании взятый с собой в малых мешках кумыс.

У чулымских татар сват, идучи к невесте, берет с собой новую китайскую трубку и китайский же курительный табак, объявляет там причину своего пришествия и удаляется на короткое время. Ежели он при возвращении своем приметит, что трубка его совсем не употреблялась, то почитает это за отказ; если же увидит, что из нее курено, то торгует невесту на платье, мягкую рухлядь, скот и прочая. Цена простирается, считая на деньги, от пяти до пятидесяти руб. По соглашении жених и невеста препровождают первую ночь в новой юрте, причем между нею и тестевой юртой содержится огонь. В число происходящих обыкновенно на свадьбах увеселений, состоящих как и у других татар пирование, песнях, пляске и проч. принадлежит и то, что жених при упомянутом огне борется с невестиными родственниками; ему надо одержать при том победу, и великая силе его честь, если он может сам собою без посторонней помощи управиться. Вместо постели служит молодым разостланный войлок. Невеста противится на него ложиться, и поскольку простит она при этом случае помощи у замужней своей приятельницы, то та должна учить ее, как ей впредь с мужем жить, за что получает в подарок праздничное платье. Если невеста не имеет признаков своей честности, то молодой тихим образом от нее уходит и, к бесславию молодой возвращается к ней не прежде, как разделавшись с похитителем ее чести, после чего все забывается.

У мордвы по приезде невесты в женихов дом приходит его мать со сковородою, наполненною сухим хмелем, который зажигает она горящей лучинкою и ставит сковороду к правой ноге невесты, а она отталкивает ту ногой; так делают трижды, и каждый раз сгребают просыпанный хмель на сковороду. При этом случае примечают, что если сковорода упадет на оборот, то есть дном кверху, это молодым предвещает всякое злополучие, если же она ляжет вниз дном, то почитают это за счастливое предзнаменование. Потом кричат: «Давай пива», и как скоро подадут, то невеста, снимая несколько колец с руки опускает их в братину, из которой потом пьют гости. Наконец раздают гречневую крутую кашу собравшимся со всей деревни старым и малым, каждому по чумичке, и кладут иному в шапку, иному в полу, а иному и за пазуху.

Древние россияне при брачных сочетаниях поступали следующим образом: между прочих церемоний перед поездом в церковь садится жених с невестой рядом или на соболей или на какой-нибудь другой мех, чешут свахи им головы, обмакивая гребень в мед или вино, которое держит в ковше нарочный. Потом осыпают их осыпалом, то есть деньгами и хмелем, тут же зажигают брачные свечи, которые бывали по пуду с лишком, смотря на имение новобрачных; зажигали же их особою Богоявленской свечкой. В церковь возили с собой вино в склянице, и когда священник даст пить жениху и невесте, то при последнем разе жених разбивает скляницу с оставшимся вином об пол и топчет бутылку ногой. Брачные свечи ставят потом составивши их вместе в кадку в пшеницу на целый год в сеннике, в головах у постели. Сенник приготовляют к тому следующим образом: поставят по всем четырем стенам образа, а в головах постели над, над дверями и окнами по кресту воздвигательному, по всем четырем углам воткнут по стреле и на них по соболю или кунице и воткнут по калачу.; на лавках же по углам поставят по оловяннику меду. Постель стелят на двадцати одном ржаном снопе и как подадут на стол последнее кушанье, то есть жаркое, то дружка, обернув блюдо с жарким, калачом и с солонкою, верхней скатертью, понесет в сенник к постели, а потом поведут и молодых. В дверях у сенника отец посаженный сдает ее с рук на руки новобрачную ее мужу и говорит увещательную о содержании на узаконенных порядках супруги речи; и когда придут к постели то жена тысяцкого, надев на себя две шубы, одну так, как должно, а другую сверх того на выворот, опять осыпает молодых осыпалом, то есть деньгами, хмелем и зерновым хлебом и кормит их уже в постели. Поутру приходят те же свадебные чиновные и стрелою поднимают одеяло с молодой и свидетельствуют ее непорочность, потом водят молодых в мыльню, а после кормят молодых кашей, и тогда молодая дарит гостей дарами и овощами. Когда молодой на другой день поутру бывает в мыльне, теща присылает ему все платье, то есть такое, в каком из бани до покоев дойти можно. В церкви во время венчания подстилали молодых под ноги камку или другую какую материю, а сверх нее соболи или куницы или другую мягкую рухлядь. В прочем во все время брачного торжества, когда молодой возьмет за руку свою молодую, то должен вести ее до назначенного места, не отпуская ее руки, а иначе между ними будет вечное несогласие.

У малороссиян отец жениха посылает двух сватов к отцу невесты и дает им хлеб, который, если будет на то согласие, оставляют хлеб в залог у отца невесты, а от него берут другой на обмен, и потому назначают день свадьбы. На все время свадьбы избирается из девок одна светилка, которая во время стола, сидя в большом углу, держит увитую калиновыми ветвями с ягодами казацкую саблю, на которой прилеплена восковая зажженная свеча-тройчатка. После венчания жених и невеста отходят из церкви по своим домам, а пообедав жених благословляется от отца и матери хлебом и солью, едет к невесте на дом. По середине невестина двора выставляется тогда квашня, накрытая скатертью, а на ней хлеб и склянка горилки. Мать невесты выходит навстречу в вывороченной шубе, сидя на вилах или кочерге и держа в руках горшок с водою и овсом, который дарит зятю, а он выливает из него на гриву своей лошади и отдает пустой горшок старшему боярину, которой бросает его в сторону, и если горшок разобьется, то молодая родит сына, а когда уцелеет, то дочь. Потом брат или сродник продает невесту, говоря что она в пятнадцатилетнее время пребывания у них съела и выпила пять бочек бураков, то есть свеклы, три бочки капусты, четыре вола или быка, шесть кабанов или боровов десять овец, сто гусей, двести кур, семьдесят пять уток, двадцать кулей хлеба, пять бочек пива, две бочки меду, пять бочек горилки, то есть хлебного вина, за что получает две или три копейки. По выезде из дома невесты жених несколько раз стегает ее плетью, и говорит: «Покидай нравы отца и матери и привыкай к моим». При выезде в дом жениха в воротах зажигается куль соломы, через который должны все переехать. По ужине придя на подклеть невеста разувает жениха, который бьет ее голенищем, и она получает лежащие в сапогах деньги. Ежели невеста сохранила свое девство, то все гости идут в дом ее отца, и с радости бьют у него окна, ломают печи, лавки, столы, стулья и все что ни попадется, за что отец не только не досадует, но еще и одаривает их. Потом взяв невестин красный передник, по-ихнему запаску, привязывают на высокий шест и выставляют у ворот на целый день в знак целомудрия невесты. По отпраздновании у всех, приходят опять в дом жениха, где свекор взяв палку, тычет ею в глаза невестку, спрашивая у нее, не слепа ли она, а потом потчивает горелкою. Потом дружка, жених и все гости идут в дом невесты и принеся с собой курицу, обложенную ветвистой калиной и пирогами без начинки и называемые по их стульни. Дружка разрезает курицу и дает отцу голову и два пирога; теще столько же пирогов и гузку, а потом всем гостям по куску пирога и курицы. Таким образом препровождают целую неделю в таких обрядах и пированиях, при игрании на скрипке м при пени и различных песен.

Описав свадебные обряды многих народов, обитающих в России, нахожу за нужное приметить, что нигде невеста, входя в дом жениха, не бывает столь поносима, кроме города Торопца. Там жених и все его домашние нарочно призывают для того девок, которые при входе ее от венца в дом жениха, стоя на крыльце поют между прочим: «Нам чиль бы Василисушка во трех шубах, ажно она беременна, ты несешь ли люлечку, ты ведешь ли нянечку. Оглянись ко ты назад, полюбовники стоят, да по грамотке держат». Это, мне кажется ни увеселения, ни чести ни жениху ни невесте не приносит. А вообразя тогдашнюю перемену состояния девицы, а при том и умной, ибо там и знатное купечество это употребляет, то конечно представится, что этот нигде не употребляемый обычай много походит на сумасбродство. И если он будет оставлен, то, конечно, убытка из того в свадебных обрядах никакого не последует.

Сватовство у малороссиян и украинских слобожан между простым народом происходит следующим образом. Пришедший в возраст сын объявляет отцу своему под веселый час, что ему такая-то соседская девушка понравилась, и он имеет намерение на ней жениться. Отец, уважая просьбу своего сына и находя в том необходимость, призывает к себе двух стариков-свойственников или своих соседей и предлагая им намерение своего сына, причем и сам сын, придя, им кланяется весьма низко и с покорностью просит их, чтобы они приняли на себя труд пойти к такому-то человеку в их или в другом селе живущему, сватать дочь его ему в жены. И получив на то их согласие, вручает им каждому по посоху в знак их от него полномочия и посольства; и дав им нарочно для этого изготовленный хлеб, провожает их за ворота, откуда эти сваты или по тамошнему названию, старосты, идут в дом невесты, придя к которому, кладут хлеб на стол и приветствуют хозяина обыкновенными словами, желая ему во всем благополучия. Хозяин просит их сесть, спрашивает их о разных вещах; они ответствуя на хозяйские вопросы краткими речами, постукивают об пол своими посохами в изъявление того, что им не о том говоришь надобно: причем стараются изъявишь свое намерение прямыми словами. Хозяин услышав это, просит времени на размышление и, если находит жениха достойным его дочери то входит в хижку, или клеть к своей жене и призвав туда дочь свою спрашивают нравен ли ей жених? На что она, ежели ей нравится, отговаривается незнанием и преданием себя в волю родительскую; в противном случае перечисляет его пороки, и всемерно отказывается от супружества. Итак, если родители видят своей дочери coглacиe, и находят в предлагаемом им зяте свои выгоды, то вводят пред сватами дочь свою, которая подносит на деревянной тарелке каждому из них по ручнику, или утиральнику полотняному долгому, шитому бумагою, а иногда шелком, или золотом, в изъявление согласия на их предложения. Они же, приняв из рук невесты дары, перевязывают их через плечо, и оставив в залог посольства своего у хозяина принесенный ими хлеб, а взяв на обмен другой, идут в дом жениха с радостною вестью. Жених, видя возвращающихся посланников своих со знаками веселия, встречает их у ворот и вводит к отцу, где назначают они день свадьбы по общему их и невестиных родителей условию. С того времени до дня свадьбы, жених посещает свою невесту, которая обыкновенно бывает окружена сверстными ей и с нею беседующими девицами, ибо у них до дня свадьбы песен никаких не поют; также и жених невесте даров до того времени не приносит; равным образом и приданого от тестя не требует, а предается в том на его соизволение; при том имеет дозволение препровождать с невестою не только день, но и ночи в уединении, с обязательством, что он ничего противного целомудрию не предпримет, что и исполняется.

Надобно знать, что у малороссиян обыкновенно 6ракосочетания совершаются в воскресный день; почему накануне его, то есть, в субботу назначаются девичники в невестином доме, куда по приглашению невесты, собираются отобранные девушки, называемые дружки, то есть подруги, между которыми, избирается одна светилка, которая во время свадебного стола, сидя в большом углу, держит на увитой калиновыми ветвями с ягодами козацкой сабле, зажженную восковую свечу-тройчатку, а к вечеру к ужину приезжает жених со свойственниками и с боярами к невесте, у которой бывает несколько девиц (упомянутых дружек) которые обыкновенно бывают посажены за стол напротив бояр или молодцев и там раздает жених дары от обеих сторон отцу, матери и свойственникам, а дружки поют разные свадебные песни и там ужинают, а потом танцуют, под игру на скрипке и гуляют до полуночи.

Бояре и дружки в воскресный день у заутрени бывают с невестой и женихом, которые после обедни венчаются. Из церкви после венчания жених с боярами и со свею беседой отходит в свой, а невеста в свой же дом с дружками; и у жениха кушают бояре со светилкой, свахой, старостами и дружками; причем сваха и светилка пришивают боярам, старостам и скрипачу к шапкам красные, из лен сделанные цветки или букетики цветов и за это получают от каждого из них по одной или по две копейки. Пообедав, отец и мать жениха садятся на шубу, вывернутую вверх шерстью, держа в руках большой ситный или ржаной хлеб. Сын кланяется сперва отцу, который его благословляет хлебом, а потом и матери кланяется равномерно в ноги и просит дозволения об отъезде в дом невесты; так же и мать благословляет его хлебом и отпускает в желанный путь.

Получив таким образом отпуск от родителей, жених с боярами, старостами, свахой, светилкой и с дружками едет ко двору невесты. При их приближении маршалки или дружки дают знать отцу и матери невесты, что приехал их зять и кладут на стол хлеб и склянку горелки. Мать невесты дарит дружку и поддружего рушниками и повелевает им въезжать на двор, где посреди двора стоит квашня, накрытая скатертью, а на квашне хлеб и склянка горелки. Тут выходит навстречу мать в вывернутой шубе, сидя на вилах или кочерге и держа в руках горшок с водой и овсом, который она дает по приближении зятю, а тот, взяв от нее горшок, льет из него на гриву лошади и отдает старшему боярину; боярин, приняв от жениха горшок, бросает его в сторону; и примечают – если разобьется горшок то родится сын, а если уцелеет, то дочь. Потом жених сходит с лошади, а на лошадь садится брат невесты или какой ни есть свойственник и пускается вскачь по улице во всю прыть, а за ним в погоню пускаются бояре на своих конях и поймав его, ведут во двор к невесте, а там его, сидящего на коне потчуют вином, причем подносящий говорит: «Прошу выкушать», а тот ему кланяется и не берет чарки вина, которую дружка переливает и, налив еще раз, снова просит его, но и сейчас тот не берет. Дружка опять спрашивает, чего ему надобно? Денет, ответствует тот, после чего дружка, вынув из кармана несколько копеек, кладет их на тарелку и ему подносит. Тот, взяв деньги и потом выпив вино, слезает с лошади, а бояре несколько раз слегка стегают его по спине прутиками или плетками, но он от них уходит; потом подходит к сенным дверям и, взяв обнаженную саблю или большую палку садится возле невесты.

А жених со свахой и светилкой стоят в сенях за порогом. Потом мать невесты выходит с зажженной восковой свечой и зажигает держимою светилкой на сабле тройчатку, целуются через порог и вводят жениха в горницу с позволения старосты по отзыву дружка, на всякое предначинание, требующего соизволения, где сидит невеста с подругами, а возле невесты сидит уже упомянутый ее малолетний брат или свойственник, которого дружка спрашивает: «Зачем ты здесь сидишь?» «Я берегу сестру свою», – ответствует тот. Дружка возражает: «Она уже не твоя, но наша». «А если она ваша, то заплатите мне за корм, который я на нее употребил», – продолжает этот отрок. «А что ты на нее употребил?» – вопрошает дружка. «Весьма много, – ответствует мальчик: – 5 бочек бураков, 3 бочки капусты, 4 вола, 6 кабанов, 10 овец, 100 гусей, 200 кур, 75 уток, хлеба 20 кулей, пива 5 бочек, меду 2 бочки, горелки 5 бочек прочего в бытность ее в нашем доме за 15 лет». Выслушав это дружка вынимает из кармана две или три копейки денег и, положив их в деревянную тарелку, на которой стоит налитая чарка простого вина, подносит ее с деньгами продавцу, который, видя мало число денег, не склоняется на уступку и продолжает свой торг до пяти, а иногда и до десяти копеек. Получив их, он, он выходит из-за стола и стоявший до сих пор посреди горницы жених садится за стол рядом с невестой, одетой в смурый или белый суконный кафтан, обутой в красные козловые, подбитые железными ободками сапоги, в шерстяной пестрой юбке, по-тамошнему называемой плахте, в красном переднике или запаске и в шитой узорами белой холстинной сорочке, имея на голове две завитые кружком косы из природных волос, а вокруг головы повязанные разные шелковые ленты и длинным на спине лежащими концами, на шее несколько ниток красных кораллов, именуемых монисто и медный крест, на руке – медные кольца; а жених одет в два смурых кафтана и в шаровары того же сукна, в пестром шерстяном поясе и в красной суконной шапке, обложенной черной овчиной, в черных, смазанных дегтем сапогах (широких, наполненных многими онучами, стянутых ременными подвязками с медными пряжками) из которых в одном лежат две копейки денег, с медным перстнем на руке и с утиральным платком, шитым по холсту красной бумагой, в поясе, висящем на правом боку. В этом одеянии сидит он за столом, окруженном уже названными ранее гостями. По окончании их заседания, отец, мать и свойственники невесты, войдя к ним с налитыми чарками вина, потчивают их и всю беседу, а потом дружко старостин спрашивает обыкновенным образом, дабы дозволено было раздавать подарки отцу жениха и матери и всем свойственникам. Первое отцу – хлеб, матери – сапоги, свойственникам – хлебы и плашки, а дружкам – по горсти орехов и по два бублика или кренделя.

От жениха таким же образом и от невесты всем свойственникам хлебом и платками, а боярам – каждому по холстинному, шитому или тканому бумагой платку. Потом дружко просит дозволения старосты или посаженного отца молодым и всем гостям идти на двор танцевать; староста по троекратной к нему просьбе изъявляет на то свое согласие, и все выходят на двор и там под музыку пляшут до тех пор, пока соберут на стол и позовут к обеду, к которому равным образом по благословению старосты входят и занимают всякий свое место.

Стол накрыт шишою или тканой скатертью сверх килима или ковра, на котором поставлены деревянные белые или красные тарелки и ложки, для каждого несколько ножей, а вилок нет. Перед женихом и невестой стоит одна тарелка и две ложки, лежащие крестоообразно, и ржаной хлеб целый, обсыпанный солью. Посреди стола стоит каравай или кулич, накрытый крестоообразно же двумя утиральниками, ткаными красной бумагой и осеняемый большой еловой, воткнутой в него ветвью. Позади их в углу, где стоят иконы, стоит сабля с зажженными свечами. Как жених, так и невеста весь обед ничего не едят. По принесении первого кушанья, состоящего обыкновенно из лапши со свининой и курицей, отец и мать потчивают гостей и пьют за здоровье новобрачных; то же делается и при щах, жарком и капусте, состряпанной с перцем. В продолжении стола сестра невесты или свойственница, сняв с жениха шапку, пришивает к ней сделанный из розовой ленты цветок, по тамошнему называемый кветка, а по исправлении этой должности поет пристойную песню и получает за от дружки несколько копеек… В это же время дружко по благословении старости прочитав Отче наш и сняв с каравая рушники, берет один себе, а другой дает поддружему и, перевязавшись через плечо, разрезает этот кулич на части и рассылает всем тут присутствующим. Всякий, принимающий кусочек кулича, дает за то копейку или более на разживу новобрачной. После этого выходят на двор танцевать, в чем упражняются до самого вечера. В сумерки входят в горницу, садятся тем же порядком за стол, где подается ужин, по окончании которого подружки невесты, простясь с невестой и откланявшись, уходят по своим домам, получив в дар по горсти орехов и по нескольку бубликов или кренделей. Старшую дружку провожают бояре при пении, музыке и пляске до ее двора. По уходе дружек жених с невестой ужинают за особым столиком в уединенном чулане… В это время дружки и свахи, собрав все приданое невесты на телегу или сани и посадит туда невесту со светилкой и со свахой, везут ее в дом к жениху, который едет туда же верхом с боярами, придерживаясь правой стороны от телеги невесты. Тут надо заметить, что вскоре по воезде со двора тестя, стегнув невесту несколько раз плеткой, говорит ей: «Покидай нравы отца и матери и привыкай к моим». По въезде в дом жениха посреди ворот зажигается куль соломы, через который переезжают едущие с невестой в телеге и все следующие за ними. Потом все входят в горницу, кланяются отцу и матери, садятся за стол и ужинают тут же тем же порядком, как и в доме невесты. По окончании ужина дружко со свахой и со свойственниками ведут новобрачных в подклеть и там на некоторое время оставляют их одних. Невеста при входе в спальню разувает жениха, который, скинув сапог, бьет ее голенищем по спине, повелевает ей взять оттуда прежде сказанные деньги; потом ложатся спать на постланной на полу соломе, покрытой ковром или войлоком, который им служит вместо одеяла. Побыв там некоторое время, молодой призывает дружку и объявляет ему о целомудрии своей жены. Тот призывает всю беседу и при виде знаков девства переменяют ей сорочку и, оставив ее с мужем в спальне, идут в отцовские покои и там изъявляют свою радость о благополучии новобрачной; разным образом веселятся, одни поют, другие пляшут, напевая пристойные песни. Потом идут к отцу невесты со всем многолюдством и, придя туда, в знак радости бьют окошки, печи, лавки, столы, стулья и всё, что им ни попадет в руки, так что иногда целый дом раскидают, не только не опасаясь за это отцовского гнева, но еще и рассчитывают на благодарность. И подлинно, отец и мать невесты, услышав о благополучии своей дочери, не сожалеют об этом убытке, но еще и одаривают принесших эту радостную весть утиральниками и платками, те же с дарами возвращаются в отцу жениха, где проводят время до самого рассвета в разных забавах.

На другой день, в понедельник, гости собираются в доме молодого. По утру рано приходит старший боярин к молодой и, взяв у нее красный передник (запаску) привязывает его на высокий шест и выставляет у ворот, где он висит до самого вечера во изъявление целомудрия новобрачной, а потом дружки, сваха, бояре, соседи, свойственники и прочие гости, взяв в предшествии дружки хлеб и склянку горелки, с боярами и с прочими весельными идут в дом к старшей дружке и, придя туда, ставят хлеб и горелку на стол. Старшая дружка выходит и потчивает их вином и выставляет им покушать. Поев, все идут во двор, и под музыку танцуют, а потом и ко все остальным дружкам ходят; таким же образом ходят и к боярам, бывают и у свахи, и у светилки и у прочих; обойдя же по ряду всех, идут к молодому и спрашивают дозволения у его отца вести молодых в церковь. Отец позволяет и, надев на молодую кибалку или наметку и чепец, то есть женский головной убор, и обвязав его красной лентой, выпускает из дома, причем дает дружке, попу, дьячку и пономарю по хлебу и по склянке горелки и, приведя жениха с многолюдством в церковь, где оставя их на притворе или на монастыре поющих разные песни, дружко с поддружим идут к попу в дом. Там ему на стол ставят хлеб и склянку горелки и просят его, чтобы он ввел молодых в церковь. Поп требует от них платы и, получив ее, идет к церкви, где, приступив к дверям и прочитав молитву за порогом, берет новобрачных и вводит их в церковь, в которой читает молитву покровению главы и покрывает молодую серпанком или фатою, окропив же их водой, с благословением отпускает в дом.

После этого все свадебные гости идут в дом к отцу жениха, где сажают молодых за стол, куда приходит свекор или отец жениха с палкой и тычет ей невестку в глаза, спрашивая: не слепа ли она? – затем, сняв с нее серпанок, потчивает ее вином. В это время дружко выставляет на деревянной тарелке паточный мед, намазав которым кусок калача, съедает его сперва сам, а потом манит таким же куском молодого и молодую, поднеся к их рту и обманывая их, так как сам тут кусок съедает; потом же он отдает им намазанные ломти хлеба, чем потчивают и остальных гостей. Потом по благословению старосты выходят во двор для забасы с пляской, причем дружко начинает танцевать, а потом старший боярин, взяв тарелку и наполнив чарку вина, также положив на тарелку немного денег, подносит молодой, которая принимает деньги с тарелки, выпивает чарку вина, а потом начинает танцевать с боярином; таким же образом она со всеми перетанцует и гуляют они довольно, а потом входят в избу, садятся за стол, где отец и мать их потчивают. В это время дружко, спросив у старосты обычным образом и прочтя Отче наш, разрезает кулич и подносит отцу и матери, всем свойственникам и свадебным гостям, которые дарят молодых разного рода домашним скотом и другими вещами для заведения ими хозяйства. Потом, взяв битую, иногда вареную, а иногда и сырую курицу, обложив ее ветвистой калиной и красной нитяной бумагой, также и пироги без начинки, называемые стулни, дружко идет с молодым и всей свадебной беседой к тестю и к теще, под пение песен и игру на скрипке; придя туда, входят в горницу и ставят курицу с хлебом на стол. Хозяева (тесть и теща) угощают зятя и всех пришедших. Потом дружко раздробляет курицу и дает тестю пару пирогов и курячью голову, теще – заднюю часть курицы и столько же пирогов, а прочим гостя – по ломтю пирога и по куску курицы. При этом теща, одевшись, идет к свату или отцу жениха со всей беседой, и там они ужинают, веселятся разными играми всю ночь до рассвета, а на завтрашний день, то есть во вторник собираются все гости (исключая бояр и подружек) в дома к обоим сватам и ходят компаниями из дома в дом и потчивают друг друга кушаньями и напитками, не оставляя и забавы разного рода. То же продолжается и в последующие дни всю неделю, и тем свадебные обряды оканчиваются.

СМЕТА
во что обходится свадьба простолюдину

С невестиной стороны
На подарки
Р. К.
Свекру, или отцу жениха 20
Сверкови или матери жениха
красные козловые сапоги, цена 50
Золовке, сестре жениха, сапоги 50
Деверю, брату его же 1
Другим свойственникам и свойственницам
смотря по числу их серпанков и калачей,
примерно около 2
Боярам платков по 10 коп за платок, всего на 60
Подружкам-девицам орехов и кренделей на 30
Свахе, светилке и старостам разного звания
дары, всего на 80
Сена лошадям гостей на 30

Столовых припасов
Разного хлеба на 3 руб.
Вина простого 2 кадки, или 9 ведер, цена 6 руб.
Мяса разного и сала свиного на 2.20
Соли цетверть пуда 10
Рыбы свежей и вяленой, также и масла конопляного на 90
Перцу на 10
Итого 17 руб. 41 коп.

Со стороны жениха

За венчание попу, дьячкам и пономарю 1.50
Тестю или отцу невесты 20
Теще, или матери невесты серпанок
(т. е. фату) цена 50
Шурину и свояченнице, то есть брату
и сестре невесты, по паре калачей 4
Свойственникам и свойственницам смотря по
числу их серпанков и калачей, примерно около 2
Подружкам, девицам, бывшим на свадьбе,
орехов и калачей 20
Боярам на цветки светилкой покупаются
красные ленты 5

Столовых припасов
Разного хлеба на 3 руб.
Вина простого 2 кадки или 9 ведер, цена 6 руб.
Мяса разного и сала свиного на 2.20
Соли цетверть пуда 10
Рыбы свежей и вяленой, также и масла конопляного на 90
Перцу на 10

Итого 16 руб. 79 коп.

А всего с обеих сторон 33 руб. 20 коп.

   Брови свербят

– у кого засвербят брови, тот будет «смотреть на потных лошадей», то есть приехавшего к нему издалека гостя и будет ему кланяться или же кланяться будет за сделанное какое-либо благодеяние.

   Буг, река

– славянами эта река было обоготворяема, черпали из нее воду с благоговением, со страхом и трепетом.

   Бударин

– форпост близ Яицкого городка. Уральские казаки верят, что при жизни их родителей была зарыта в овраге засыпанная деньгами лодка (называемая по их будар), которой и по это время найти не могут, хотя многие к тому и великое старание прилагают. А потому прозван овраг, форпост и рукав речки Бударин Ерик.

   Булавка

– булавки давать никому не должно, чтобы не раздружиться или не поссориться, а когда необходимо передать булавку, то надо ею принимающего кольнуть, тогда уж обойдется без ссоры.

   Булумер

– болгарский город, развалины которого находятся в пригороде Билярске [Биляр – средневековый (10–13 вв.) город, в 12-нач. 13 вв. столица Булгарии Волжско-Камской. Остатки около с. Билярск в Татарстане. «Построен на развалинах древнего болгарского города Булумера, который был окружен тремя концентрическими валами: первый, около р. Билярки, имеет до 12 вер. в окружности; около второго видны развалины древних зданий; посреди третьего находилась высокая кирпичная башня. В буграх и ямах находят монеты с надписью „Буляр“. В одной грамоте, данной Билярску, упоминается о том, что на месте его исстари находился бусурманский город Булумерской за Камой рекой и что Булумером владел царь Балынь-Гозя, над могилой которого по смерти была построена „Каменная палата“. Действительно, в 3 вер. к С. от Билярска, на возвышенности, называемой Балангуз, находятся развалины каменного здания, на плитах которого написаны арабские и татарские слова. Татары и башкиры считают это место святым и приходят сюда ежегодно на поклонение». (из «Энц. Словаря Брокгауза и Ефрона»)]. Тем древним городом Булумер или Буляр владел некий храбрый государь, который обогатясь многой корыстью от побежденных народов, потомков своих почитал недостойными владеть своими сокровищами. Он построил в городе высокий столб, а под ним – подземную палату и скрыл там все свое богатство с волшебными заклинаниями; оно еще и теперь там находится. Некоторые люди пытались подрыться к заклятой храмине, но, приблизясь, увидели при самом входе ужасную черную собаку, прикованную цепями и стерегущую лежащие внутри сокровища. Она бросилась на похитителей с великой яростью, и ужасный голос ее принудил их возвратиться в свои дома, где все они лишились чувств и разума.

   Бурхан

– калмыки и другие народы верят, что бурханы, их боги, были достойные люди, которые за свою жизнь сделали много замечательного в сравнении с прочими: все страсти попрали, все главные добродетели совершили, шесть родов душевных научили и по проповеди Сангарди шестьдесят одному народу один закон проповедали.

   Белбог

– божество варяжских славян, имел кровавый образ, покрытый множеством мух; они его почитали добрым богом. Мухи обозначали его питателем всех тварей земных, жертвовали ему с весельем, сопровождаемым играми и радостным пированием.

   Беглючи

– так называют калмыки своих святых или угодников, что опочивают в обиталище далай-ламы, который по их мнению имеет такую силу, что предстательством своим может из беззаконника произвести в святые.

   Бесовское городище

– городок, стоявший на берегу реки Камы, бывший болгарского еще владения, недалеко от построенного позже города Казани. В том городе был храм некоторого идола, который как уверяли, производил многие чудеса и давал ответы, а также исцелял от болезней; если кто проходил мимо его капища, не принеся ему ничего в жертву, то он их умерщвлял и лодьи, плывущие по рекам опрокидывал и потоплял; этот идол или бес перед взятием Казани исчез из своего капища при виде дыма, но прежде предрек о пленении казанцев.

   Бесы

– камчадалы чертей почитают больше, чем своих богов, потому что больше их боятся. См. Вера.

   В

 

   Ведат

– черемисы называют этим именем лешего, присваивая ему повелительную силу над лешими, зверями и птицами; он якобы может сделать звериные промыслу удачными или несчастливыми.

   Вдова

– у камчадалов никто не возьмет за себя вдовы, если с нее не будет снято греха, а это состоит в совокуплении с посторонним человеком. Но всякий камчадал для себя считал бесчестием – снимать таким образом грех с вдовы, но приехавшие на Камчатку казаки многих вдов от этого греха разрешили.

   Вилка и Крючок любовные

– См. Любовь.

   Вогулы

(иначе вогуличи) – исчезающая народность финского племени в России; живет главным образом на восточном склоне Северного Урала, а также отчасти и на западном. Всего больше В. в юго-западной части Березовского и северо-западной Тобольского уезда Тобольской губернии; кроме того, они живут еще в северной части Верхотурского уезда Пермской губернии.

   Вода

– в январе месяце пить из реки припадкою воду почитается у камчадалов за великий грех; но надлежит в то время иметь при себе ковш или бараний рог, употребляемый вместо ковша.

   Водяной дедушка

– эти особые черти живут в воде, а особенно в мутной и возле мельниц: они купающихся без креста уносят в воду, а особенно маленьких детей, и там, как уверяют глупые, имеют великолепные и богато убранные палаты.

   Волк

– камчадалы во время праздника очищения грехов делают волка из сладкой травы и медвежьего жира, и после совершения некоторых торжественных обрядов съедают. См. Грехов очищение.
А прочие простаки и обманщики сушат волчье сердце и, истолча его, бросают на дорогу в то время, когда невеста или жених едут в церковь; будто от этого лошади шарахнутся, встанут на дыбы и далее не пойдут.

   Волос или Велес

– славянский бог скота, его считали на второй степени после Перуна; он имел храм в Киеве и во многих других городах.

   Волосы

– остригая волосы, суеверы берегут их так же, как и ногти в особом месте и кладут с собою в гроб, веря, что на том свете в каждом их волоске потребуют отчета.
А если кто, завязывая волосы, оставит ненарочно локон или прядь волос незавязанными, то верят, что это предвещает им дорогу.

   Волхв или Волховец

– сын князя Славена, создавшего город Славенск. Древние наши писатели придавали ему знание чародейства и силу волхвования. Новгородский летописец объявляет о нем, что он на берегу реки, именем Мутной, прозванной в честь него Волховом, построил городок и разбойничал по этой реке, превращаясь в крокодила и производя многие чудесные действия силой своего волхвования. Поэтому некоторые тогдашние язычники сочли его богом, но наконец, повествует летописец, черти его задавили. Почитатели погребли его на берегу Волхова, отправили по нему великолепную тризну, а над могилой его по тогдашнему обычаю насыпали бугор, который потом провалился, и ямины той и по сей день, сказывают, видны еще остатки.

   Волшебники

– для волшебства употребляют они большей частью волшебный барабан, который у российских лопарей не что иное, как продолговатый, с одной стороны кожей обтянутый ящик, около которого бывает великое множество веревочек и всяких мелочей. На барабанной коже представлены изображения небесных светил, а также зверей, птиц, заручительных знаков и тому подобного. Волшебник, положа на него кольцо и ударив колотушкой, которую представляет мохнатый олений рог, может узнавать по тому изображению, на которое ляжет подпрыгнувшее кольцо, какой давать ему ответ на все вопросы, касающиеся прошлого или будущего. Барабаном своим он также призывает демонов, причем тело их в то время обмирает, а душа уходит на сборное место и там с ними советуется, что ответствовать; а иные предсказывают по трясению луковой тетивы, качанию ноги и по небесным знакам. Предсказывают и всякие безделицы, благополучные и несчастные дни, знают наперед, когда будет дождь, но и сами могут располагать погодой и ветром, в состоянии удерживать и насылать гадину, делают жен и стада плодородными; предсказывают также по трещинам, которые образуются на брошенных в огонь овечьих лопатках или хвостовых суставах; они узнают воров, отгадывают вероломство в любви, успех в путешествиях и прочая. См. Шаманы и ворожеи.

   Воробей водяной

– эта птичка водится в Сибири и других близких к ней местах; она ныряет в нарочито глубокие реки для собирания на дне мелких водяных червяков и выходит оттуда сухая. Многие уверяют, что если с жиром этой птички, которого можно набрать весьма немного, или кровью ее намазать хотя бы раз человеческие члены, то они навечно будут предохранены от мороза. Суеверы воробьев вообще почитают проклятой птицей, веря сами и других уверяя, что они в то время, как Христа распинали, приносили к кресту те гвозди, которые ласточки крали у римлян и уносили, и за то в наказание воробьи имеют на ногах оковы, которые люди видеть не могут, вследствие чего они никогда ногами не переступают, а все время прыгают, ибо в рассуждении тех оков переступить не могут.

   Воровство

– у всех диких народов, кроме камчадалов, воровство похвально, и хоть поступают с ворами жестоко, но не за кражу, а за неумение. Чукотская девка не сможет себе заполучить мужа, если не покажет искусства в воровстве. Якут, хотя и ведает, что лишится всего своего имения, если украдет скотину, однако, не взирая на то, не удержится от жирной кобылы, и в случае несчастья утешается тем, что едал жирную кобылятину.

   Ворожба

– цыгане в этом искусстве имеют великое преимущество, и наш простой народ верит, что цыгане в предсказании будущего великие знатоки, несмотря на то, что они их обманывают и обкрадывают, и что слова их никогда не сбываются. Есть еже по городам того же ремесла кофейницы, которые, глядя в чайную чашку, вылив из нее густой кофе, предсказывают то, чего сами не знают, а прибыль делят со слугами, которых их перед тем уведомляют о домашних обстоятельствах. О домашней пропаже ворожат решетом и псалтырью, вешая их на веревочку и когда при упоминании чьего-либо имени псалтырь или решето повернется, то признают того за действительного вора и учиняют ему истязания.

   Ворожеи, колдуны, чернокнижники, чародеи, волхвы и кудесники

– ворожеями называют тех, которые посредством некоторых трав, кореньев и наговоров на вино, масло и воду вылечивают разные болезни или их же насылают. Заподлинно утверждают, что они знаются с дьяволом. С ними заключают контракт и во всем от них помощи, что касается добра или худа получают; когда же умирают, то волшебную свою книжку отказывают кому-нибудь из родни или друзей своих; а если не откажут, то по смерти своей ходят в полночь в саване по дому и требуют той книжки. От таких посещений, наводящих ужас на всех домашних, невозможно избавиться иначе, чем выкопать того мертвеца, положить его в гроб ничком, подрезать ему пятки и вколотить между плечами осиновый кол, прочитать заклинательные молитвы и снова зарыть в землю. Также эти колдуны обучают своих учеников такому чародейству: берут с собою образ, кладут его на землю ликом ниц, велят встать на него ученику и от него отрекаться. Кто найдет такую черную книгу и станет читать, то немедленно перед ним предстанут множество дьяволов и станут просить работы. Если же работы он для них не приищет, то его убивают. Обыкновенно такие ворожеи портят на свадьбе либо гостей, либо жениха, либо невесту. Делают между мужем и женой несогласие, жениха в то время не действующим, а у невесты скрывают тайное естество, которое иногда находят под горшком, лукошком, решетом и проч. Присаживают килы, бросают порошок на дорогу и будто бы лошади жениховы и невестины становятся на дыбы и не трогаются с места. Испорченные ими женщины кличут разными голосами животных, а особенно собакой и кошкой и выкликивают имена их испортивших, причем плачут, бьют себя и терзают. Для отвращения таких опасностей, которые по большей части случаются в деревнях, призывают других ворожей и платят за это деньги; такие отговорщики порчи слывут у них доками.
У киргизов чародеев насчитывается шесть чинов, первые называются фалча, они предсказывают из книг и по звездам, и это искусство почитается за науку. Потом следуют предсказатели, называемые яурунчи, которые предсказывают о будущих делах по бараньей лопатке и умеют дать ответ на любой вопрос. Сказывают, что такую лопатку надо оскоблить ножом, а не прикасаться к ней зубами, ибо в таком случае она оказывается непригодной к чародейству. Если прорицателю предложат вопрос или он сам что задумает, то кладет эту лопатку на огонь и ждет, пока на плоской стороне не появятся седины и трещины, по которым он и предвещает. Эти люди по их заявлению так искусны, что могут угадывать, как далеко находится отправившийся в путь человек.
Третий род чародеев называется бакша, и киргизы этим верят больше всех других. Если просят у них совета, то они велят привести сперва хорошую лошадь, барана или козла для употребления в жертву; потом бакша начинает петь чародейные стихи, бить в обвешанный кольцами чародейный барабан, называемый кобиц, и напоследок начинает скакать и ломаться. Все это сделав в полчаса, он убивает приведенный скот на жертву, кровь спускает в особый сосуд, кожу берет себе, а мясо едят находящиеся при том. Собрав кости, бакша пестрит их красной и синей краской и бросает их от себя к западу, куда выливает и кровь, выпущенную из скота. Напоследок он еще некоторое время чародействует заклинаниями и отвечает на вопрос.
Есть еще чародеи, называемые рамча, которые льют коровье масло или сало в огонь и по цвету пламени предсказывают, причем также приносят жертву и употребляют заклинания, но этих чародеев мало почитают. Сверх того есть еще колдуны, а по большей части колдуньи, называемые Джа-Адугар, которые околдовывают невольников и других пленников, так что они при своем побеге заблуждаются и опять попадают в руки своему господину, так что хотя они и уйдут, однако опять очень скоро попадут к киргизам в неволю. На такой конец вырывают они у пленника несколько волос из головы, спрашивают его имя и ставят посреди кибитки на расчищенном и солью посыпанном месте, на котором они обыкновенно раскладывают огонь; потом колдунья чинит заговоры, и в то же время приказывает пленнику трижды отступить назад, на свои следы плевать и каждый раз выскакивать из кибитки. Напоследок она сыплет на язык пленнику немного золы, на которой он стоял, и тем колдовство кончается. Яицкие казаки верят, что если пленник объявит настоящее свое имя, то это колдовство бывает действенно.

   Ворон

– когда прилетит ворон и сядет на кровле покоев и будет кричать, это знаменует, что в том доме непременно кому-нибудь умереть должно.

   Вор

– когда что-нибудь в доме украдено будет, а вор неизвестен, то для отыскания вора употребляют следующие средства: берут псалтырь учебную, ущемляют между листами ее ключ и держат, подняв обоими указательными пальцами, а другой читает из этой псалтырь псалом: «Бог богов, Господь глагола, и призва землю от восток солнца на запад…» И уверяют, что если на вора загадано будет, то висящая псалтырь будто бы сама собой начнет вертеться. К тому же употребляют и решето, вещая его так же. Еще берут ружье и, зарядив его пулей или дробью и взведя курок, кладут на стол и велят всем своим людям целовать его в дуло, веря точно, что когда станет целовать вор, то курок сам спустится и ружье, выстрелив, убьет его, как виновного.

   Воск

– из дому своего воска выносить не должно; уверяют, что пчеловодство от того бывает не прибыльно. А также утверждают, что многие разбойники заговаривают свои ружья так, что пуля его никогда разбойнику повредить не сможет. Но когда эти пули будешь облепливать воском и ими стрелять, то никакой разбойник или чародей заговорить такой пули не сможет и будет, конечно, убит.

   Воспа или Оспа

– сибиряки почитают ее за некоторый злой дух, который у них по улусам для мучения или умерщвления людей ходит. Это разумеют они в такой силе, будто этот злой дух мертвыми телами питается и из того заключают, что его можно умилостивить принесением в жертву какой-нибудь скотины, дабы он у больного живот оставил. Остяки, тунгусы и якуты уповают обмануть демона оспы зажиганием наложенного на щеки и на нос трута, чтобы сделались от него на лице ямы, как рябины, а дух оспы подумал бы, что на том человеке уже до того была оспа, ибо они уже знают, что если кто однажды уже был в этой болезни, на того она в другой раз редко приходит. Они удаляются в самые густые леса, чтобы их не мог найти демон оспы, и в то время, когда оспа ходит по округе, обыкновенно их дома бывают пусты. Никто из них тогда на большую дорогу не выезжает. Сверх того укрепляют они также свои убежища в летнее время засеками, а зимою, для лучшего отвращения от себя оспы – снежными валами. Воспу или демона оспы надеются напряженными самострельными луками устрашить и вред ему учинить, равномерно, как они натянутые луки на лосей и на других больших зверей выставляют, с которых, когда зверь привязанную к ним нить тронет, стрелы спрыгивают и зверя в бок уязвляют. Такие же самострельные луки ставят они и при входах у своих укреплений на оспу.

   Враги

– камчадальские враги живут в воздухе и бывают возрастом с трехлетнего младенца. Камчадалы верят, что они к бабам их в рот входят и вселяются в них числом до пятидесяти и больше. Они же напускают на камчадалов болезни за то, что те рубят кусты березника и ракитника, в которых их враги иногда обитают.

   Встреча

– когда покойник, поп или монах, монахиня, женщина, девица, свинья или лысая лошадь навстречу попадутся первыми, то в тот день успеха в делах ожидать не следует, а когда кто встретится с полным, то есть с полными ведрами воды или чего-то другого, это предсказывает успех в намерении.

   Ведьмы

– простаки и обманщики уверяют, что есть такие люди, а особенно старухи, которые посредством некоторых мазей и кувыркания через двенадцать ножей оборачиваются во всяких зверей и птиц, а особенно в волков, свиней, сорок и копны сена; также и других людей оборачивают, и делают худое и доброе по своему произволу своим ближним, и эти обороченные люди называются оборотнями. Бывают же наиболее, как врут суеверы, упомянутые оборотни в Малороссии и в Киеве. В Москве сорок по той причине нет, что святой Алексий, митрополит Московский, приметив одну ведьму под личиной сороки, заклял их, чтобы никогда они в Москву не влетали. Также, когда некоторых убитых медведиц обдирали, то вместо медвежьего мяса под кожей находили иногда бабу в сарафане.

   Вера

– Камчадалы почитают богом некоего Кутху, от которого произошел их народ. Кто сотворил небо и землю они не ведают, только сказывают, что они прежде земли были, о сотворении которой они заявляют двояко: иные говорят, что Кутху сотворил землю из своего сына, называемого Сымскалин, которого родила жена его Илькхум, гуляя с ним по морю, а другие – что Кутху с сестрой Кутлыжич землю снесли в неба и утвердили на море, а море сотворил Утлеигын, который и поныне в нем пребывает. Однако все вообще согласны в том, что Кутху до сотворения земли жил на небе. Которые почитают морского бога, мнение тех несколько сходно с якутским суеверием, которые владение неба и земли особенным богам приписывают, а сверх того признают и адского бога и почитают их за родных братьев, так же как древние греки и римляне.
Кутху по сотворении земли оставил небо и поселился на Камчатке, где родил другого сына по имени Тыжил-Кутху, да дочь Сидуку, которые, придя в возраст совершеннолетия, сочетались браком. Между тем, как сам Кутху, так и его жена его и дети носили платье из листвы шиток и питались березовой и таловой коркой, ибо звери по их объявлению сотворены тогда еще не были, а рыбы ловить не умели их боги.
Оставив сына своего и дочь, Кутху отбыл с Камчатки, а куда девался – не ведают; объявляют только то, что он пошел с Камчатки на лыжах и что горы и долы сделались от его путешествия пологими, ибо земля под ним гнулась, как тонкий лед, и таким образом оказалась лишена своей равности и плоскости.
У Тыжила-Кутху после отца родился сын Амлея да дочь Сидукашич, которые в возрасте вступили в супружество, а более родословия они не знают. То утверждают за истину, что народ их размножился от объявленных праотцев.
Тыжил-Кутху при умножении своего рода начал размышлять о лучшем содержании, придумал о как вязать из крапивы сети и ловить рыбу, а как лодки делать, это ему еще от его отца было показано. Сотворил он и зверей земных и, определив пастухом над ними некоего Пилячуча, под ведением которого состоят они и ныне; начал шить из кожи их кухлянки и парки.
О Пилячуче рассказывают, что он ростом весьма мал, носит платье россомашье, которое у камчадалов весьма высоко почитается, ездит на птицах, особенно на куропатках и будто некоторым и поныне случается видеть следы его.
Впрочем, они никого глупее не представляют, чем своего Кутху, чего ради и не воздают ему никакого почтения, ни о чем его не просят и ничем так, как именем его не забавляются, рассказывая о нем такие непристойности, какие и писать гнусно. Между прочим и то ему в вину ставят, что он столько гор и стремнин сделал и столько мелких и быстрых рек, что столько дождей и бурь производит и беспокоит их. И для того входя зимой на высокие горы или спускаясь, ругают его всякой бранью, то же делают и при других трудных обстоятельствах.
Бога вообще называют они Дустехтич, какое имя они некоторым образом и почитают, так же как афиняне почитали «неведомого бога», ставят столб на пространных ровных и тундристых полях, обвязывают его тоншичем и не проходят мимо, не бросив куска рыбы или чего другого. Не собирают ягод, которые растут поблизости, не бьют около того места ни зверя, ни птицы, и думают они что этой жертвой жизнь их продолжается, которая без того умалилась бы. Однако не бросают они в жертву годного, но или шаглу, или хвост рыбий, в чем согласны с ними и все азиатские народы, которые также приносят в жертву негодное, а что есть можно, тем пользуются сами.
Сверх того все места, по их мнению, опасные, как например огнедышащие и другие высокие и крутые горы, кипячие воды, леса и прочее населены от них некоторыми бесами, которых они более, чем богов своих опасаются и почитают.
Горных богов называют они камули или малые души, ибо душа по-камчатски камулеч. Эти боги или по-тамошнему враги, живут на высоких, особенно дымящихся или огнедышащих горах, чего ради камчадалы не только не восходят на них, но и близко подступить не смеют. Питаются они, по мнению их, рыбной ловлей, сходя по воздуху на море в ночное время, приносят на каждом пальце по рыбе, варят и пекут их по обычаю камчадалов, вместо дров употребляя китовое сало и кости. Проходя такие места, камчадалы бросают туда чего-нибудь съестное врагам этим в подарок.
Лесных богов называют они Ушахчу и сказывают, якобы они походят на человека. Жены их носят младенцев к спине приросших, которые непрестанно плачут. Они по камчатскому суеверию людей с пути сводят и делают глупыми.
Морского бога называют они Митг (см. Утлийгын) и приписывают ему рыбий вид; он по их мнению владеет морем и рыбами, которых посылает в реки, однако не для того, чтобы люди имели от него пропитание, но будто за лесом на баты себе, ибо они отнюдь не верят, чтобы им от бога могло быть какое благодеяние.
О Пилячуче или Билюкае, о котором выше объявлено, баснословят они, будто живет он на облаках со многими камулами, и будто гром, молнию и дождь ниспускает, а радугу почитают за подзор на его платье. Этот Билюкай, по их суеверию, опускается иногда с облаками на горы, ездит в санях на куропатках и бывает причиной великого счастья тому, кто след его увидит, но мнимый этот след Билюкаев есть ничто иное, как струйки на поверхности снега, которые делаются от вихрей. Напротив того имеют они от него и опасение, ибо сказывают, будто в вихри детей их через слуг своих уносит и употребляет вместо подставок, в которых ставятся плошки с жиром вместо свеч. Жена у него Тиранус.
Они признают и беса, которого представляют весьма хитрым и обманчивым и для того его называют Канною. Около нижнего Камчатского острога показывают весьма старую и высокую ольху, которая за жилище его почитается и камчадалы ежегодно в нее стреляют, от чего вся она стрелами истыкана.
Гаеч по их есть начальник подземного света, куда люди по смерти переселяются, который прежде жил на здешнем свете.
Некоторому из первых детей Кутховых приписывают власть над ветрами, а жене его – Сагин – творение вечерней зари и утренней.
Туиле трясению земли причиной ставят, будто оно происходит, когда Туилова собака Козей, на которой он ездит под землей, отрясает с себя снег.
О Боге рассуждают они, что он ни счастью, ни несчастью их не бывает причиной, но все зависит от человека; свет они почитают вечным, души – бессмертными, которые, с телом соединившись, восстанут и вечно жить будут в таких же трудах, как и на здешнем свете, только с той выгодой, что будет на во всем вящее изобилие и никогда они не будут терпеть голод.
Все твари, до малейшей мухи, после смерти восстанут и под землей жить будут. Свет представляют они плосковидным, под землею полагают подобное нашему небу, а под небом – другую землю. Нашу землю почитают за изнанку подземного неба; когда у нас бывает лето, тогда у них зима, а когда у них лето, то у нас зимнее время.
О воздаянии будущем только то говорят, что бедные здешнего света будут там богатыми, а богатые – убогими, а чтобы Бог за грехи наказывал, того, по их мнению, не надобно, ибо, говорят они, кто худо делает, тот терпит и отмщение.
В подземном свете, куда люди по смерти переселяются, есть великий и сильный камчадал по имени Гаечь, который родился от Кутхи и прежде всех на Камчатке умер; жил он в подземном свете один до тех пор, пока две дочери его не умерли и к нему не переселились, и будто он, желая научить свое потомство, приходил на наш свет и, войдя к ним в юрту, обо всем том, чему нынче камчадалы верят, рассказывал. Поскольку многие от того страха, что мертвый к ним приходит, скоро умерли, то камчадалы начали потом свои юрты, в которых человек умрет, оставлять и новые строить, чтобы мертвый, придя к ним наподобие Гаеча, не нашел нового их жилища.
Этот Гаечь, по их объявлению, есть главный в подземном свете. Принимает камчадалов умерших, и кто прибудет в новой и богатой собачьей кухлянке и на хороших собаках, тому дает худое платье и худых собак, а кто в худом платье и на худых собаках, тому дарует хорошее платье, хороших собак и хорошее отводит место к поселению. Тогда умершие начинают строить себе юрты и балаганы, упражняются в звериной, птичьей и рыбной ловле, пить есть и веселиться по здешнему, только с тем различием, что они на том свете такого как здесь беспокойства не чувствуют, поскольку там меньше бурь, дождей и снега и во всем такое изобилие, какое было на Камчатке во времена Кутхи, ибо они думают, что свет от времени до времени становится все хуже и хуже и все против прежнего умаляется, потому что животные вместе с промышленниками своими поспешают переселиться на тот свет.
Все то почитают за дело дозволенное, чем они могут удовлетворить желанию и страстям своим, а в грех ставят только то, от чего опасаются или истинной или мнимой погибели, по своему суеверию. Таким образом не ставят они в грех ни убийства, ни самоубийства, ни блуда, ни прелюбодеяния, ни содомства, ни обид, одним словом, ничего того, что по закону Божию запрещается. Напротив того, за смертный грех почитают утопающего избавить от погибели из за того, что по их суеверию, те, которые избавят, сами будут тонуть. Засыпанных снегом с гор, которым случается выбиться наружу, принимать в жилье – страшное беззаконие до тех пор, пока они не съедят все припасы дорожные, а потом надлежит им раздеться донага и, бросив свое платье, как скверное, войти в юрту. Пить горячие воды, мыться в них и восходить на огнедышащие горы он почитают за несомненную погибель и, следовательно, за грех, вопиющий на небо и прочие такие бесчисленные забабоны, о которых и писать гнусно. Грех у них и над кислой рыбой драться или ссориться; грех – с женою совокупляться, когда с собак сдирают кожи; грех – соскабливать ножом снег с обуви; грех – мясо различных зверей и рыб варить в одной посуде; грех – ножи или топоры точить в дороге; и другие подобные этому мелочи, от которых опасаются какого-нибудь противного приключения, как от драки и ссоры над кислой рыбой – совершенной погибели; от совокупления с женой во время снимания собачьих кож – коросты; от соскабливания снега с обуви – бури; от варения различных мяс вместе – несчастья в ловле и чирьев; от точения ножей и топоров в дороге – непогоды и бури, что однако же не столь удивительно, ибо во всех народах у простых людей довольно суеверий, но более удивительно то, что они такое множество заповедей могут содержать всегда в памяти.
Кроме упомянутых богов своих почитают они и разных животных и другую тварь, от которой бывает опасность. Огню приносят они в жертву норки собольи и лисьи. Китов и касаток уговаривают они словами, когда увидят на промысле, ибо они опрокидывают лодки их; также медведя и волка и никакого из этих зверей не называют они по имени, только говорят «Сипанг», беда.

У калмыков духовенство разделяется на разные статьи. Главу у них представляет лама или первосвященник, под ним – черные священники, называемые гемонами, за гемонами следует гегиль или дьякон, за гегилем манжи или дьячок, а последнее место занимает гебку или пономарь.
Лама или глава их духовенства представляет знатнейшую особу во всей их Калмыцкой орде. Сан его происходит от так называемого Далай-ламы, главного первосвященника во всем Зюнгорском владении, который жительствует в Тибете. Власть его почти не ограниченна, ибо по крайней мере без его совета и согласия и сам хан ничего предпринять не может. Он имеет великие доходы со всех улусов, не исключая и самих владельцев. Другие священники ставятся ламой, которые также в народе сильны и почтительны, и можно сказать, не худо простаков обирают. Лама имеет особенные священнические одежды и высокую, каменьями убранную шапку, называемую гунзыть, которую присылает ему Далай-лама. Священническое или гемоново одеяние состоит в одном обширном одеяле, которое укладено другого цвета материей наподобие складок, так что, так что каждая складка имеет внутренний кошелек наподобие часового кармана, на голове у них бывает шляпа белая с большой посередине цветной кистью. Другие чины священства никакого особенного одеяния не имеют, но разнятся от других калмыков в том, что головы имеют бритые наголо; напротив того другие калмыки оставляют на темени волосы, которые заплетают в косу. У калмыков можно узнать и малых ребят, которые назначены в священнический сан, ибо они так же обриты, как и настоящие священники. Священники у низ бывают безженны и более должны поститься перед прочими калмыками. Все их воздержание состоит только не едении известных животных, как то: верблюдов и лошадей, но только довольствуются баранами и говядиной. Всякое хмельное питье по их законам священникам запрещается, хотя нередко и у них можно приметить пьяных попов.
Особенный род священников составляют так называемые сузюкти, которых с монахами сверстать можно, ибо они кроме молока и пшена ничего не едят и имеют особенную набожности машинку, называемую курдю. Машинка эта состоит из продолговатого цилиндра, обтянутого кожей или сукном. Сквозь цилиндр вдоль пропускают шпиль, насаженный на палочку, длиною четверти в три; к одному боку цилиндра на ремешке прикрепляется свинцовая гирька, называемая агир. Цилиндр наполнен списаниями из всего их закона. Итак, когда они молиться начинают, берут они этот курдю и, с благословением приложив его ко лбу, ставят перед собой и, делая небольшое движение палочкой, приводят цилиндр в движение, который у них до тех пор вертеться должен, пока он читает молитвы. Они думают, что такой цилиндр весьма их Бурхану угоден, и что он во время вертения читает написанные в нем молитвы. Такую курдю получают они от ламы за немалую плату. Эти священники от других отличаются тем, что носят через плечо длинную белую повязку, подобную той, какую употребляют некоторые католические каноники.
Прочие церковнослужители подчинены священникам и находятся у них в совершенном послушании. Должность их – помогать священникам при служении и обучаться их закону, дабы со временем показаться достойными священнического сана.
Калмыки утверждают, что есть много миров, как этот, видимой и описывают нижнюю пропасть, воображая, что она ни кем не создана, но от века сама собой произошла. Мысли их столь глубоко в эту бездну проникают, что они поставили ей и измерение и полагают, что она шести миллионов сто шестнадцати берей [10 – Бере – составляет около восьми верст (Прим. Автора).] в ширину и глубину… Из этой бездны некогда по их мнению поднялись золотые облака, которые, совокупясь воедино, произвели сильный дождь, от которого начало свое получило море или Океан. От этого Океана произошло всякое дыхание и прозябаемое, да и всякие их бурханы (боги). Но как от падения вод сделалась пена, которой они и пределов положить не могут, то из нее явилась вышняя твердь. Около этой пены полагают они семь небес и восемь океанов, которые так же самобытны. Воздвигнутые некогда из бездны ветры поколебали вышнюю твердь, от чего произошел четвероугольный столб, называемый Сумер Аула, которому основание полагают ниже морского дна, а верх над водою. Каждый бок столба составляет несколько тысяч бере. Первый бок столба представляют серебряным, другой лазоревым, подобным яхонту, третий золотым, а четвертый – темно-вишневым. От этого столба происходят все перемены дня, таким образом: когда появляется заря, то солнечные лучи ударяют в серебряный бок, и от того начинается рассвет; перед полуднем солнечный лучи солнечные лучи преломляются в яхонтовом боку, в самый полдень солнце стоит перед золотым боком, а к ночи темно-вишневый бок отторгает лучи солнца. Солнце, воображают они себе, сделано из стекла и огня, что доказывают примером зажигательного стекла, о котором они имеют столь же мало понятия, как и о солнце. В окружности солнца полагают они до восьмисот берей. Луна, представляют они, состоит из воды и стекла. Круг ей оставляют гораздо меньше солнца. Звезд они насчитывают десять тысяч миллионов и еще несколько сот тысяч.
Последи тверди и около столба, по их мнению, находятся четыре больших мира и между оными еще восемь малых.
По правую сторону ставят нашу землю и называют Замбутин.
Другой мир называется Улюмжи, Юси, Тутуп, третий – Укит Тутуп, а четвертый – Муудоу Тутуп.
Наш мир назван Замбутин для того, что на нем родится много дерева Язумбу, называемого Барирха.
Второй мир прозван так потому, что проживают на нем великаны или великорослые люди.
Третий мир получил наименование от того, что в нем никакой другой скотины, кроме коров, не видится, ибо по-монгольски «укар» означает корову.
Четвертый мир прозывается Муудоу Тутуп потому, что в нем обитают особенного свойства люди, которые живут по тысяче лет, и каждому из них за семь дней до кончины слышится голос, называющий человека по имени и предвещающий ему кончину, почему те люди, созывая своих родственников и близких, прощаются и учреждают свои дела заблаговременно. Но как воображают себе этих людей столь долговечных и притом без всяких болезненных припадков, то мечте своей помогают, полагая, что люди эти бездушны, из чего следует, что все болезни по их воображению из души происходить должны.
За всеми мирами и превысшими облаками представляют они жилище тенгров, а за ними – огромное железное кольцо, по-видимому, для укрепления тверди.
Хотя все эти миры соседствуют, однако никто из смертных из одного в другой переходить не может: но вся эта выгода сохранена только для одних бурханов.
Тенграми называют они некоторых род бесплотных сил или духов, которых ни ангелами, ни людьми назвать нельзя, и им следует определить среднее существо между людьми и ангелами. Тенгров разделяют на двенадцать статей, из которых первую составляют четыре махара… Рост их должен быть сто двадцать пять саженей. Над махарами обитает вторая статья, составленная из тридцати трех тенгров. Они бывают ростом в сто пятьдесят саженей.
Четвертый род тенгров над ними называется Байскуланту Тенгри, которые ростом прежних превосходят.
Пятая статья заключает в себе тенгров вышиной близ четырех верст, которых называют Хубилгаскани.
Шестую, седьмую и восьмую статьи составляю тенгры такого же роста и называются первые Тюрсюте Тенгри, другие Юсюрин, Зюрин Тенгри. Последние три статьи содержат в себе самых высокорослых тенгров, рост которых простирается до ста шестнадцати тысяч бере. Они – суть Делгерегнуй Баен [11 – Добродетельные тенгры.], Еуле Уге Тенгры, Юцус Аганисты Тенгры, Хубилгискани Елген Тенгры.
По разности их роста приписывают им и разную долговечность. Например, о первых тенграх рассказывают, что они живут человеческие пятьдесят лет, а Тюрсюте тенграм отводят один день, который составляет пятьсот наших лет. Другим тенграм несчетные лета приписываются, то есть Хубилгискани Елген тенгры должны жить 200 000 лет. Но поскольку и самое наибольшее время миновать может, а с ним тенгры исчезнут, то приписали им совсем особенный род размножения, представляя себе, что нижние тенгры распложаются от обнимания и целования, высшие тенгры от единого любовного взора зачинают во чреве, а иные зачинают детей от усмешки. Из этого следует заключить, что и тенгры бывают обоего пола.
В нашем мире описывают они четыре главные реки, вышедших из некоторых мысов. Первую из них называют Ганга, другую Шидра, третью Байчю, а четвертую Антора. Между этими реками определяют паству некоему ужасному слону, называемому Газар Сакичикин Ковен, то есть Землехранительный слон. Знаки его следующие: вышина и длина его повыше несколько одной бере, наружность тела вся белая как снег, исключая головы, которых он имеет тридцать три; каждая голова у него снабжена шестью хоботами, на каждом хоботе по семи колодцев, из каждого колодца произрастает по семи цветков, на каждом цветке сидит по девице. Это отменное животное пасется в тех местах по четыре месяца в году, и в то время прогуливаются по нему Хормукту тенгры, имея свое седалище на его средней голове.
По середине нашего мира поставляют они престол высокого Сакжи Муни и вокруг его шесть городов. Сакжи Муни [12 – Шакьямуни (санскрит. Çâkyamuni = Çâkya – имя царского рода + muni – мудрец, аскет, монах) – имя главного основателя и проповедника буддизма, Будды Гаутамы, которому, по преданию, предшествовали 24 других Будды. Буквальный перевод этого имени – аскет из рода Шакья.] называют они бурхана нынешнего века, ибо каждый век по их мнению должен быть управляем собственным бурханом. В прошедшем веке был бурхан Майдари, а в последующем веке преемником будет бурхан Мавзушири, царство которого они противопоставляют царстве Сакжи Муни. Позади оного владение Логашиново, а по левую сторону – Самбилангово.
Бурханы были прежде достойные люди, которые за свою жизнь сделали много замечательного перед прочими: все страсти попрали, три главные добродетели совершили, шесть родов душевных научили и по проповеди Сангарди шестьдесят одному народу один закон проповедовали.
В начале Замбутина, то есть сего мира, люди жили долговечно и сияли светлостью, имели крылья и отмечены были силою, питались единой какой-то благостью, по их Ради Дианар, и рождались через переселение душ (по их Хубилган), и в великом все были прохлаждении.
Но как приспело несчастливое время, земля произрастила одну пищу, или траву, называемую Шиме, вкус которой был сладок, как мед. Один из людей, прожорливый, вкусивший эту пищу, разгласил многим про ее приятность, и в то же самое время они всего лишились. Светлость их померкла, и летанию они разучились; и так, пробыв малое время в темноте вдруг отворился им свет от солнца и других небесных светил..
Как Шиме перевелась, то все люди питались земляным маслом, которое красновато цветом и вкусом как мед. Но когда и оно истощилось то люди ели некоторый род тростника, называемого на их языке балазимис. Но и тем они немного попользовались, ибо пекущийся об утреннем запасся этим тростником на будущий день. Примеру его последовали другие, отчего и тростник уменьшился, и в скором времени, к их несчастью, совсем исчез. Тогда сделался великий голод, и люди впали в беззаконие, убивая друг друга и причиняя всякие насилия и обиды; и с того времени производят они все пороки. Наконец согласились они пахать пашню. На такой конец избрали они себе одного премудрейшего из них, который разделил им пашню порядочно, научил их домостроительству, и они его за такое благодеяние сделали своим начальником, от которого все калмыцкие ханы начало свое получили.
По прошествии многих веков начали умаляться преимущества благодеяния лет. Напоследок люди, по их мнению, и до того дошли, что более десяти лет не жили. По числу их лет уменьшался и их рост: люди были величиною с локоть, а лошади с зайца, и пятимесячный младенец вступал в супружество; наконец сделались тяжкие болезни и мор, отчего люди и перевелись.
После того был предвещающий глас от тенгров о том, что через семь дней упадет дождь, состоящий из всякого орудия, которого люди, убоясь, запаслись на семь дней пищей и побежали в пещеры темные. В то время вся земля от крови побагровела и пополнилась множеством трупов и костей, на которые упал дождь и очистил всю непотребную мертвенность и унес в дальнейший Океан. Потом низошел дождь прохлаждения и благоволения и прохладил землю. Напоследок пустился ливень, который снес на землю пишу, а за нею платье и прочие людям потребы. Тогда люди этого Замбутина очувствовались и стали прилежны и добродетельны и между собою согласны, и тем окончился один Галап или век [13 – Этот век, начавшийся от сотворения мира из Океана, калмыки называют благополучным, потому что в оный век произросли тысячи цветков, называемых Падма (шапки, которые предзнаменовали рождение тысяч бурханов), а кто таковы эти бурханы – не только я, но и вся Калмыцкая орда сказать не может. (Прим. автора).].
По прошествии этого галапа ниспослан был Мавзуширинов Хубилган в этот Замбутин с законом, возраст которого и красота были несказанными, так что людей привели в удивление, и они его вопрошали, отчего он так прекрасен и проч. Тогда этот бурхан им отвечал: «Из-за того, что я блуд и все прочие страсти превозмог, никакую душу не потреблял, почему от всех и отменен. Последуйте мне во всем, то и будете вы таковы, как я». Услышав это, люди все злые дела отринули и возлюбили добродетель, за что и превзошли летами своих праотцев и сначала по восьмидесяти тысяч лет жили, а потом, поскольку оставили истинный путь, подвержены были всем переменам, о которых сказано выше.
После этих перемен на место Мавзуширина вступил Сакжи Муни, который и ныне еще продолжается.
Главнейшие галапы разделяются у них нам четыре части: первый называется Аху Галап, второй – Ебдереху Галап, третий – Хорсун Галап, четвертый Токмоху Галап.
Первый галап, т. е Аху Галап состоит в том, что он начинается с восьмидесятитысчного долгоденствия и продолжается до десятилетнего умаления человеческой жизни. Галапом [14 – Галап, собственно, происходит от слова «гал» – огонь, ибо наибольшая часть галапов по их мнению имеют свое начало от огня.] называют век, но не такой, как, например, у нас эпоха от Адама до потопа, от потопа до Авраама и проч.
У них каждый галап или век начинается от разрушения или преставления света двумя пределами, т. е. приращением и умалением, как то уже и выше объявлено. Такой галап называется верхним или долголетним. В этом долголетнем галапе заключаются еще и малые галапы, междуметные.
Второй галап начнется от того, что во аде всякое животное вновь родиться не будет, отчего и наружность Замбутина повредится, почему этот галап и будет назван Ебдереку Галап, т. е. разорительный.
Третий, Хоосун Галап, назовется от того, что вся бездна опустится до предела, где должно паки утвердиться, отчего ему и наименование «пустой» или Хоосун Галап.
Четвертый, Токмоху Галап, начнется от того, что некая буря (по их амандрал) по утверждению вышеупомянутой бездны, от перворождения в оной всякого животного воспоследует, и потому назовется он Токмоху Галап, т. е. «утвердительный».
Между каждым из вышеобъявленных галапов поставляют они восемь муждуумочных галапов, из которых семь огнем, а восьмой водой кончится. Между семью огненными галапами должно, по их мнению, случиться еще по семи меньших огненных галапов, и между каждым из них – по одному водному галапу или потопу, которые заключат уже вышеупомянутый бурный галап.
Огненные галапы разрушение свое иметь будут от царства Айха Диани – снизу.
Водные галапы разрушаются от других дианов – снизу же.
От вихря или бури галап уже не разрушится, но примет паки свое начало. Таким образом представляют они вечность всего мира, а далее ум их проницать не может.
За наиважнейшие грехи почитаются у них недоверие к закону и хула на бурханов, удержанная бурханам подать и непочитание священнического чина. За ними следует убийство – не только людей, но и всякого животного, даже до последнего насекомого и прочая. У них вымышлен некий судия, которого называют Ирлик Хан. Престол ему поставляют посередине между небом и землей, окруженный тьмами черных тенгров; пред ним всякая душа должна предстать на суд со своими приставами, исключая лишь великих угодников, которые прямо восходят на небо, аки столб огненный. Приставы их – суть черные и белые тенгры, т. е. злые духи и хранители, которых каждое дышащее (создание) имеет. Приставы должны быть при сем суде стряпчими. У Ирлик Хана есть и древние записки, называемые, называемые Алган Голи, в которые вносится все, содеянное людьми. В них он нередко заглядывает, чтобы не быть стряпчими или самим судящимся быть обманутым. Спорные дела вешает он на весах. В одну чашку кладет грехи, в другую – добрые дела, и которая чашка перевесит, по тому бывает и расправа. По их мнению надобно твердо иметь в памяти, что кто доброго на этом свете сделал и оное смело предлагать Ирлик Хану, иначе боязливые иногда вместо рая попадают в муку, затем, что иногда приставам не придет в голову то, что его оправдать или осудить может; а Ирлик Хан по множеству дел иногда и поленится заглянуть в свою шнурованную книгу. Заблуждение это утверждается многими выходцами с того света. Я только одну басню приведу в пример.
Некоторый пьяница, будучи осужден на суде Ирлик Хана, ввержен был в одно мытарство, преисполненное острого оружия, куда препроводили его яогачи [15 – Приставы или караульные при мытарствах.] по шести дорогам, утыканным острыми гвоздями.
Во время его мучения и стенания молитвою и властью некоего бурхана Хонжо Бот Сано до восьми тысяч мучающихся душ из глубины всех восемнадцати мытарств извлечены были за то, что они читали Доржа Зодбу. Мучающемуся пьянице пришло на память, что и он некогда эту Доржа Зодбу списал и при поклонении и молитве просил помощи от оного. Приставы, услышав это имя, тотчас же доложили своим начальникам и дело дошло до самого Ирлик Хана. Он приказал грешника себе представить и допросил его, подлинно ли он сию добродетель в жизни своей совершил, что Доржу Зодбу один раз списал. Пьяница уверял Ирлик Хана сколько его сил было, а Ирлик Хан, справясь в Алган Голи, нашел его слова справедливыми и просил у него прощения за учиненное ему мучение… Но чтобы большее сделать ему возмездие, посадил его возле себя на золотом престоле, показывал ему многое тайное и обещал возвратить его в жизнь, дабы он проповедовал Доржу Зодбу. Пьяница отговаривался от сего благодеяния, представляя, что живущее в мире всякое животное будет стремиться на его гибель: «ибо я в жизнь мою убивал овец, сайгаков, лошадей, рыб, сусликов и всяких насекомых и всякую ползающую и пресмыкающуюся душу». Ирлик Хан немедленно предстать перед собой всем животным которых упомянутый пьяница на том свете умертвил и приказывал им, чтобы они никакого зла на сем свете не чинили. Вся упомянутая тварь за это приказание вознегодовала и недовольна была судом Ирлик Хана. Ирлик Хану в таком случае ничего более не оставалось, как прибегнуть к гирям правосудия. Он взял свои весы и на одну чашу положил всех животных, а на другую – Доржу Зодбу; но Доржа Зодба перевесила всех тех животных; чего они все, убоявшись, сделали все поклонение и просили прощения. За это Ирлик Хан отослал их на место упокоения, а пьяницу возвратил на этот свет для прославления Доржи Зодбы [16 – Кажется от этого происходит, что калмыки охотнее едят падаль, чем убитую скотину, говоря, что первая зарезана бурханами, и потому есть ее безгрешно. Повесть эта подтверждает также, что калмыки, веря в переселение душ, разумную душу приписывают всякой дышащей твари, и что всякая тварь должна явиться на суд Ирлик Хана и получить воздаяние или наказание за свои дела. Калмыкам примером служит главнейший их бурхан Санжи Муни, душа которого некогда обитала в зайце, и когда он увидел страдающего от голода человека, предал себя на добровольную ему смерть. Это также подтверждает, что их бурханы не небесного, но калмыцкого происхождения. (Прим. автора).].
Возвратившийся из царства мертвых пьяница со многими другими, которых и столистная книга едва вместить может, проповедовал калмыкам будущее их состояние на том свете. Они видели три дороги и белый град. Дороги эти начинаются от некой аспидной горы, которая земным жителям видится наподобие облака. Первая дорога серебряная, другая – медная, а третья – железная. Железная дорога ниже все и ведет к белому граду, который есть жилище Ирлик Хана. Оная дорога наконец, по их мнению истанчивается в волос и от многих хлопот избавляет Ирлик Хана, ибо не помнящие за собою никакого благодеяния тонкий этот путь превозмочь не могут, но, обрушившись, попадают на место казни.
Медная дорога лежит повыше и провожает к жилищу тридцати трех тенгров, что есть среднее место упокоения, серебряная дорога, которая всех выше и лежит на восток к раю, обитаемому Абидом Бурханом.
За главнейший рай почитают какое-то Сукавилино место. За сим место следует рай Амидабы Бурхана, обладающего двутысячным небом. Самое последнее место представляют себе у тридцати трех тенгров, где только одной вольности ожидают. Впрочем, у них такое множество раев, что и перечесть трудно, потому что они каждому бурхану приписывают особенное небо, в котором он водворяется с душами праведных.

Иные, по их мнению, будут мучимы в аду, где изобилует всякое оружие, и которым они будут посекаемы на мелкие части. А как они от того умертвятся, то паки от некоего небесного гласа восстанут. Сие мучение грешные претерпеть должны двести миллионов тысяч лет, по прошествии которых будут выпущены и вселятся в тела, живущие на этом свете. И так может быть из древнего калмыка родится капустный червь или сладкопоющий комар.
Второе мытарство составляют адские темные пещеры, в которых всегда будут раздавливать людей между двумя железными досками; и этому мучения время предписано вдвое перед прежним.
В пятом мытарстве будут грешных калмыков жарить на сковородах и вертлюгах, как рыбу или птиц.
Шестая статья грешных калмыков ввержена будет в смрад (где всякое зловоение). Иных низвергнут в реку, в которой вода беспрестанно кипит белым ключом. Другие поселены будут на крепкой белой земле, на которой ничего не произрастает. На ней непрестанный голод и нагота господствуют, где люди, копая руками землю, стирают оные по самые плечи. Коварным людям и смутителям приуготовлено кровавое море, в котором они плавать должны. Роскошные богачи, не творящие милостыни, отягчаются собственною своею тяжестью, голова у них будет как холм великий, шея и ноги истончатся наподобие волоса, а тело представлять будет огромную гору.
Для непочитателей бурханских слов и святотатцев сделан огромный котел, наполненный смолою, в которой эти грешники вариться будут. Для убийц всякого животного сделаны крючья, на которых вешают их за ребро. Крюки эти некоторой силой опускаются с людьми вниз, где другие крюки их задевают и отрывают части человеческого тела, которые опять вырастают.
Пренебрегателям и гнушающимся их бурханского предания черные тенгры вкладывают в уши раскаленную сажу и такие мучение претерпевающие всегда друг другу на уши шепчут, сообщая причину своего мучения, однако слова их бывают непонятны.
Тати и прелюбодеи мучаются в студеном озере, которое по закате солнца до его восхождения в воде замерзают, а при солнечном сиянии вновь вытаскиваются из него, так что от примерзания некоторые члены в воде остаются; и к вечеру вновь в эту воду погружаются, чтобы члены их срослись и проч.
Иным (не знаю за какое преступление), перетирают кости, иных колесуют, а иных толкут на мельницах в ступе.
Восемнадцатое или последнее мытарство назначено для животных, где на лошадях беспрестанно ездят, другую скотину морят голодом, иных увечат побоями и проч.

Средства, с помощью которых думают они по смерти избавиться от зла.
Первый пункт составляет прошение за умерших их бурханов, а особенно когда к тому щедрым подаянием священнический чин поощрен будет; чтение по умершим разных книг устами благоговейных гелюнов (те книги называются Эркетю и содержат славные дела их бурханов, Дойшин Бурхани, Бурханское наставление и проч.), а главное место между всеми занимает Доржо Зодба. Эта книга содержит непонятные для калмыцкой головы вещи, и, значит сокровенную тайну, которую никто разуметь не может, кроме Великого бурхана. Польза, происходящая от этой книги, подтверждена многими примерами благополучных душ, возвратившихся с того света и она в таком почтении у калмыков, что почти всякий ее изустно знает, хотя содержания никто не понимает, да и толковать ее за грех вменяется.
Поскольку калмыки – народ кочевой, то и идоложертвенные капища (Бурхани Эрго) у них состоят из кибиток. У них есть особенный стол или аналой, на который они ставят своих бурханов. Около этого стола вешают столбы, называемые Кип, сделанный из разных парчей. К идолослужению их принадлежат и музыкальные орудия, как то: медные с погремушками блюда, называемые Цен, трубы Кангырча и бубны Кенгерца; это музыкальное согласие употребляется у них только в годовые праздники. Годовых праздников считают они три: первый называется Сага Сара, второй Зула, а третий Цаган Сара. Сага Сара празднуется у них с начала мая месяца, и с этого праздника почитается у них новый год. Зулу торжествуют в ноябре месяце, а Цаган Сару перед масленою, в честь некоей девицы, которая, по их мнению, при зачатии света победила тьму неприязненных сил. Эти три богомолия бывают у них всеобщие, на которые съезжаются почти из всех улусов к Ламе. Тут делают новые капища, называемые Цаца [17 – Древние их капища именовались Кидо, ибо летописцы их свидетельствуют, что они в старину были не кочевым народом; да и ныне этим калмыцким названием называют одну пещеру, находящуюся при Соленом озере, отстоящим от Черного Яра в шестидесяти верстах, на Ясацкой степи. (Прим. автора).], и выбирают к этому угористое место.
Цацу украшают вышесказанными уборами. По середине ставят стол, а на стол ставят своих бурханов. В цаце освещают все плошками, наполненными коровьим маслом, а светильня непременно должна быть бумажная. Тут каждый калмык старается со своей стороны споспешествовать этому празднеству. Зажиточные перед бурханами ставят благовонные свечи, а другие возжигают плошки с коровьим маслом и ставят по горе около Цацы. Тут бьют всякую скотину и шесть чаш, называемых Такилстин Цегуце, с сарацинским пшеном вместо жертвоприношения ставят перед бурханами, вмещая в оные (чаши) по малой части всякого животного… Во время служения в Цаце бывает объявленная музыка. Лама со всем причтом отправляет службу, состоящую в молитвах. Черные калмыки [18 – Черными называются все те калмыки, которые не принадлежат к священническому чину.] ходят вокруг Цацы и по троекратном обходе перед дверьми Цацы кладут по три земных поклона, взирая на бурханов и возлагая руки свои на голову.
Когда читают важнейшие свои молитвы, тогда молятся с сокрушенным сердцем, подгибая правую ногу, а левую скорча и сложив ладони. Но чтобы никакой предмет не мог поколебать их мыслей, прищуривают глаза и потупляют голову. Принесенную бурханам жертву никому есть не дозволяется, но пускают ее в текучую воду, например в ручей, реку и проч, а остальную скотину едят богомольцы. Первую часть получает духовенство, и каждый из своего блюда откладывает по три щепотки, как некую жертву бурханам, приговаривая за каждой щепоткой: «Урбанердини» [19 – Урбанердини значит трех святых или троицу, и под этим именем разумеют они трех бурханов: Санжи Муни, Мавушари и Майдари.].
Эти откладные щепотки простые калмыки с особенным благоговением едят, как нечто благословенное. Такое обыкновение наблюдают их гелюни во всякое время, когда есть начинают, и если не прилучится посторонний калмык, три откладные щепотки бросают в огонь и сжигают.
На тех местах, где построены цацы, всякий проезжий калмык должен останавливаться и заплатить бурханам подать чем ни есть. Если у кого не прилучится с собою денег, то в цаце оставляют или стрелу, или подкову или другую какую вещь. В случае же недостатка бурхан должен довольствоваться конскими волосами или обрезанными ногтями. Кроме этих мест всеобщего идолослужения каждый гемон имеет собственное капище. Оно находится в той же кибитке, в которой жительствует и гемон, и бурханы по большей части находятся в заключении. Когда гемон вынимает своих бурханов, то ставит на стол каждого при троекратном земнопоклонении, и сидя, читает молитвы, а другие калмыки ходят около кибитки и кланяются бурханам в дверях кибитки. По окончании молитв каждый калмык входит в кибитку и кланяется бурханам по три раза и по разу гелюню, который на него возлагает свою руку. Когда гемон вынимает бурханов из заточения, то каждого, если они литые, омывает чистой водою, и та вода почитается у них за святую или целительную.

Вера черемисская происходит от неизвестного им времени, и одно предание их предков служило им к сохранению древнего своего закона. Между множеством почитаемых ими богов, первенствующий есть Тинзябр Юма [20 – Слово «Тинзябр Юма» означает Бога всемогущего. Черемисы почитают его с великим благоговением, но некоторые из них думают, что дела смертных людей ему совсем не принадлежат, а судьями и властителями над ними он сделал других богов.], то есть Бог живущий на небесах, и он сотворил небо, землю, и все то, что видят их глаза.
Жертва, ему приносимая, суть различных родов животные. После него почитают они Киреметя, который есть дух свирепый и могущественный, а вера их заставляет думать, что большая часть благополучия их в воле этого страшного бога, но был ли он человек или иное какое чудовище, они не знают. Во время нужды и в дни болезни своей убивают они лошадей и коров, которых приносят ему в жертву посреди отрощенного леса. Смешное их воображение достойно также уведомления, ибо они думают, что убиенная ими лошадь не умирает, но только переселяется в жилище для услуг Киреметя, которому такая жертва больше других угодна. По мнению их, надобности человеческие и богам их необходимы.
Читая историю о древних скифах, находим мы сему подобное обыкновение. Они в день погребения царей и начальников своих убивали не только лошадей, но и нескольких из их служителей, воображая, что погребенные и после смерти во всех человеческих вещах имеют нужду; а при том казалось им, что и самое сластолюбие может еще услаждать умерших, и для сего убивали по одной из бывших их наложниц, и такое ужасное обыкновение употребляли они и по смерти каждый год.
Черемисы, обитавшие между древними скифами, сохранили остатки этого древнего суеверия, и можно думать, не был ли этот ими называемый Киремет какой-нибудь знатный человек из их поколения происходивший? Обыкновение, царствующее тогда между ослепленными народами принудило и ему сделать такое же погребение, а не разумевшие потомки, приняв этот обычай за закон и не имея никакого понятия о существе его, назвали его богом, сохранив при том и обычай до сего дня.
Сей свирепый бог имеет у себя друга, называемого Ширт, который также силен вознаграждать их моления и гораздо снисходительнее первого. Жертва, ему приносимая, состоит из овец и других малых животных.
Капко Ороло не признаваем ими за бога, но (считается) любимым их слугою, и он будто бы стоит непрестанно при вратах жилища Киреметева, и должность его возвещать их просьбы и быть свидетелем их усердного моления. Ради этого они чтут его и иногда приносят жертвы.
Известно уже всем, что язычники, обивающие в Российских пределах, не строят никаких храмов для своего моления, а также изображения богов ими почитаемых, совсем не имеют, кроме одних калмыков, но дуб, береза, растущие в лесах, – суть изображение их божества и приносят жертвы посреди им посвященного леса [21 – Эти молитвенные места как черемисы, так и чуваши называют киреметями, по имени бога, ими почитаемого.]. В праздничные дни и во время нужд своих, сходясь на это избранное место, молят они своих богов– сохранителей.
При жертвоприношении соблюдают они следующие обряды: скотина, приведенная на заклание, должна быть тучна и здорова; ее убивают посреди избранного леса, близ разложенного из дров костра. Как скоро снимут с нее кожу, то отрезают уши, ноги, сердце, легкое и печенку, и это уже разделяют на три части, из которых одну бросают в огонь, признавая и в нем нечто спасительное, другую посвящают Киреметю, которую также предают огню, а остальные части варят в котлах и едят сами. Жрецов или особенных священников они не имеют; но как скоро им понадобится сделать жертвоприношение, то выбирают человека престарелого, который и управляет вышеописанными обрядами.
В прочем этот народ из самой древности, не имея никаких установленных законов и пребывая всегда в глубине невежества и незнания, имеет еще множество и других священных обрядов и почти каждое поселение, черемисами населенное, имеет свои особые обычаи. Среди них есть четыре известные божества, которых они называют Одешкер, Пуваш, Куклеш и Изкижен, но власть их несравненно меньше против первых и потому они не всем из них знакомы, а бывают только хранителями некоторых домов их, покоя и благополучия.

Пугорша Юма – есть из числа начальных богов, почитаемых живущими в Башкирии черемисами. Его молят о скоте, о хлебе, о пчелах и обо всем, что в житии человеческом потребно, а жертва, ему приносимая, – суть всех родов животные.

Другой, называемый Пиабар или Пиамбар, имеет власть, равную с Пугоршей, но жертвы им различны, ибо Пиабару посвящен черный бык и все другие черного вида животные, так же как Шукше, третьему из числа их первенствующих богов, посвящен белый гусь, прочие их боги суть следующие.
Кургубурш Юма – живет на земле, однако никто его увидеть не может, кроме счастливых и безгрешных людей.
Юманаш – по сказанию черемисов, обитает иногда в воде, а иногда в лесу. Его молят, чтобы даровал он им детей мужского пола и приносят в жертву черного барана.
Иргибаш Юма – также из числа их богов и власть его равна с другими.
Черемисские жены не жертвуют ни одному из этих богов, но для них оставлены все те божества, которых они в женском роде почитают и которые суть нижеследующие:
1) Кичеба – есть матерь Солнца, богиня согласия семейства, счастья и богатства. Она обитает, по мнению их, внутри самого солнца, и бывает ей публичное празднество от всех черемисских жен и детей. В жертву убивают молодого теленка или барана.
2) Каба – есть такое божество, которое живет отделенно от всех других богов. Когда солнце среди лета взойдет на полдень, то в том время светит оно возле самого ее жилища. Словом сказать: она живет в неизмеримой пучине воздуха, и власть ее простирается до всех человеческих болезней, нужд и напастей.
3) Куло-Шоче-Наба – живет вместе с богами, обитающими на небесах, а некоторые думают, что она есть матерь Пиамара. Черемисские женщины молят ее о детородии, а посему можно ее считать за богиню детородия.
4) Мушан Чен она есть последняя из богинь, и не всем черемисам известно ее имя.
Обряды при женских жертвах употребляемые, ничем не разнятся от мужских. Обычай их запрещает, чтобы во время жертв Погурше и другим богам не было ни одной женщины, но напротив того: при торжественных женских жертвоприношениях не бывает ни одного мужчины, кроме того, что по окончании надлежащих молитв могут мужья придти и совокупно с ними веселиться. Женщины имеют особенных ворожей, тогда как мужчины – ворожецов, благодаря которым познают они, какая жертва будет богам приятна.
В болезнях своих не призывают они на помощь ни Пугоршу, ни одного из тех богов, которых я описал, но для того имеют они особого бога болезней, которого называют Чук Киремет; ему приносят жертву по предсказанию ворожецов, какого рода и какой шерсти скотина потребна, дабы умилостивить Бога, а потому прежде принесения жертвы ворожец гадает, потом сказывает, что Чук Киреметю будет приятно. Сказание ворожеца имеет точно такую же силу, как бы сам Бог их говорил устами его, и требуемое им должно немедленно исполниться.
Ворожецы бывают из числа тех людей, которые лукавее и умнее своих одноземцев, а потому не трудно им ложными предсказаниями пленять простой и несмышленый народ, ибо когда один раз удается ему изречь истину (что он легко исполнить может, смотря по случаю нужды желающих принести жертву) то этим уже и заслуживает вечное почтение у своих земляков.
Во время скотских болезней, хотя сего бога умилостивляют, но больше еще других, которых они называют Киремет-Капка и Киремет-Пьим. Жертвы, им приносимые – суть утки, тетерева и рыбы ловимые в тех местах.
Когда надлежит делать всеобщее жертвоприношение, то старики, собравшись вместе, делают совет, какую скотину надлежит принести в жертву мнимому их богу. Но толпа людей разномысленных не скоро может согласиться и каждый, различаясь намерением своим от другого, желает, чтобы жертва была приносима из тех животных, которые ему нравятся. Когда число разномысленных будет умножаться, то тотчас же призывают ворожецов, дабы они сказали, какая жертва богу будет приятна. Ворожецы гадают разными способами: иные мечут бобы, другие смотрят в воду, налив ее в какой-нибудь сосуд, где по сказанию из и изображается в виде того бога, коего народ принести жертву назначил. Совершив гадание, предсказывают они, что богу будет приятна или белая лошадь или белая корова. По этому предсказанию каждый деревенский житель обязан дать некоторое число денег, на которые покупают угодную богу скотину. С вечера возвещает староста одноземцам своим, дабы поутру сходились они на место, избранное для моления, куда сходятся все на рассвете в самом лучшем своем убранстве, и одни женщины не могут быть участницами сего празднования. В присутствии собравшегося народа выводят назначенную в жертву скотину и тотчас ее закалывают, потом варят в нарочно приготовленных котлах. Сваренное мясо разделяют всем поровну, и тут уже каждый черемис разрезает свой удел пополам, и одну часть оставляют для себя, а другую складывают все в один котел, и как от множества кусков наполнится сей сосуд, то все это бросают в огонь и говорят следующие слова: огонь, отнеси нашу жертву к богу. Прочие их моления заключаются в трех вещах: первое, чтобы бог дал им хлеба, скота и пчел. По окончании этих обрядов обедают все на жертвенном месте, а после уходят по своим домам, оставив кожу с убитой скотины на том самом месте, развесив ее на дереве.
Различие между жертвами, приносимыми богу болезней есть то, что в числе других на жертву убиваемых животных, есть и заяц, и то, что голову и ноги убитой скотины бросают в огонь; что они уносят домой во время жертв Пугорше и Пиамбару. Бросая эти части в огонь, говорят они: огонь, отнеси к Киреметю нашу жертву и скажи, чтобы он более не просил. Гадания при жертвах, приносимых Чук Киреметю бывают также отменны, ибо тогда они рассматривают внутренности животного и если печенка, вынутая из него, не тонка и не пестра, то это предзнаменование служит в их пользу, а когда случится тому противное, то это знак неблагополучия семье, жертву приносящей.
Первейший праздник бывает у них в июне месяце, который только по прошествии трех лет торжествуют. В это время приносят они жертву богу, живущему на небесах, которого они называют Тинзябр Юма, и убивают для него по одной из всех родов домашних скотин.
Другой день празднуют они перед тем, как наступит время пашни. В этот день нет никакой жертвы, кроме того, что все собираются на избранное поле и, ставши на восток, с великим благоговением падают на колена свои и вопиют: Боже, роди нам хлеб! Потом целый день препровождают в пьянстве, в борьбе, в скакании на лошадях и в других веселых упражнениях. Этот праздник есть один, в который имеют право и женщины и девицы быть участницами сего моления и вообще со всеми веселиться.
Черемисы, оставшиеся при древнем своем идолопоклонстве, слепо повинуются собственным своим духовным, которых называют мушанами и машанами, а первосвященник нарицается у них югтит, и эти толкователи снов, предсказатели, волшебники и развратители в великой у них чести. Число такого духовенства стало теперь уже очень не велико, но вместо того избирают себе всякого места миряне пожилого, умного и беспорочного поведения человека, которого переименовывают карном, дают ему и помощника под именем удше.
Бог называется вообще на их языке Юма и Коююма (высочайший Бог), а чтобы присвоить ему умственно всякие благости, то под именем Юмон Ава (мать божков) воздают супруге его первое и самое большое по боге почтение. Прочие доброго качества божки суть, по их рассуждению, детки или родственники оных двух первенствующих божественных лиц, и между ними разделено правление мира и расположение судеб. Некоторых почитают женатыми, а иных холостыми и называют их вообще Божьею семьею (Юмон Шукча), что же касается до имен их богов и до умоначертания о исправляемых ими делах, то они в том между собой не согласны, потому что один мушан представляет оных много, а другой меньше; при том же и в случае испрошения милости по одним и тем же самым делам обращаются к разным божкам. Наибольше же прилепляются они к следующим богам, а именно: к Пурикше и Пугурше Юме, к Кудорч Юме, под коим разумеют они грозу, к Пуембар Юме, который, по-видимому, есть почитаемый татарами пророк, потому что они называют своего прорицателя Магометом Пуембером, сиречь пророчествующим. Есть у них немало и богинь, в числе которых почитают также Кичебу, мать Солнца, Кабу и многих других. Грешники обращаются к богам, а грешницы – к богиням.
Прародителем богов злых качеств почитают сатану (Шайтан), коего не собственным его называют именем, но словом Ио. Он живет, по мнению их, в воде м бывает особенно лих в самый полдень. Леших называют ведатами и присваивают им повелительную власть над лесами, зверями и птицами; причем думают также, что они могут звериные промыслы делать и удачными и несчастливыми. У них есть и злые богини, но случается, что под одним и тем же именем они причисляются одними к добрым, а другими – к злым божествам.
Идолы – не в великом у них почтении. По поскольку они громового бога (Кудорча) наибольше страшатся, и притом верят, что плодородие земли от него зависит, то многие ставят его в виде одетой в мужское платье куклы, которую кладут в сделанный из бересты ящик, в избранный из жилища своего угол и, не воздавая ему, впрочем, никакого особенного почтения, кладут ему только через некоторое время по нескольку кусков блина. В лесах их видны привешенные к неким почтенным деревьям четвероугольные в ширину и в длину на пядь дощечки, вырезанные из бересты, без всякого в рассуждении лиц или знаков изображения, которые называются у них Куда Вадат. Впрочем, иные называют их идолами, а другие – приносимыми лешим жертвами; однако они у всех в почтении, как будто представляют жертвенники фавнов.
Службу отправляют они богам своим не в храмах, но на чистых священных местах (Кереметь) которые бывают или мирские (Кога Кереметь) или частные, то есть одному семейству особо принадлежащие (Шке Кереметь). Они имеют положение свое в священных рощах или лесах, а где таких мест нет, там должно завести по крайней мере одно либо и несколько дерев; причем дуб всякому другому лесу предпочитается. Самое знатное дерево посвящается Юме, другое, похуже него – Юмон Аве, а прочие – кое-каким другим божествам. Кереметь – есть окруженное деревьями или другим каким-нибудь забором обнесенное место; в размере оно бывает от десяти до двадцати сажен и имеет три входа: один к западу для прихода и выхода, другой к востоку – в который вводят обреченную на жертву скотину, а третий к югу – для ношения воды. Под священным деревом стоит вместо жертвенника стол… (далее пропущено 2 страницы в связи с низким качеством микрофильма)
…Всякий удше приходит сюда с жертвенной своей животиною и стоит перед ним. Служащий Юме держит жеребца, а стоящий перед огнем Юмон Авы – корову, прочие же имеют при себе мелкий скот или птиц. Миряне стоят позади них простоволосы. Жрец Юмы, подняв кверху пирог и сосуд с напитком, творит вслух молитву коротенькую, во время коей предстоящий народ часто кладет поклоны и говорит: аминь! После этого молится жрец Юмон Авы, а за ним следуют и все прочие… По окончании мольбы обливает каждый удше скотину свою холодной водой; если она вздрогнет, то почитается это добрым знаком, а если нет никакой приметы, то поливает ее еще несколько раз, и если она и после седьмого поливания не вздрогнет, то думают, что эта жертва богам не угодна. В прочем, убивают они жертвенную скотину так, чтобы кровь брызнула в огонь и потом, очистив вне кереметы мясо и внутренности, варят под крышкой или наметом.
Из сваренного жертвенного мяса, приподнимает жрец на блюде вверх божеству своему сердце, легкое, печенку и голову и молится, а когда возношение это везде уже кончится, то приносят к жрецу Юмы, который, как и надлежит первосвященнику все блюда делит на части и подает каждому, в вере своей усердствующему по особенной доле, которую тут же всякий и съедает с почтением. После этого жрец опять творит молитву. Таким же порядком раздает он пироги по кускам, а напитки – по мерке, в огонь же ничего не бросают. Кости сжигаются, шкуру с жеребца вешают у кереметя на дерево, а прочие кожи делят жрецы между собой. Остатки жертв берут с собой домой и доедают их со своими домочадцами и при беспутных иногда увеселениях.
Во всякой деревне бывает еще один великий праздник, называемы Анга Соарен. Как только наступит время к распахиванию земли, то деревенские жители выходят в поле и всякий несет с собой по желанию своему что ни есть из пищи и питья в жертву. Карт при творении молитве и вышеописанном поклонении приносит богам несколько из крестьянских даров в жертву, после чего едят сообща остатки с сугубой радостью, потому что жены их и дети также принимают участие в этом пировании. Напоследок, вспахав каждый на пашне своей по одной полосе, возвращается в деревню.
У каждого хозяина бывает свой праздник (Уткинде Байран). После омовения ставит он всякого рода снятой в том году с полей хлеб с небольшим количеством солоду, напитков и испеченных из самой свежей муки пирогов на блюдах в избе своей на стол. Потом выносит он одну чарку вина за другой на двор, держит жертву напротив солнца и с покорностью благодарит богов за их благословение, после чего угощает своих приятелей.

Первенствующий вотятский бог есть так называемый Илмер, жилище коего кладут на небесах и веруют, что все видимое их глазам есть его творение. День празднества установлен ему во время весны, и моление бывает посреди поля, куда сходятся женщины и мужчины, прося его, дабы он умножил плодородие в их землях. Поскольку этот Илмер есть могущественнейший из всех других богов, то жертва, ему посвященная, согласна с его величеством, потому что все закалываемые животные должны быть белой шерсти, каковые суть: лошадь, корова, овца и теленок.
После Илмера занимает первое место богиня, называемая Калдыни Мумас, о которой вотяки сказывают, что она есть мать Илмера. Вотятские женщины молят ее о рождении детей, а девицы – о благополучном замужестве и в жертву ей приносят белую овцу. Этой богине установлены два празднества: одно публичное, где совокупно все женское общество приносит ей обыкновенную жертву, а другое частное или домашнее, в котором хозяйка каждого дома может ей жертвовать во время нужды своей.
Вторая богиня, называемая Шунду Мумы, и есть матерь солнца. Ее молят во время оспы и других болезней на детях их случающихся. Всеобщее празднество установлено для нее в день святой пасхи, а жертва, ей приносимая, есть пшеничный хлеб и сваренная из ячменных круп каша. Вотяки, живущие в деревнях, отправляют это празднество таким образом: избрав в поле или в лесу какое-нибудь чистое место, сходятся на рассвете дня все, как мужской, так и женский пол, а старший из их общества приемлет хлеб и чашу, наполненную кашей в свои руки: потом все падают на колени и, смотря на солнце, вопиют: мати солнца. спаси от болезней детей наших! Выговорив эти молитвы, преклоняются лицами к земле, а после, восстав, едят все вместе жертвенную пищу. Конец празднества язычников есть пьянство и другие веселые упражнения, являющие знаки торжества.
Вотятское суеверие простирается так далеко, что самые неодушевленные вещи приемлют от них почтение богов. Их числа обожаемых ими вещей есть знатнейший, так называемый Модор, который есть ни что иное, как ветви пихтового дерева. Сколь благоговейно чтут они эти священные ветви, тому послужит доказательством то, что они говорят о нем: «Сие есть одна из первенствующих вещей, нами обожаемых, и то самое, которые называем мы Модором или богом-хранителем домов наших, и если коснется их рука не только инозаконных, но и тех самых, которые их обожают, то непременно покой семейства моего и самое благополучие наше разрушится каким-нибудь несчастливым случаем».
Должность снимать его с места имеет один престарелый вотяк, живущий в деревне. Когда же он умрет, то место его заступает сын его, а будет нет кровного наследника, то ближайший из родственников его может брать священные ветви. По прошествии каждого года пред ветвями, служащими им за образ домашнего их бога, убивают на жертву молодого теленка, уши которого кладут на ту доску, где лежат пихтовые ветви, а та храмина, где эти ветви пребывают, служат вместо храма, посвященного Модору, ибо жертвенного тельца убивают посреди этого места.
Если какому-либо вотятскому дому понадобятся другие ветви, то он может их получить не прежде, как по смерти того старика, который перед ветвями отправлял должность священника. Молодой его наследник имеет право удовольствовать желание просящего, но все это он должен сделать без корысти.
Черемисы, живущие близ реки Таньша, также чтут такие ветви, которые они называют Лудоводот, то есть «домашний бог». Жертвоприношение отличается только в том, что черемисы посвятили ему черного барана. Этот бог не есть общественный бог для всего черемисского и вотятского народов, ибо между ними есть такие, которые не делают ему ни жертвы, ни почтения.
Как ни почитают вотяки пихтовые ветви, однако древесина эта не изъята из употребления на строительство домов. Они хранят только одно дерево, стоящее в дремучем лесу, которое, избрав, их прародители, назвали Модором, и потомки их довольствуются ветвями, на них вырастаемыми.
Вотяки, будучи издревле охотниками до бортевых пчел, вздумали, что надлежит обожать и дятла, как такое животное, которое, живучи в лесах, причиняет вред бортевым деревьям. Они, поймав плетеницами дикую утку, режут ее в своих лесах и это есть жертва, дятлу посвященная; внутренности ее оставляют в лесу в пищу дятлу, а прочее варят и едят сами.
Киреметь имеет также почтение от вотяков и день празднества установлен ему в день начала пашни. Тогда убивают они в жертву черного барана, которого покупают на общие деньги; во время случающихся с ними болезней ищут они спасения у Киреметя, а гадание лукавых ворожецов объявляет им, какая жертва будет ему приятна. Все действие этих отгадчиков, которых вотяки называют тунами, состоит в следующем. Взяв деревянную ложку, они наполняют ее водой, потом кладут в нее серебряную копейку, но почему узнают они желание богов, то как таинство им одним известное, не объявляют простому народу. Довольно того: люди не просвещенные и не понимающие их коварного действия исполняют повеление их так священно, что если прореченная им жертва стоила ему лишиться большей части своего богатства, однако страждущий болезнью человек все исполнит.

Остяки с давних времен почитали некую богиню, которая с сыном своим нагая сидит на стуле; ей приносят многую жертву и дары, и просят, чтобы даровала она им счастье в охоте, в рыбной ловле и в прочих их промыслах. Кто обещался принесть ей нечто в жертву и не исполнил своего обета, такой мучим и терзаем был до тех пор, пока не освободился от своего обещания, и ежели кто приносил жертву не от доброго сердца, так что он о том несколько сожалел, тот умирал скоропостижной смертью.

Чуваши и мордва, хотя и просвещены святым крещением, однако между ними попадаются семьи, которые живут по старой вере, и редкую можно найти деревню, при которой не были бы видны остатки прежнего их богомолия. Они избирают на такой конец место несколько отдаленное от своего жилища в лесу, куда для тишины, а может быть и для возбуждения потомков своих к люблению лесов, дабы тем удовлетворить их сохранению, удаляются, а не для сокрытия себя от иноверцев, как некоторые пишут, ибо кому неизвестно, что уже в самую глубокую древность язычники через такой набожности предмет сохраняли свои леса, посвящая их в покровительство разным ими обожаемым идолам. Место богомолия чуваши называют Ирзям, а мордва – Кереметь, и которое есть не что иное, как четвероугольная площадь, тыном или пряслами огороженная, и имеет трое ворот: с востока, с запада и с севера. С восточной стороны вводят они жертвенный свой скот, в западные ворота входят люди, а через северные приносят воду. Неподалеку от восточных ворот вкапывают они три столба, из которых к одному привязывают жертвенную лошадь, к другому быка или корову, а к третьему овец и называют они эти столбы Тиржигат. При западных воротах врывают они еще три столба, Оба на их языке. По введении жертвенного скота привязывают они прежде к восточным трем столбам, притом закалывают при западных. По заклании жертвы, кожи животных развешивают на восточных столбах, на которых кожи мелких животных исчезают, а крупных, как то: лошадей и рогатого скота – продают, и покупают на вырученные деньги соль для будущего богомолия. В сторону от западных ворот поставляют калду или повет, посредине которой врывают два столбика с поперечником, дабы удобно было навешивать котлы для варения закладных животных; и это место называется у них Харай Жигат, т. е. кухня. У северных ворот сделан полок или широкая лавка, на которой они разрезают сваренное мясо на столько кусков, сколько богомольцев, и лавку эту называют Хума.
Когда они предпринимают свое богомолье, тогда все вообще омываются водою или в бане и надевают чистое платье; малолетние остаются в домах, а на богомолья ходят одни пожилые обоего пола. Обыкновенное их богомолие отправляется по пятницам. В тот день они уже никакой работы не отправляют, но в торжественности препровождают время. Богомольные их обряды состоят в следующем: со всей деревни собирают солод, сырой мед и прочие надобности к варению пива и меда и, наваров довольное количество, выносят на место богомолия; всяк со своей стороны смотря по достатку на это же место приводит лошадь, корову или овцу или гуся живых, но свиней никогда на мольбу не употребляют. Собравшись все вместе. Иомзя или старший из них, убивают приведенный скот на месте и, обрядив, раскладывают огонь и варят все в кашице. Сварив все, разливают по чашам кашицу и раскладывают говядину; распорядивши, начинают молиться на восток всем миром и просят того, что кому потребно: Вышний боже, дай бог хлеба, дай бог скотину, дай бог ребят за скотиную ходить; помилуй бог, чего прошу, того дай; скотины больше дай; дай бог детей; бог – великий государь, чего прошу, того дай; дай бог больше денег. Проговоря это, стоят долго в тишине, потом становятся на колени и, постояв на коленах, падают три раза ничком на землю. Уповательно, что такое поклонение взято у татар, которые такое же обыкновение имеют. Мольба их продолжается около четырех часов, а по кончании оной садятся они за стол и по лавкам, едят и пьют, что у них было уготовано. После обеда вторично начинают молиться, таким же образом через два часа; оставшееся после их стола, все разделив поровну между собою, берут домой и оделяют своих домашних.
Такое их общее богомолие бывает по недороду хлеба, прошением также в изобильные годы в знак своей благодарности, когда уберутся хлебом в ноябре месяце, который они Цюгуй называют, во время засухи, мокроты или поветрия.
Солнце и луну не только за божество почитают, но и приносили жертву солнцу в начале весны, когда хлеб сеют, а луне – в новомесячие, с тою только разницей, что этим свои божествам не самоважную свою жертву упитанного жеребца, приносили, но других животных, как то: овец, гусей и прочая с такой молитвою мордвы к солнцу: Вышнее солнце светит все царство, свети и нам на наш мир. Новомесячию, месяц светит во все царство, освещай нас и хлеб наш.
Кроме всеобщего богомолия, бывает у них и частное, которое отправляется у каждого в доме. Время богомолия избирают они за обедом, приготовив овцу или гуся, которые должны быть доморощенные, ибо на молитву покупать животных за грех вменяется; а бедные в случае недостатка на мольбу употребляют густую кашу; собрав на стол, ставят и зовут за него всех домашних, не исключая и женатых детей, а степенные или старик со старухой, став у дверей и отворив оные, молятся таким же образом, как выше упомянуто. Если в том доме старик не в состоянии отправлять этого богослужения, то просят постороннего человека, старику однолетнего или старше, а моложе брать не дозволяется. Такие частные богомолия велись у них в то время, когда они более стали быть знакомы с россиянами и переняли у них так называемые годовые праздники.

У чувашей Алаторского уезда бывает в середине Кереметя деревянная хижина с дверью на восток, в которой едят жертву стоя и для того поставлены там длинные и скатертями покрытые столы. В середине этой хижины воткнут в землю длинный, сквозь кровлю проходящий шест, на котором вверху утверждено с низу плоское, а к верху острое железное кольцо; этому значку не отдается никакого почтения, и в простых отверстых Кереметях никогда такого не бывает.

Лопари, будучи язычниками, веровали (да и теперь веруют) в Юмбела, общего бога, и думают при том, что кроме него есть еще добрые и злые мужского и женского пола божки и богини меньшего достоинства. Живут и правительствуют они, по мнению их, либо в небе, как Юмбел и Редиан, приемлющий к себе всех тех, кои жили благочестиво, либо на воздухе, как Беиве (солнце), Горангелис, называемы также Ая Итор и означающий грозу, Буаг, Олмаи, располагающий бурями и порывистыми ветрами, либо на земле на святых горах, как Леиб Олмаи, бог звероловства Мадеракко с тремя своими дочерьми, богинями, женские дела устрояющими и судящими; Саиво Олгнак, нагорные волшебников боги и проч. Под земною же поверхностью обитают, по их рассуждению, и владычествуют Ямбе Акко, мать смерти, у которой разлучившиеся с телом души пребывают до самого решения их судьбины, а в средоточии земли или ада, где Пескал, глава злых духов, господствует над беззаконниками, Роша и другие боги. Они веруют также, что и в воде есть злые боги и богини, впрочем боятся они и кобольда, ведьм, леших, русалок и проч. Разные лопари имеют не редко совсем отменную о всех вообще или о некоторых богах веру, и при этом не только между собою не согласны в рассуждении количества оных, но исповедуют еще и чуждых богов и духов.
Святые горы служат им вместо капищ, и заимствуют всегда название свое от оленей, как например Стирен Алда, олень горы Стира. Не меньше почитают они святые озера (Аилека Яувра) и реки (Пассе Иок); во всех таковых местах стоят освященные деревья, на коих видны разные, лопарями начертанные виды, а поблизости от них стоят сделанные от трех до пяти футов в высоту жертвенники. Места эти кажутся и принявшим уже христианский закон лопарям так страшны, что они не смеют к ним без жертвы приблизиться, и потому они в окрестностях тех мест ни зверей не ловят, ни сами не живут, наиболее же женщинам следуют, по их мнению убегать от таких мест. Там стоят у них деревянные, безобразные, из корня вырезанные или из камней устроенные идолы. Первых называют они пажами, а последних, которые видны больше при озерах и реках и состоят из целых груд странно нагроможденных камней, нарицают сеатами. Когда ловят они в таких озерах рыбу, то должно им соблюдать безмолвие, не водить за собою собак, не брать себе в подмогу жен и проч.
Жертвы приносят они по случаю болезней, падежа оленей, бесплодных женитьб и других временных угнетений. Волшебник должен им сказывать, к какому божеству надобно им обратиться, также какую и где надо принести жертву и проч. На такой случай употребляет он иногда волшебный свой барабан, который есть не что иное, как продолговатый, круглый, с одной стороны кожей обтянутый ящик, около коего бывает великое множество веревочек и всяких мелочей. На барабанной коже представлены изображения небесных светил, а также зверей, птиц, заручительных знаков и тому подобного. Волшебник, положив на оную кольцо и ударяя колотушкою, которую составляет мохнатый олений рог, может, по мнению лопарей, узнать по тому изображению, на коем ляжет подпрыгивающее кольцо, какой ему давать ответ на все прошедшего и будущего касающиеся вопросы. Он призывает также барабаном своим и духов. Причем тело его обмирает, а душа переселяется на сборное духов место и там с ними переговаривает.
Держащиеся таких мнений люди, которые при том и по сложению своему пугливы, должны изобиловать сновидениями, страшилищами, суевериями и сказками: да у них и подлинно всего этого довольно. Медведя, например, называют они не этим именем, но «подшубным стариком». Они верят, что их чародеи могут производить и прерывать ветры и дождь, также призывать и прогонять насекомых, разговаривать с духами и проч., но при том говорят, что если бы не было грому, то волшебством уничтожилась бы вся вселенная. Некоторым речениям и образованиям присваивают они особенные силы и придерживаются других, подобных этим, нелепостей.

Народы, обитающие на Курильских островах за Камчаткой, в юртах имеют вместо идолов кудрявые стружки, которые они весьма хитро делают. Эти стружки называют они Ингул или Иннаху и содержат их в великом почтении. В жертву им приносят первого промышленного зверя, причем мясо съедают сами, а кожу при них вешают, и когда юрты за ветхостью оставляют, что не берут с собой их них ни жертвенных кож, ни стружек. В остальном они носят с собою эти стружки на всякие опасные путина море и бросают в случае бедствия в воду, а наипаче в Сувои, что между первым Курильским островом и Лопашкою, который тем умилостивить надеются.

   Г

 

   Гадания

– бывают суть множественные и различные. Ученые люди выдавали свои гадательные сочинения на несколько веков, столетние календари и временные гадательные книжки, по течению планет или кому как вздумалось; гадают картами, костями, богами, тыквенными семенами и прочим. Древние славяне употребляли следующие гадания: 1) метание вверх деревянных кружков, с одной стороны белых, а с другой – черных. Когда брошенные кружки, упав, ложились белой стороной вверх, это знаменовало доброе предвестие; а когда падали белыми сторонами вниз, то худое; когда же ложились один белым, а другой черным вверх – это означало посредственное; 2) гадание производилось конем Святовидовым (см. Святовид); 3) выводилось из поворотов и крика летающих птиц; 4) из криков животных и из встречи оных; 5) из движения пламени и дыма; 6) по течению воды, по пене и струям; 7) по располагаемым прутикам и прочая, а по деревням нашим следующие происходят:

1. Поют девушки так называемые подблюдные песни; собравшись, ставят на стол красное деревянное блюдо, покрывают его большим платком и кладут на платок кусок хлеба и холодного угля; потом всякая загадывает на перстне, на кольце, на наперстке, на запонке или на какой-нибудь другой малой вещи, и каждая, перекрестив блюдо этой вещью, кладет ее под платок. Во первых поют песню хлебу и по окончании ломают его и уголь на кусочки и, разделив между собой, завертывают в рукав рубашки, с которыми и спят для долженствующей быть сонной грезы. На конец припевая к каждой песне: кому видится, тому сбудется, вынимают свои вещи и по содержанию пропетой песни предугадывают свою участь, считая это за неложное.

2. Сидя в пустой горнице, смотрятся в зеркало. Девица приходит в пустую комнату одна, принеся с собою два прибора, зеркало и свечу, ставит все это в порядке на стол и, сев напротив зеркала гадает: суженый, ряженый, приди ко мне ужинать. Минут за пять перед его приходом зеркало начинает тускнеть, а девушка протирает его нарочно для того приготовленным полотенцем, наконец, придет некто и смотрится через плечо в зеркало, и когда невеста рассмотрит все черты его лица, тогда закричит: чур сего места; затем тот дьявол, который принял на себя образ ее жениха, исчезнет, и девица с того времени жениха своего знать уже будет точно. Но такое учинит робкая, а иная, не столь боязливая, не будет еще чурать, и жених, или принявший его облик дьявол, перестав глядеться, сядет с нею за стол и, вынув из кармана ножичек или перстень или что другое, положит на стол; тогда уже девушка зачурает, и эта положенная вещь остается ей в добычу; и действительно, бывает эта вещица похищена тогда у жениха, как многие уверяют.

3. Носят кожу, коровью или конскую к проруби и там садятся на нее, очертясь от проруби огарком, нарочно для того изготовленным. По времени выходят из проруби водяные черти, взяв кожу и с той особой, которая сидит на ней, загадавши, носят мгновенно на дальние расстояния, например в дом будущего жениха и прочая. По окончании же этой работы, желая присвоить себе сидящую на коже и с великим стремлением летят к проруби, дабы погрузиться с нею в воду, где успевать должно выговорить при самой проруби чур сего места, чем спасти себя можно, а иначе следует неминуемая гибель.

4. Льют олово или свинец, воск или золото в воду, загадывая прежде, и какое изображение выльется, то и верят крепко, что то в жизни с ними случится.

5. Слушают под окнами, загадав прежде, и какое слово от бывших у избе услышит, по тому и располагают свою судьбину.

6. Выходят за ворота с первым куском во рту и спрашивают у мимо идущего об имени, веря, что тем именем муж ее будущий называться будет.

7. Полют снег, и в какую сторону бросит оный, то и слушают там, какая прежде собака залает. Если толстым голосом, то быть ей за старым мужем, а когда тонким, то за молодым.

8. Берут в темноте из поленницы полено, и когда оно гладкое, то муж будет хороший, а если суковатое и с трещинами, то дурной и сердитый. Другие верят, что когда полено суковато, то быть за богатым, а когда попадет ей гладкое, то быть за бедным.

9. Снимают ночью кур с насеста и, принеся в горницу, дают клевать рассыпанную пшеницу или какой-нибудь зернистый хлеб и по тому отгадывают будущую свою участь.

10. Слушают, сидя у окна с горнице в то время, когда уже все лягут спать, то девица, загасив огонь, сядет к затворенному окошку, загадав: суженый, ряженый, поезжай мимо окна. Через некоторое время находящаяся в страхе девица слышит мимо окна ее едущих, кричащих и свистящих людей, что толкует она добрым знаком ее веселой жизни, а когда проезжают или проходят тихо, это значит бедное состояние жениха.

11. Вывешивают белое полотенце из окошка ночью, гадая: суженый, ряженый, приди и утрися. Если по вывешивании полотенца оно вскоре окажется намоченным, это значит, что в том же году быть девице замужем; если вымокнет к утру, то не быть еще долго, а если и поутру снимут его сухим, то не быть никогда.

12. Слушают у церкви, ходят к церковным дверям или окнам и, загадав, слушают, и когда поют, послышатся им надгробные песни, то разумеется девице в тот год умереть, а когда брачные, то быть замужем.

13. Делают из прутьев мостик и кладут его под подушку во время сна, загадывая: кто мой суженый, кто мой ряженый, тот переведет меня через мост. Этим подразумевается, что должно ей во сне это присниться.

14. Едят пересоленное в то время, как ложатся спать. Делают какую-нибудь пищу, соля ее весьма крупно для того, чтобы ночью иметь жажду, и ложатся, загадав: кто мой суженый, кто мой ряженый, тот пить мне подаст.

15. Слушают в бане, ходят к бане и, придя, отворяют у нее двери и, оборотившись задом к двери и открыв задницу, наклоняются и гадают: тени меня, мани меня куньим хвостом по голой заднице – и когда почувствуют, что прикоснулось к ней нечто мохнатое, то значит жить будут богато, а когда что холодное, то бедно.

16. Ходят в сарай, где стоят свиные туши, от которых слышится им голос, а по нему и определяют будущую судьбину.

17. Бросают башмаки через ворота на улицу; в которую сторону он носком, в той стороне и быть ей замужем, а когда к воротам, то в тот год еще не выдадут.

18. Ходят на перекресток, имея за плечами месяц, смотрят в зеркало, загадав: суженый ряженый, покажися мне в зеркало, который приходит так же, как в пустой избе.

19. Садятся на лошадь и завязывают ей глаза, а потом дают волю лошади; в какую сторону она сама пойти захочет, то и верят, что в той стороне и быть девице замужем.

20. Сажают петуха и курицу под решето, связав их хвостами, и которая из них повлечет за собой другую, то по тому и исполнятся загадавшей брачные обряды.

21. Слушают у житницы: здесь слышится им пересыпка хлеба, шум от жерновов или работа на гумне; многолюдство работников и прочее, а потому и узнают, жить ли им богато или убого.

22. Вывешивают ключи за окошко, и когда, пришедший, некто пошевелит оные, тогда девушка спрашивает его об имени, и оный некто, то есть леший или другой дьявол, ответствует то имя, которым называется ее будущий жених.

23. Кладут под голову гребень, загадывая: «Суженый, ряженый, причеши мне голову», – и уверяют, что во сне приходит дьявол, во образе будущего ее жениха, и причесывает ей волосы.

24. Аукают, выбегая из двора, и в которой стороне будет отзываться эхо, в ту сторону выдадут ее замуж, а при том примечают, скоро или продолжительно, тонко или толстоголосо.

25. Ложатся навзничь в снег и поутру ходят осматривать: ежели оное вылеглое место гладко, то муж будет смирный и спокойный, а ежели иссечено, то вздорный и драчливый.

26. Кладут на стол три шапки и гадают так же, как и о прочем событии будущей их судьбины.

27. Сучат нитки и пускают в воду, по извиванию коих в воде располагают свое гадание к добру или худу.

28. Слушают под вереею, в том уповании, что от того познают, какого ремесла будет ее муж, и уверяют, что слышат: иногда скрипит перо, то быть за подьячим, иногда хлопает, то быть за кучером, и прочее.
Черемисы и чуваши, приводя скотину на место убиения, обливают ее холодной водою и примечают, если она, почувствовав возливаемую на себя воду, вздрогнет и встрепенется, то гадание совершится в пользу приносящего жертву, если же будет стоять неподвижно, то это предвещает их печаль или беду, и тогда уже назначенная в жертву скотина бывает избавлена от приготовленной ей смерти, и брошена, как противная богам. С великим сокрушением отходят они от места своего моления, ибо, по мнению их, нет никакой надежды умилостивить разгневанное божество и отвратить стремящуюся к ним печаль. Таким образом гадают они во время болезни и во время случившихся с ними бед. См. Вера и Святовид.
У черемисов, чувашей и вотяков ворожея, взяв бобы, числом сорок один, разводит их по столу при всех людях и передвигает с места на место, не спуская с них глаз. Напоследок приказывает на каком месте и в который день и час молитву отправить и какую скотину для умилостивления прогневанного ими бога в жертву принести должно.
Черемисский мушан и чувашский иомас берут иногда свой пояс и меряют оным локоть до перстов своих рук. Чувашские берут два маленькие куска хлеба да два угля, ставят их на стол один против другого, а между ними посередине кладут еще кусок хлеба и втыкают в него иглу; потом, подняв вверх руку, смотрят, на которую сторону игла с куском хлеба наклонилась, к кускам ли хлеба или к углям. Однако при этом не дают они никакого разъяснения и предрекания, но только приказывают, что делать должно. Вотяцкий тона берет на руку несколько носового табака или наливает в чарку вина и, мешая оное лопаткой или ножиком, смотрит весьма пристально в чарку немалое время, заклают у ворот курицу на дороге и бросают онию на землю. Если курица не трепещется, то почитают препринятый путь счастливым, а если трепещется, то опасаются несчастья и для того весьма берегутся.

   Гаеч

– адский камчадальский бог. См. Вера.

   Галап

– так называют калмыки века или эпохи от сотворения мира, и числят оны четыре. См. Вера.

   Гебку

– так называют калмыки своего пономаря. См. Вера.

   Гегиль

– так называется у калмыков их дьякон. См. Вера.

   Гелюн

– калмыцкий поп. См. Брак и Вера.

   Гемон

– так называют калмыки своего черного священника См. Вера.

   Георгиев день

– то есть 23 марта, непременно следует выгонять скотину на поле, а кто в этот день заводит шум то верят, что его непременно убьет громом.

   Глава свербят

– у кого засвербит под глазами, тому в тот день о чем-нибудь плакать.

   Гнилой хлеб

– См. Гром.

   Голенище

– если кто из малолетних, крепко спящий, испускает урину на постель, того секут голенищем, веря, что оное к прекращению того великую силу имеет.

   Голуби

– если влетит в горницу в растворенное окно голубь, то верят, что предвещает это, что или кому-нибудь в доме умереть скоро, или быть пожару.

   Горангелис Ая Итор

– лопари признают его богом грозы. См. Вера.

   Горох

– все простолюдины уверяют, что если в ночи на Рождество Христово и Богоявление не будут видимы звезды, то в тот год гороху сеять не должно, а чем больше звезд видимо бывает, тем и урожай оного бывает сильнее.

   Гостеприимство

– когда камчадал желает подружиться с другим, то зовет будущего своего друга в гости и топит для него юрту весьма жарко и готовит всякого кушанья, какое у них за лучшее почитается, так много, что десятерых удовольствовать можно.
По вступлении гостя в юрту и гость и хозяин раздеваются донага; хозяин, кутав юрту, потчивает его приготовленным кушаньем, наливает щербу в превеликую чашу; а между тем как гость щербу пьет или хлебает, хозяин поливает воду на лежащее на очаге каленое каменье, чтобы был несносный жар. Гость старается все, что у хозяина пристряпано, съесть, и жар его вытерпеть, а хозяин старается его принудить, чтобы гость взмолился и просил свободы от пищи и жару; в противном же случае, сколько то за удовольствие, столько хозяину за скупость и бесчестие причитается. Хозяин с то время ничего не ест и из юрты выходить волен, но гость до тех пор не выпускается, пока побежденным себя не признает. Во время еды рвет его раз до десяти, от чего после того потчивания дня по три не только есть, но и глядеть на пищу без движения не может.
Как гость из силы выйдет, так что ни жару терпеть, ни есть ему не можно будет, то откупается он от того собаками, платьем или, что хозяину нравно, и таким образом получает свободу. Напротив того получает он от хозяина вместо хорошего своего платья обноски, вместо добрых собак – худеньких сучонок, которые ходить почти не могут, однако это за обиду не почитается, но за знак дружества, когда в том с обеих сторон равным образом поступается. Если же тот, который друга своего упомянутым образом оберет, а сам не приедет в гости, то (бывший гость) обратно к нему приезжает в гости, однако не с тем, чтобы поесть, а чтобы за свое получить отдарки. Хотя гость, как у них обычай, ничего о причине своего приезда не объявляет, однако хозяин о том уже ведает и отдаривает ему по возможности, а если ничем не одарит, то гость, переночевав у него, запрягает собак своих в самой юрте и сидит в санках, потыкая погонялом в землю, пока что-нибудь не получит от своего друга; если же другу его или отдарить случиться нечем или от скупости не захочется, то гость уезжает домой с великим неудовольствием и бывает его крайним неприятелем. Но это весьма редко случается, ибо обидеть друга своего за такое почитается бесчестие, что никто с обидевшим век не захочет дружиться.; ибо если кто кого позвав в гости, не столько как надлежало его употчивает, то это вменялось в такую обиду, за которую не иначе, как погублением мстить надлежало, в коем случилось столь неприятельское действие. Так же бесчестно и другому за подарки свои требовать отдарков.
Таким же образом потчивают гостей, когда случается у них какая пирушка, однако жаром не морят и подарков не требуют. Ежели потчивают нерпичьим или китовым жиром, то хозяин, накроя жиру ремнями, становится перед сидящим гостем на колени, имея в одной руке жир, а в другой – нож. Жир сует в гордо, а ножом отрезает, сколько в горло захватит.
Завидной вещи и любимой самому, у кого она есть, почти ничем, кроме объявленного способа достать не можно, ибо при том случае, чтобы хозяин у гостя не потребовал, отказать ему стыдно, чему в доказательство можно здесь объявить смешной пример, который учинил прежнего Камчатского острога некий казак из новокрещенных якутов. Он имел у себя по тамошнему обычаю друга из камчадалов, и проведав, что тот промыслил нарочитую [22 – Нарочитый, значительный, отличный, именитый; нарочито нареч. весьма, очень: много, обильно, велико, значительно, порато. Градины нарочитой величины. У него нарочитое именье. Сл. это вышло из обычая, или употребл. ошибочно, вм. нарочно.] лисицу, домогался всякими способами достать оную, однако камчадал крепился и, не взирая ни на какие его подарки, не хотел лишиться своего сокровища.

Казак, видя, что его друг ни на что не склоняется, поступил с ним по камчатскому обыкновению: зазвал его в гости, вытопил баню весьма жарко, наварил довольно рыбы и, посадив его на верхний полок, начал потчивать, не поддавая на каменку, Но как он приметил, что камчадал на довольной жаре почитает за бедное потчивание, то начал он поддавать и столько наподдал, что и самому в бане (находиться) нестерпимо было, ради чего вышел он, как хозяин, которому это дозволяется, из бани вон и стоял в предбаннике, а между тем, отворяя двери, беспрестанно поддавал на каменку и таким образом вскоре принудил камчадала взмолиться, но казак мучил его до тех пор, пока камчадал не обещал ему отдать того, о чем он старался.
Не можно сказать, сколь оное потчивание камчадалу было приятно: он с клятвой утверждал, что с роду не видал такого жару и никогда не мог надеяться, чтобы казаки гостей так изрядно могли потчивать, и лишение своего сокровища не только не счел за убыток, но и казака этого дружество, как доброе прославлял у своих товарищей, объявляя им, что камчадалы в рассуждении русских ни мало не умеют гостей потчивать.

   Гром

– простые люди говорят, что когда гром гремит, то Илья-пророк ездит по небу на огненной колеснице, и убивает стрелою прогневавшего Бога дьявола, который тогда весьма укрывается и, обращаясь в разные виды, а особливо во младенцев, просит у людей укрытия; но ежели бы оный и за лик Божий спрятался, то и тот образ не пощажен будет. Громовая стрела, убив дьявола, уходит и землю и там три года пребывает; по прошествии того времени обнаруживается, и ее находят, которая состоит из кремня. В случае колотья окачивают ее водою, и оною водою обливают больного. Уверяют пожилые простолюдины, что ежели кто часто или всегда ест гнилой хлеб, то будто тот грому бояться не будет; услышав же первый раз по зиме гром, умываются с серебра, чая получить белизну и красоту тела, также и здоровье.

   Громовая стрела

– См. Гром.

   Грехов очищение

– камчадалы между прочих церемоний очищение грехов получают таким образом: взяв березовый прут и согнув его кольцом, пропускает сквозь него жену свою и детей по два раза, которые пойдя в кольцо, оборачиваются по одному разу и тем от грехов очищаются.
Церемония начинается метением юрты [23 – Вот как это описано у Крашенинникова С. П. («Описание земли Камчатки». М-Л., 1949.) Праздник начинался с магического обряда очищения жилища, который совершали старики и женщины, державшие в руках пучки травы тоншич. Далее, из дома через верхний выход вытаскивали лестницу и вместо нее ставили необработанный березовый ствол, выносили всю собачью упряжь и все, что было связано с ездой на собаках. Пищу ели только растительную и рыбу. Исследователи полагают, что эти действия имитируют глубокую древность, когда люди не знали собаководства и охоты. На более поздние представления о мире указывает действо с чучелом кита. Около полуночи в юрту входила женщина, к спине которой было привязано чучело кита, заранее изготовленное из сладкой травы, рыбы и мяса нерпы. Женщина должна ползти с ним вокруг очага. За ней следуют двое мужчин, которые бьют по «киту» и кричат по вороньи. Одной из важных деталей обряда было изготовление новой фигурки божка хантая, которого вырезал из дерева один из стариков Завершался ритуал общей пляской под выкрики «алхалалалай». Именно так называется возрожденный в 1987 году и получивший дальнейшее развитие обрядовый праздник.]. Потом два старика, имея в руках по охапке тоншичу [24 – Тоншич особый вид мятной травы], пошептав над сором приказывают его выносить вон.
Спустя полчаса вынимают с места старую лестницу, место вычистят и старик, неведомо что прошептав, положит туда щепочку, обвитую тоншичем, после того новую привязывают с равным шептанием, а старую поставят к стене, ибо вон ее выносить, не окончив праздника, не дозволено
Между тем прибор, к езде на собаках принадлежащий, санки, алаки, узды, побежники, ошталы и прочее из юрты прочь вынесут для того, что оной ожидаемый на праздник врагам, по их мнению, противен.
Немного помешкав, принесут в юрту сухой травы и постелят под лестницей. Старик, который обыкновенно на все нашептывает, придя к лестнице с тремя бабами, сядет на правую сторону, а бабы по левую; у каждого из них бывает рогожка, а в них юкала, сладкая трава, сухая икра, тюлений жир в кишках и кусками, из юколы делают они топоры и сладкою травою увивают; и изготовив все по обычаю, старик и каждая баба отправляют от себя по человеку в лес за березой, навязав на пояса, на топоры и на голову торшич и, отдав рогожки с объявленным запасом на дорогу, немного себе из того оставив.
После того старик и бабы, встав с мест своих, обойдут вокруг лестницу один раз, махая тоншичем, который в своих руках имеют и приговаривая: Алхалалалай, а за ними обходят и те, коим надлежало идти за березою, которые обойдя, и отправляются в путь свой, а старик и бабы тоншич свой на очаг положат, а оставшийся запас бросят малолетним, как бы на драку, который они расхватавши съедают.
Между тем бабы делают из сладкой травы и из юколы кита, а сделав, вынесут, вон из юрты до времени, и положив на балаган, потом затопляют юрту; а старик выкопав перед лестницей яму, приносит камбалу обернутую тоншичем, и пошептав положит в ямку, и сперва сам на том месте обернется трижды, а после и все мужчины и женщины до малолетних.
По окончании сего действия, другой старик начинает варить сарану [25 – Сарана, сарана полевая, сибирская красная лилия, Lilium tenuifolium; зовут сараной и др. лилии: желтая сарана, L. martagon (В.И. Даль. «Словарь живого великорусского языка»).] в корытах каленым каменьем, которою сараною имеют быть потчиваны враги их; а между тем, у кого были болванчики называемые урилыдач, обвязывают их сладкою травою, а другие делают новых болванчиков Ишунг именуемых, и в потолок над очагом тыкают.
В то же время старик принесет в юрту березовой кряж, и начинает из него Хантая делать, а сделанному первой Тойон того острожка, навязывает сладкой травы на шею, а по нем и прочие сладкую траву, или тоншич приносят ему на жертву, по совершении которой поставят его на очаг, вместе со старым Хантаем.
Старик, взяв два небольшие камня, и обернув в тоншич, неведомо что наговаривает, потом закопав их на очаге по разным углам раскладывает небольшой огонь, а вокруг лестницы посадит малолетних, чтоб им хватать болванчиков, которые сверху имеют быть в юрту брошены, дети, расхватав их, обвязывают сладкою травою, а один из них взяв нового Хантая, потащит вокруг очага за шею, а прочие за ним следуют, и кричат «Алхалалалай», а потом на старом его места поставляют.
После того обсядут вокруг очага все старики, сколько их в юрте ни будет; тот, которой на все нашептывает, возьмет в руку обвитую тоншичем лопату, следующую речь к огню говорить начинает: oт Кутхи нам приказано, воздавать тебе жертву по однажды в год, что мы и исполняем; чего ради просим чтобы ты нас хранил и миловал, не причинял бы скорбей и бед, и не делал пожару. Эту речь прерывают они несколько раз, между тем все прочие старики встают и, топая ногами, и плеская руками кричат «Алхалалалай», а по окончании оной все старики встают с мест своих и взяв друг друга за руки, запляшут и закричат Алхалалалай, а с ними и все бывшие в юрте тоже кричат.
Во время крика начинают выбегать из углов бабы и девки, скосив глаза, и, искривив рот, и представляя себя, как возможно более страшными, которые дойдя до лестницы, поднимают руки кверху, и делая страшные телодвижения, пляшут и кричат во всю голову, а потом одна за другою падают на землю, будто мертвые, и разносимы бывают мужчинам и по местам своим, где лежат как бы бесчувственны по тех пор, пока некоторый старик не отшепчет каждого порознь. Отшептанные бабы и девки весьма много кричат и плачут, будто от великой болезни и тягости; а между тем старик поворожа над пеплом, бросает его дважды кверху лопатой, а по нем и прочие тоже учинят; после того старик насыпав пеплу в два ковша, посылает с этим двух человек дважды из юрты: которые выходят не обыкновенным окном, но задом, и усыпают пеплом дорогу.
Несколько времени спустя, обтянут вокруг всей юрты веревку из травы плетеную, в которой местами привязан тоншич, и таким образом день они препроводят, к вечеру возвращаются посланные за березою, которые совокупясь с некоторым числом выбежавших из юрты камчадалов, вознесут в юрту срубленную под корень превеликую березу, и начнут бить ею в окно или в двери юрты, при чем топая ногами, кричат, сколько у кого будет голосу; напротив того и бывшие в юрте ответствуют равным образом от мала и до велика, и сей вопль продолжается около получаса. После того выскочит из угла девка, как бешеная, пробежит по лестнице, за березу схватится, а к ней на помощь прибежит еще баб с десять, но Тойон того острожка стоя на лестнице, не допустит их. Между тем береза спускается ниже, и как с полу достать оную возможно будет, тогда все бабы, ухватясь за березу, начнут тянуть ее в юрту с ужасным криком и с плясанием; но стоящие на юрте держат крепко, напоследок весь женской пол, аки пораженный нечистым духом, попадает на землю, выключая ту девку, коя прежде всех за березу схватилась: ибо она до тех пор висит на ней, и кричит пока береза концом на полу станет, тогда она и по примеру прочих на землю повергается, как мертвая.
Всех баб и девок старики по-прежнему отговаривают, и все отшептывают скоро, кроме одной девки, над которой он трудился долгое время; она, очнувшись, закричала необычным голосом, что ей весьма тошно; при том исповедовала грех свой, что она до праздника собак обдирала. Старик, утешая ее, советовал болезнь нести великодушно, которой сама она причиною, что греха своего до праздника не очистила и рыбьей шаглы [26 – Шагла ж. шегла, щегла, рыбья щека, щечка; вообще, рыбьи скулы, жабры, а как лакомство, мясо на жабрах, щеках. Царевна, в сказках, одни щучьи шагла кушает. Шаглавитый, щекастый, скулистый.] в огонь не бросила.
По прошествии оного или полутора часов брошено в юрту восемь тюленьих кож, в которых навязана была юкола, сладкая трава и пузыри с тюленьим жиром, а за ними брошены и четыре рогожи, которые даваны были с кормом посланным за березою, а в них находились березовые обрубки и запас остаточный. Рыбу из тюленьих кож, сладкую траву и жир камчадалы разделили по себе, кожи постлали перед лестницей, а из березовых обрубков начали делать востроголовых болванчиков, называемых камуда, во образе тех бесов, кои в женский пол вселяются во время плясания. Помянутые тюленьи кожи отсулены были тем бесам еще по осени когда камчадалы снаряжались на тюлений промысел, ради чего и употребляют их ни на что, кроме того, что под себя стелют.
Сделав пятьдесят пять болванчиков, посадили их рядом и сперва вымазали брусникой лица им, а после того поставили перед ними в трех сосудах толченой сараны и перед каждым положили маленькую ложку. Таким образом стояло кушанье некоторое время, а как болванчики по мнению качадалов уже довольны были, то сарану съели они сами, а болванчикам, надев на головы травяные колпаки и навязав сладкой травы и тоншичу на шеи, связали их в три почка и каждый пучок по два человека с воплями и плясанием в огонь бросали, а с ними вместе жгли и щепки, которые при делании их были нарублены.
Около полуночи вошла в юрту шапхадом (или выводом) баба, у которой на спине привязан был кит из сладкой травы и рыбы, сделанный еще в начале праздника и ползала вокруг очага; за нею следовали два камчадала с тюленьими кишками, сладкой травою перевитыми и, крича по-вороньи, кишками по киту били. Как баба очаг миновала, то бросились все бывшие в юрте малолетние и кита у нее растерзали, а баба побежала вон тем же выходом, но стоявший вне юрты нарочно для того камчадал поймал ее и, введя в юрту, начал спускать по лестнице вниз головою; для принятие ее бросились несколько баб или девок с таким же, как прежде воплем, а после все вместе плясали; кричали до тех пор, пока на землю не попадали, при чем были и отшептанные по-прежнему, а между тем камчадалы растерзанного малолетними кита между собой делили и если.
Вскоре после того затопили юрту и бабы стряпать начали: каждая принесла свою посуду и толкушу и стали толочь теламаиное коренье, икру и кипрей с нерпичьим жиром, а как все оное истолкли как тесто, то старик, взяв хомягу (посуда), ходил по всем бабам и с каждой брал по ложке толкуши, а собрав, отдал хомыгу другому старику, который на все нашептывал и баб падающих отговаривал. Оный старик сел к огню с толкушею и, неведомо что наговаривая, по обычаю бросил из толкуши несколько в огонь, а остальное отдал обратно тому, кем толкуша была собрана, а старик разносил вновь по бабам и каждой давал по ложке вместо жертвенного. Таки образом, вся ночь прошла и никто из камчадалов спать не ложился.
На другой день по утру, около девятого часа, были постланы перед лестницей две нерпичьих кожи, а между ними рогожа, на которых сели три старухи; каждая из них имела пучок тоненьких ременных гайтанов, раскрашенных нерпичьей шерстью и тоншичем; в прислужниках у них был старик, который, собрав гайтаны и обжегши их на огне, обратно им отдал. Старухи, встав с мест своих, ходили одна за другой по юрте, и окуривали везде оными обожженными гайтанами, а камчадалы, жены их и дети во время прохождения старух хватались за гайтаны, как за некоторую вещь освященную и трясли их. Окуря всех, сели старухи по своим местам и одна, взяв у прочих гайтаны, вторично пошла по юрте, прикладывая их ко всем столбам и подпорам в юрте; между тем все камчадалы кричали, а все старухи, у которых пучки с гайтанами были, плясали и бесились по-прежнему; то же учинила, обойдя юрту и третья, а под конец все попадали замертво.
Прислужник, взяв гайтаны у лежащей старухи, приложил их к лестнице и держал до тех пор, пока все бывшие в юрте от мала до велика к ним не прикоснулись; напоследок раздал их по углам, где бабы разобрали гайтаны, каждая по числу членов семьи своей и надевали их на каждого человека, окурив прежде мужа, себя и детей своих.
Спустя с полчаса камчадалы постлали перед лестницей нерпичью кожу, а к двум столбам, что по сторонам лестницы, привязали по мальчику; после того вошли в юрту два старика и спрашивали у мальчиков, когда приезжает отец их? На что от всех камчадалов ответствовано им было: зимою. Старики, положив перед мальчиками по кишке с нерпичьим жиром, которые были обвиты сладкой травой, вышли вон, но вскоре возвратились в юрту и начали кричать и плясать, а с ними кричали и все бывшие в юрте.
Между тем вошла шапхадом баба, у которой под пазухой был сделанный из сладкой травы волк и набитый медвежьим жиром, кишками с тюленьим жиром и другими съестными их припасами. За бабой шел тойон [27 – Тойон м. камч. выборный, староста инородцев.] того острожка с натянутым луком, у которых голова и руки были обвязаны тоншичем, сверх того у тойона на поясе, на сайдаке [28 – Саадак м. сагадак или сагайдак, или сайдак, татарск. налучник, чехол на лук, обычно кожаный, тисненый, нередко убранный серебром, золотом, каменьями, иногда шитый, бархатный. Встарь называли так и весь прибор: лук с налучником и колчан со стрелами.] и на стреле навешаны были тоншичи повесьмами (пучками?). Как баба обошла подле стены вокруг юрты с последовавшими ей всеми жителями того острожка мужского и женского пола, скачущими и кричащими и дошла до лестницы, то несколько человек камчадалов выхватили у ней волка из-за пазухи и взбежали с ним по лестнице под самый верх юрты, чего ради все бабы, обступив лестницу, всяким образом домогались взойти на оную и достать волка, но стоявшие на лестнице мужики до того их не допускали, и хотя они некоторых из них силой с лестницы низвергли, однако же намерения своего не смогли произвести в действие, но отрудлясь и обессливе, все попадали и были разнесены по местами и отговорены по-прежнему. После того тойон, который с натянутым луком стоял между тем поодаль, приступил к лестнице и стрелял в волка, а прочие мужики стащили его на пол и, растерзав, съели, уделя некоторое число медвежьего жира для потчивания хантаев.
Об этом действии, так же как и о китовом, о котором объявлено выше, сами камчадалы сказать не умеют, но касается ли оно до их суеверия или нет и для чего бывает, однако же кажется, что оное представляется вместо комедии только для увеселения или чтобы им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали, а басня, которую они представляют, следующего содержания:
«На некоторой реке жил одинокий камчадал, который имел двух маленьких сыновей. Уходя на промысел, вынужден он был детей оставлять в юрте одних и для безопасности, чтобы не ушиблись, привязывал их к столбам. В отсутствии его приходили к детям его волки и спрашивали, скоро ли их отец будет? А дети им ответствовали: зимою. Дети от этого страха долгое время без ума были. Между тем отец с промысла возвратился и, узнав, что во время его отлучки происходило, пошел промышлять волка и застрелил его из лука».
Что же касается китового действа, то травяной кит делается во образе носимого по волнам мертвого кита, вороны из кишок – во образе ворон, клюющих труп его, а малые ребята терзают его во образе камчадалов, режущих жир его.
По окончании игры о волке, старик обжигал тоншич, которого с каждой семьи по повесьму (по охапке?) огню на жертву собрал и окуривал им юрту два раза. Обожженный тоншич положил он на очаг, исключая одно повесьмо, которое он на потолок над очагом повесил, где оно висит весь год.
Вскоре после того, нанесли в юрту березовых прутьев по числу семей, из которых камчадал взял на свою семью по одному пруту и изогнув кольцом, пропускал сквозь него свою жену и детей по два раза, которые, выступив из кольца вон, поворачивались кругом. Это почитается у них за очищение от грехов своих.
Как все очистились, то камчадалы пошли с прутьями вон из юрты жупаном, а за ними следовали и все сродники мужского и женского пола. Вне юрты проходили они сквозь кольцо вторично, а потом оное в снег втыкали, приклоня на восток вершинами. Камчадалы, сбросив на том месте весь тоншич и отрясши платье свое, возвратились в юрту настоящим входом, а не жупаном.
Из бывших на месте очищения случилась одна больная девка, которую старик, посадив на снег, с полчаса отговаривал, прикорнув перед нею и опершись о палку, напоследок отрясши ее платье ее прутом, отпустил в юрту.

После очищения принесли камчадалы малую сухую птичку, да гольца, нарочно для того изготовленных и, пожарив на огне, по частям разделили и, придя к огню, бросили в огонь три раза на жертву тем врагам, кои на праздник приходят и в баб вселяются. Они, сказывают камчадалы, живут на облаках, видом как люди, только остроголовы, возрастом с трехлетнего младенца, ходят в собольем, лисьем да россомашьем платье. Сказывают, что враги к бабам в рот входят до пятидесяти и больше.
Потом затопили юрту и, накалив каменья, начали сухую рыбу варить в корытах, а сварив, обливали щербою [29 – Щерба ж. татарск. сев. вост. вор. тамб. щурба сам. горячая похлебка, навар; уха, рыбий навар; уха из мелкой, нечищенной рыбы. Щерба да уха на язык жидка (на язык верещит, верезжит).] Хантаев, обретающихся при них болванчиков и березу, которая еще в юрте стояла, а рыбу сами ели.
Напоследок должно им было березу из юрты вынести, чего ради два человека влезли по ней в юрту (а по лестнице выходить – грех), подали оную сидящим в юрте, которую онесшись вокруг всей юрты, отнесни оную на балаган, где лежит она весь год, а почтения ей никакого не отдается; таким образом праздник у них окончился.

У северных камчадалов есть в обрядах немалая отмена в рассуждении южных. Юрта у них была выметена, над полками сделаны грядки, а на них наложены поперечные колья с обтесанными головками, которые называются урилыдач. Сверх урилыдачей около очага были сложены сухие дрова для праздничного употребления; за дровами или за кольями для урилыдачей камчадалы ездили с церемониями, так, как вышеописанные камчадалы за березою.
Немного спустя все бабы из юрты вон вышли и разошлись по балаганам и, несколько помешкав, возвратились. В юрту входили сперва старухи, после – малые деточки и бабы, а наперед себя они отпускали они сладкую траву, в которой у некоторых привязаны были кипрей и юкола; оные припасы принимали у них нарочно определенные к услужению при праздновании два камчадала, которых и называть я буду ниже служителями, и вешали на урилыдачах над их местами. Каждая баба, войдя в юрту, клала на очаг по немногу тоншичу, а потом отходила на свое место.
Между прочими спустилась в юрту одна баба с двумя двойняшными девочками; у бабы была в руках сладкая трава, а у девочек и в руках и в голове тоншич; баба, сняв у девочек с головы тоншич и положила на очаг, а после нее и девочки тоншич из рук в огнище бросили; помянутая баба не матерью оным девочкам была, но нянька, а мать их одна входила в юрту.
После того привели к очагу дряхлую старуху, у которой и в руках и на голове, так же как и у других был тоншич, который она, сбросив на огнище, отрясалась, приговаривая неведомо что.
Вскоре потом вышли два мужика из углов, сели по сторонам лестницы с топорами и с деревянными чурками; служители приносили им со всякого угла по пластине юколы, которую они, положа на чурки топорами надрубливали, приговаривая, чтобы юкола была спора и из балаганов не убывала; нарубленную юколу разносили служители по тем же углам и раздавали обратно тем, у кого взяли, отломив сперва по малому кусочку, и на огнище бросив; после того стали они есть, потчивая друг друга с угла на угол, и первый день праздника их во II часу пополудни тем окончился.
На другой день рано по утру от каждой семьи мужик или баба поехали по соседним острожкам к друзьям своим для собирания корму на праздник, ибо хотя у них и своего довольно, однако же по обыкновению их припасы на то время у соседей собирают, подобно тому, как у наших под наседку яйца.

В острожек возвратились они уже вечером и, затопив юрту, бабы начали стряпать, толочь ягоды и коренья, и оная стряпня продолжалась почти всю ночь; между тем огонь на очаге не угасал, но бесперемежно курился, ибо по их обычаю должно быть неугасимому огню до тех пор, пока стряпня не окончится, и угасание огня при таком случае за великий грех почитается.
Изготовив кушанье, что учинилось часа за два до свету, юрту скутали, и бабы начали вить из травы веревки, головы рыбьи обертывать в тоншич, накладывать на шеи травяные плетежки, а при всем том неведомо что наговаривая, пробавлялись до самого света.
По окончания упомянутого действия, служители начали со всех сторон собирать рыбьи головы, обернутые в тоншич, огню на жертву, и класть на очаг, а при положении каждой головы, приседали подле лестницы на колоду. После того все бывшие в юрте обоего пола от мала до велики приходили к очагу и бросали с себя тоншичевые повязки, а некоторые семьи, изогнув кольцом объявленные травяные веревки, сквозь них проходили а после на огнище клали, а после на огнище клали; сие у них за очищение грехов почитается.
Вскоре после очищения пришел к очагу старик и, пошептав над травою и тоншичем, которые были набросаны на очаг, начал вить из них веревки, а свивши, махал два раза по юрте, крича изо всей силы неведомо что; а по нем и прочие то же делали, сие значит у них изгнание всех болезней из юрты.
Напоследок камчадал очищал у очага двойнишних дочерей своих; положа на оный хахалчу рыбку [30 – Хахалча ж. рыбка Gasterosteus. Растен. Hiobanche. Ха(о)хлики м. мн. пск. моль, мальга, молявка, вылавливаемая грудами замест снетков; ершики.] и омегу из четырех мешочков, которые над постелью своей повесил.
Немного спустя служители со всех четырех углов юрты, крест на крест брали юколу и потчивали урилыдачей, а за ними следовали и все камчадалы и мазали их иной толкушей, иной сараной, иной сунилом или что у кого пристряпано было, а после стали друг друга потчивать, переходя с одной стороны юрты на другую; потчиваются они, кормя друг друга из своих рук ложкою.
Как обед их окончился, то камчадалы, раздевшись донага, взяли по хомяге (посуда, с чем по воду ходят) в руки, а вместо платья получая от служителя по тоншичьей повязке на шею, которые сняты с урилыдачей, вышли из юрты вон и пошли на реку по воду, следуя одни за другим рядом; у передовщика была в руке хомяга да толкуша, а у другого – хомяга же и лучина. При выходе их юрты два камчадалов, из которых одному напереди, а другому назади идти надлежало, садились на малое время подле лестницы, а придя на прорубь, передовщик, околотя оную толкушей, черпал воду, сперва оборачивая хомягу против воды, а потом по воде, а после него и все остальные то же делали, и сколько кто в один раз зачерпнуть мог, то и нес с собою. С проруби шли они тем же, как и прежде порядком и, взойдя на юрту, спускались в нее по веревкам с великий осторожностью, чтобы не расплеснуть ибо оное у них за грех почитается, а принимали у них двое подростков, нарочно для того оставленных, потому что служители сами за водою ходили… На юрте стояли они до тех пор, пока от всех посуда с водою принята не была; между тем четыре раза кричали они изо всей, плеща руками и топая ногами, а войдя в юрту, тот, который ходил с лучиной, обжигал ее в огне и обмакивал во все сосуды с принесенной водой; напротив того, из воды вынув кусок льда, в огонь бросил, а воду давал пить всем вместо освященной.

Потом бабы с оставшимся от потчивания кушаньем, пошли по своим балаганам и там остались; напоследок старики и мужиков всех выслали, а происходило там следующее: сперва старики приказали служителям истопить юрту, а когда та истопилась, то служители принесли по горсти сухой травы и разбросали по юрте, потом всю юрту и полки устлали чирелами (травяными рогожами) в двух углах зажгли по жирнику, а напоследок все старики начали вязать тоншич и, поменявшись друг с другом, повесили оный на спицы; служителям отдали приказ, чтобы в юрту и из юрту никого не пускали, юртяную дверь закрыли и сами легли и имели между собой разговоры о промыслах звериных и рыбных.
Несколько времени спустя приказали они одному служителю за дверью пощупать, а после открыть и принести с балагану рыбью щеку да целую, а самому ему на балаган ходить не велели.
Принесенную щеку и рыбью голову принял старик и, обернув в тоншич, нечто пошептал на них и сел у очага, а к нему подходили прочие старики и, потоптав объявленную щеку и голову, перейдя через огнище, возвращались на свои места; потом служители вышли из юрты вон и тем окончилось первое тайное их действие.
По прошествии двух часов, собрались в юрту все мужики, бабы и малые ребята, которые того года хворали или тонули. Бабы все мужикам и малым ребятам обвязали головы тоншичем и, дав им в одну туку тоншичу, в другую – сладкой травы, выслали вон из юрты; при выходе обносили они сладкую траву вокруг лестницы и, взойдя на юрту обошли оную вокруг три раза по солнцу, а после того, стоя на верху юрты, рвали на мелко сладкую траву и тоншич и бросали в юрту, а перебросав и сами входили и, сняв с себя тоншичевые перевязки, на огнище клали и, потоптав ногами те, которые хворали, отходили по своим местам, а которые тонули, те легли в огнище; и все то представляли, что они в то время, как тонули, делали и кликали поименно, от кого тогда требовали помощи, которые придя к огню с пеплу их, словно бы из воды таскали.
Напоследок была принесена рыбья щека и брошена на огнище с приговором: «ту, ту, ту» и изломаны на обеих сторонах юрты по две рыбки-рогатки и разбросаны по полу; между тем служители, побывав на дворе, жирники загасили, чирелы, которыми была устлана юрта, собрали и разложили маленький огонь, а в него положили камень и, сжегши все перевязки, бывшие на головах у больных и утопленников, приказали ребятам погасить оный каменьем. Таким образом тайное их действие окончилось, и того дня больше ничего не происходило.
На третий день поутру рано затопили юрты и положили перед огнем два пучка сухой травы или соломы и прутья, вместе связанные и праздничные служители стали один у одного, а другой у другого пучка. Как огонь разгорелся, то они поменявшись пучками, начали их развязывать и прутья раздали по мужчинам, из которых иные их намелко ломали, а иные в кольца вили и с неким наговором, солому всю перенесли на одну сторону очага и стали делать Пома.
Сделали его наподобие человека, вышиною около полуаршина, а тайный уд приплели ему сажени в две и долее и положили его головой к огню, а тайный уд к потолку привязали. Между тем, как Пома делали, несколько человек, взяв по одной травинке, выходили вон из юрты и, обтерши столбы у своих балаганов, возвратились в юрту и бросили оные в огонь, а с ними вместе и разданное прутье было сожжено.
Когда Пом некоторое время повисел, то старик пришел отвязал его и, согнув его тайный уд кольцом, обжег на огне и махал им, по юрте, приговаривая: «уфай», а за ним и все бывшие в юрте то же кричали, а напоследок сожгли нареченного Пома.
По сгорении Пома стали мести юрту, пригребая весь сор к лестнице, из которого каждый камчадал брал по маленьку и относил в лес, усыпая дорогу, по которой на промыслы ходят, в то же время и бабы все на юрту вышли и стали в кучу.
Камчадалы, возвратясь из лесу, кричали, стоя на юрте, четыре раза, плеща руками и топая ногами, а после вошли в юрту, а на их места сели бабы и многократно кричали «Алалулу».
Между тем юрта истопилась, и оставшиеся головни по обыкновению начали выметывать, но сидевшие наверху бабы, ухватив оные, обратно в юрту метали и чтобы мужчинам обратно ни одной головни вон не выбросить, то закрыли они дверь или окно рогожами, а по краям их сели сами; мужчины, взбежав по лестнице, силою двери раскрыли и, выйдя на юрту баб долой сгоняли; между тем другие головни метать успевали, но понеже бабы мужчин числом превосходили, то иные их таскали, иные головни обратно в юрту бросали, чего ради в юрте от дыму и искр и сидеть почти невозможно: ибо головни как ракеты – то вверх, то вниз беспрестанно летали; и продолжалось сие их веселье с полчаса. Напоследок бабы поспешили головни выбросить, а тех мужиков, которые выбежали их отбивать до тех пор таскали и мучили, пока они другими, вышедшими им на помощь, не выручены были.
После объявленной потехи бабы, попев немного наверху, стали спускаться в юрту, а мужики стояли по обе стороны лестницы, а мужики стояли по обе стороны лестницы фрунтом, и каждая сторона домогалась сходящих баб перетащить на свою сторону, от чего происходило между ними сражение, и которая сторона перемогала, та бабу как бы в полон отводила.
Когда случается, что бабы взяты бывают в противные стороны, то каждая сторона выкупает своих пленников, равным числом завоеванных, а ежели одна сторона овладеет большим числом, так что другой нечем выкупить будет, то оная ходит, как бы войною для их освобождения, при чем не малый бой происходит.
По окончании объявленной потехи расклали они небольшой огонь, и сожгли урилыдачей и по другим местам висевший тоншич, а служители принесли по два маленьких голичка и испекши мелко на ложке искрошили и поставили у лестницы по правую сторону; после того пришел старик и перебросал в огонь большую половину рыбы, приговаривая «та», то есть «возьми»; а остатки разделили служители по камчадалам, имеющим у себя маленьких болванчиков, называемых урилыдач; головни после этого вон не мечутся, но перегорают в юрте.
Наконец делили они между собой омег, который остался в мешочках после очищения двойняшных девок; самое последнее действие их праздника их праздника сходить в лес и поймать маленькую птицу, которая жарится и делится по куску между всеми камчадалами, которую каждый надкушав, в огонь бросают.
Сей праздник праздновали камчадалы до прибытия россиян по целому месяцу, начиная с новолуния.

   Грех

– камчадалы почитают за грех драться или ссориться над кислой рыбой, опасаясь совершенной погибели. Грех совокупляться с с женой когда, когда с собаки сдирают кожи, опасаясь чесотки. Грех соскребать снег ножом с обуви, веря, что от того приключится буря; грех мясо различных зверей и рыб варить в один одной посуде, опасаясь несчастия в ловле и чирьев; грех ножи и топоры точить в дороге, опасаясь непогоды и бури. Главный грех у них – скука и беспокойство, которого убегают они всеми мерами, не щадя иногда и своей жизни. Ибо по их мнению лучше умереть, нежели не жить, как им угодно, от чего частые самоубийства происходят.

   Гунзыт

– так называется шапка калмыцкого ламы; оная бывает высока и убрана каменьями, кою он во время служения употребляет. См. Вера.

   Гусь красный

– калмыки думают, что в этой птице живет злой дух, и когда по случаю увидят красного гуся, то клянут его чрезмерно и лицо свое отвращают, как от нечистой птицы.

   Д

 

   Дажбог, Дашуба или Дажба

– славянский киевский бог, почитали его богом-подателем благ и также еще богом богатства, имел храм в Киеве.

   Далай-лама

– первосвященник калмыцкий и многих других народов; они верят и утверждают, что душа его по разрушении тела переселяется в тело другого человека, который около того времени рождается. И так в сей новой твари Далай-Лама опять является.

   Двойни

– в России у простолюдинов рождающиеся двойни предзнаменуют тому дому счастье, а у камчадалов это же почиталось за великое несчастье, и одному из рожденных неотменно должно было по явлении на свет вкусить смерть, так же как и рожденному в плохую погоду, однако этого иногда примиряют с бесами. См. Шаманы.

   Деньги медные

– виденные во сне медные деньги значат слезы.
Простолюдины деньги щербатые, то есть с попорченными краями кладут в кошельки нарочно и ни за что их не тратят, веря, что от оных умножаются их доходы
Чуваши при жертвах клали в кереметях в выдолбленные нарочно для того в столбах деньги, которые хозяева семей или старшины волостей вынимали из тех столбов в определенное время и употребляли их либо на пиры, либо на общие какие потребы.

   Джа-Адугар

– См. Адугар-Джа.

   Дидилия

– под этим именем почиталась у некоторых славян богиня родов или родин, которую и молили о плодородии детей.

   Дид, или Дидо

– киевский бог, почитаем был богом отвращения любовной страсти, тогда как брат его Лельо возбуждением оной.

   Догода

– славянский зефир, которого признавали богом-производителем тихого и приятного ветра и ясной погоды.

   Дождь

– ежели кто выехал в дорогу, а в то время пойдет дождь, то значит сие благополучную дорогу, да и во всяком предприятии шествие дождя почитают за счастье.

   Доки

– так называются в деревнях те люди, которые всякое чародейство или порчу отговорить, то есть отвратить, могут, а сами чародейства производить не в силах.

   Домовой, или дедушко домовой

– верят, что во всяком доме живет черт, под именем домового, он ходит в дом по ночам во образе человека, и когда полюбит которую скотину, то оную всячески откармливает, а буде не полюбит, то скотина совсем похудеет и переведется, что называется – не ко двору. Говорят, что он тем лошадям, которых любит, заплетает на гриве косы и подкладывает сено, завивает также и мужикам в бородах косы, коих любит; но коих не любит лошадей, у тех расплетает и почти всю гриву выдергивает, также будто подбивает лошадей под ясли, от чего лошадь поднимает в конюшне великой стук, иногда же находят ее в великом поту или мыле. Когда домовой покажется ночью без огня спящим людям, что делает особливо во образе монаха, то смельчаки спрашивают, к добру или худу, и он ответствует, что будто и сбывается. Ежели кого в доме не полюбит, то делает ему всякие страхи и беспокойства, бросает в него всячиною, однако не попадает, хлопает дверьми, наваливается на спящих, так что ни коим членом двинуться не возможно, хотя память и есть, наконец, щиплет до синя, но боли на том месте не бывает; когда ж хозяину умереть, то домовой по всякую ночь воет. Вотяки называют домового Албает или Коболт; живет он в пустых домах в деревнях и не только там, но и в банях их шалит, в рассуждении чего и сожигают они ветхие свои избы и строения.

   Доржа-Зодьба, Еркетю и Дойшин-Бурхани

– духовные калмыцкие книги, высоко ими почитаемые, между которыми однако же Доржа-Зодьба великое преимущество имеет. См. Вера.

   Дорога

– в понедельник выезжать в дорогу не должно; уверяют, что оная благополучна быть не может, также добра не предвещает, когда перебежит через дорогу заяц или другое животное. Когда кого провожаешь и хочешь, чтоб опять скорее иметь с ним свидание, то при последнем прощании, и возвратившись домой, должно скорее назад оглянуться.

   Дустехнич

– этим именем камчадалы вообще бога, которое имя отменно и почитают, так же как афиняне неведомого бога. См. Вера.

   Дьявол

– См. Черт.

   Дьявольское наваждение

– под этим именем разумеют простолюдины тех дьяволов, которые будто бы в младенчестве украдены были у людей и воспитаны нечистыми духами, коих колдуны сажают в дом вместо кикимор.

   Дедушка-водяной

– эти отменные черти живут в воде, а особенно в мутной, то есть в лиманах или ильменях, рукавах, заливах, озерах, болотах и генерально подле мельниц. См. Водяной дедушко.

   Дети

– камчадалы верили, что Билюкай, их громовый бог через слуг своих в бываемые вихри уносит их детей и употребляет вместо подставок, на которых плошки с жиром вместо свеч горят. См. Вера.

   Детинец

– так назывался Новгород по разорении первый раз Славнска. Имя это получил он, как повествует об этом некоторый новгородский летописец, от нижеописанного приключения: когда сей столь славный в древности город намеривались славяне по разорении первоначального Славенского заложить, тогда их народоначальники собравшись думали на чем оный основать и какое дать ему название. В то время некто из старейших предложил собранию, чтобы на утре при восходе солнечном выслать на путь нарочно избранных и кто им первый на встречу попадется, тот будет служить и основанием и именем городу. Совет сей собрание подтвердило и определило по оному исполнить. Итак, принести жертвы и обеты богам отправили совершителей этого намерения. Они, возвратясь на другой день к собранному градоначальству, представили пред ним мальчика, которого они ранее всех встретили. Народоначальники по древнему своему языческому обыкновению приказали его положить началом основания городского, а город наименовали от него Детинцем, ибо в старину детина назывался детинцем, имя, которое и ныне по некоторым местам употребляют.

   Дятел, птица

– вотяки обожают эту птицу в таком разуме, чтоб он не вредил их лесов и для сего, поймав оного, делают в лесу клетку, где несколько времени его питают, а потом, сделав ему публичное моление, отпускают на волю.; а чтобы не вредил он бортевых их деревьев, то приносят ему в жертву дикую утку. Ежели же черный дятел перелетит через дорогу, либо ворон или кукушка сядет на кровлю, так же если увидят и то, что еж бегает, то это предзнаменует смерть или тяжкую болезнь.

   Е

 

   Еретик

– так называют отпадшего от веры человека, который не только что не исправляется, но и хулу на веру всегда произносит.

   Ж

 

   Железница, или бешеная рыба

– водится в великом множестве в Волге; рыболовы и прочие простолюдины уверяют, что ежели кто оную рыбу употребит в пищу, то непременно сойдет с ума, для чего попадающуюся ее в невода многим количеством бросают опять в воду или отдают за ничто мордве и чувашам, которые, употребляя ее в пищу, с ума не сходят. [31 – Это обычная волжская селедка, которая в путину идет сплошным потоком, так что воткнутое в нее весло стоит. В екатерининские времена стараниями государства запрет на ее употребление был снят.]

   Жертвы

– есть еще в Российской империи такие области, где идолопоклонство не совсем истреблено. Например, российский лопарь, приготовляясь к такому обряду очищения и привязывает крепко всех собак, чтобы какая-нибудь не перебежала через его дорогу и потом, взяв с собой кости или рога требуемого богами в жертву зверя, пускается в путь к святому месту, не говоря о том никому, а увидев оное, кидается опрометью наземь и ползет к своей святыне. Потом возлагает приношение свое на жертвенник, молится, приложив лицо свое к земле и, встав, возвращается в свое жилище. Большая половина жертв остается просто на месте, а от того скапливаются превеликие груды костей и рогов, но некоторые и зарывают оные, потому что, может быть, что дарят подземным божествам. Мяса они не приносят никогда в жертву, будучи крепко уверены, что боги не преминут покрыть оным кости. Если собака примется глодать жертвенную кость, то должно ее убить и, срезав из нее ту же самую кость, которую она изгрызла, положить вместо оной на жертвенное место. Иногда они выпускают они кровь назначенных в жертву зверей в реку или проливать молоко, либо вино наземь в жертву для умилостивления к себе земных и водяных богов. См. Вера.

   Жуки

– простаки ловят весною жуков и примечают, ежели у него на передних ногах больше зародышей, то должно в то лето сеять ранее и тот сев будет лучше, ежели на середних, то должно сеять в среднюю пору, ежели же на задних, то поздний сев всех будет прибыточнее.

   З

 

   Заговенье

– суеверные женщины в заговенье не шьют и верят, что от того непременно сделается заусеница или неизлечимая ногтоеда.

   Замки

– суеверные старухи кладут под порогом замки в то время, как жениха с невестой ведут из церкви, и когда они перешагнут чрез незапертой замок, то тотчас его поднимают и замыкают и ключ бросают в реку или колодец, чтоб жили муж с женою согласно.

   Заспать младенца

– беспечные, а от того крепко спящие или пьяные женщины часто сонные придавливают младенцев, положив с собою на постель, что и называется – заспала. Кроме непростительного сего согрешения верят, что душа оного младенца не наследит уже царствия небесного; а сие смешное произвело еще невероятнейшее суеверие. Рассуждают простаки, что такой женщине должно стоять в церкви одной три ночи, очертившись кругом мелом, которое очерчение должен учинить священник. В первую ночь будут ходить мимо нее бесы и, нося ее младенца, ей показывать. Во вторую ночь, нося мимо ее, будут ее давить, бить и щипать и говорить ей, чтобы она вышла только из круга, то и отдадут они ей младенца; а как скоро она из него выступит, то и будет добычею дьяволов. В третью ночь мучат его несказанно, увещевая ее, чтоб вышла она из круга, а когда не выйдет, то измучат его до смерти. По воспетии же петухов они исчезают и оставляют матери младенца мертвого, которого она показывает после всем и учиняет ему должное погребенье.

   Затмение

– всякое лунное и солнечное, по уверению грубых невежд значит непременно общественное несчастье, то есть или мор, или войну, наводнения, пожары и прочая; и даже доныне никто уверить не может сей сожалительный человеческий род, что то неотменные действия натуры (Природы) и порядочных расположений оной правила, ибо это передано им от древних писателей, как например:

«Тоя же зимы (1202 года) быша знамения многа на небеси, в пять часов нощи потече небо все и быть червлено кое кровь и бе видеши снег на земли и на хоромах, яко кровь пролияна, и многие видеша течение звездные на небеси, и отторгахуся звезды от небеси на землю, и сия видеша человечцы ужасошася зело, мняже яко конец миру грядет, понеже убо знамения на небеси или в звездах, или в солнце или в луне или в ином чем бывают не на добро, но проявляют или глад, или смерть, или ратных нашествие или междуусобные брани и рати».

А вотяки, если приметят солнечное или лунное затмение, то говорят, что оборотень прикоснулся к солнцу или луне.

   Звезды и планеты

– многие находящиеся в России идолопоклоннические народы верят, что звезды, а особенно планеты восхождением своим и захождением или различными между собою положениями имеют силу и действие в светских делах. А начало этого суеверия пошло от халдеев.

   Звероловство

– вогулич, собираясь на звериный промысел, берет с собой какую-нибудь вещь для счастья, например, из чурки выделанную колодицу с пришибленным соболем, или в капкане пойманного зверя и тому подобные другие. Оную вещь он столь долго хранит и почитает, пока бывает удача в промысле, в противном случае бросает с презрением, ломает и ругается над нею так, как вредной, придавая ей прозвание шайтана, то есть черта. Это значит, что суеверы почитают эту вещь за святое, от которой надеются себе (извлечь) какой-нибудь прибыли.

   Земля

– все простолюдины верят, что земная твердь основана на четырех превеликих китах, которые держат на себе сию громаду, и один уже из сих китов умер, от чего и последовали великие на землю перемены; а как все оные перемрут, то тогда последует преставление света.

   Зеркало

– начало сей вещи суеверы производят от следующей причины: некоторый монах, спасаясь в пустыне и читав в священном писании сии слова: «Просите и дастся вам», – усомнился и, желая удостовериться, что все ли получить может, чего захочет, пошел просить к некоторому царю дочери его себе в невесту. Царь, почудясь сему требованию, сказал о том своей дочери, которая, столь же удивившись, ответствовала отцу своему: как сие дело чрезвычайное, то должно, чтоб монах, ежели хочет получить меня в невесту, сделал также чрезвычайное, то есть принес бы мне в подарок такую вещь, в которую бы я всю себя видеть могла, а сие происходило еще тогда, когда зеркало выдумано не было. Монах, сие услышав, пошел искать такой вещи. Ходя по лесам долгое время, вошел он в некоторую пустыньку, которая тогда никем не была обитаема, посидя несколько время, услышал он тяжкий стон, а на вопрос его ответствовано ему: почтенный монах, сжалься на мое страдание, ибо уже несколько лет заключен я в сем рукомойнике обитавшим здесь монахом, выпусти меня из сей темницы, и я тебе могу услужить, всем тем, чего ты пожелаешь. Монах, имея к тому случай, предложил ему о той вещи, которую дьявол доставить ему и обещал; он снял с рукомойника крест и его выпустил. Дьявол в скором времени принес к нему зеркало, которому монах, взяв в руки, чрезвычайно удивился, и отнес оное к царю, однако от брачного супружества отказавшись, пошел умолять о своем согрешении, в том, что он возымел сомнение против священного писания. И поскольку эта вещь доставлена монаху дьяволом, то поэтому раскольники в зеркало никогда не глядятся и во всех их домах ни единого не отыщешь, кроме как у светских раскольников, ибо между оными есть и таковое разделение.

   Зимцерла

– богиня, владычествующая над началом дня, то есть заря.

   Змеи

– сии пресмыкающиеся почитались у некоторых славян домашними богами, им приносили в жертву молоко, сыр, яйца и все то, что на стол поставлялось. Запрещено было всем делать сим животным вред, а в противном случае жестоко наказывали, а иногда и жизни лишали преступников сего закона. Уверяют, что сии гады входят к человеку во внутренность. Ежели спящему на полу когда грезилось, что он пил весьма студеную воду, если ему тошнится по утрам, ежели мерещится, что у него в животе ворочается или раздувается живот, то никто уже не смеет сомневаться, что у него в желудке обитает змея. Такого поят парным и наговоренным коровьим молоком, смешанным с конопляным маслом столько, сколько желудок его вместить может, потом привязывают его за ноги в жарко натопленной бане к потолку и держат до тех пор, пока не вырвет из него, как говорят, черенки, с которою рвотою, по уверению их, и змея выходит.

   Змеи огненные

– к некоторым женам и девицам летают ночью огненные змеи, то есть воздушные дьяволы, и имеют с ними плотское совокупление, от чего те женщины весьма худеют. Проезжающие в зимнее время ночью поля видят падающие с неба звезды, кои также почитают за оных же дьяволов, и крестятся, произнося сии слова: «Аминь, аминь, рассыпься!»

   Знамение

– См. Затмение.

   Знич

– священный неугасаемый огонь: по многим славенским городам имел храмы, жертвовали ему частью из полученных от неприятелей корыстей и пленными христианами; в тяжких болезнях имели к нему прибежище. Корыстолюбивые жрецы обманывали народ, сказывая ответы болящим, о которых уверяли, что будто получили их чрез вдохновение сего божества.

   Золотая баба

– богиня некоторых славян: храм ее стоял при реке Обиго, в руках держала она младенца, коего называли ее внучкою, подле ее истукана лежало множество музыкальных орудий, от которых повсеминутно происходил шум во храме. Она почиталась пророчицею и давала ответы. Никто не осмеливался пройти мимо нее без принесения какой-нибудь жертвы; а ежели ничего не имел, то вырывал из платья своего волос, подносил ей оный, кланяясь в землю, и тем ее чтился умилостивить.

   Зубы

– когда у детей падают зубы, то велят ребенку встать к запечке задом и бросить зуб за печь, приговоря сие: Мышка, мышка, на тебе репяной зуб, а ты дай мне костяной, – веря, что от того зубы скорее и без боли растут.

   Зевана или Зевония

– богиня славенская, оная почиталась богиней рощ и лесов, и ей молились о счастливых звероловительствах.

   И

 

   Игра бесовская

– когда какая башкирка незадолго до разрешения от бремени впадает в болезнь, а особенно когда будет чувствовать отменное от живота давление или судорожные порывы, то башкиры без всякого сомнения приписывают это прикосновению нечистого духа; в таком случае призывают своих чародеев, называемых шайтан-куряза (чертовидца), который с великими обрядами делает с чертом сражение и его прогоняет, и это они называют «игрой беса».

   Идол

– сделанный руками человеческими болван, которых древние идолопоклонники почитали за богов под разными именами и видами. Кроме видов человеческих были идолами и доныне язычниками почитаемые деревья, звери, птицы и прочая. Например, вогуличи поклоняются подобной видом оленю скале; вотяки почитают своим идолом ветви пихтового дерева, а других идолов носят в своих сапогах, ходя на звериный промысел; камчадалы чтут жерди с обостренными головками, остяки признают за богов куклы; курильцы – щепки или стружки. В семидесяти верстах от Обдорска в лесу стоят еще и доныне такие идолы: один представляет мужское, а другой – женское лицо, одетые сукном и мягкой рухлядью (мехом), обвешаны жестяными изображениями зверей, людей, птиц, лодок, рыб и прочего; кругом их лежат котлы, чашки и другая домашняя утварь, а на деревьях около их шалашей висят шкуры содранные со зверей, принесенных им в жертву; да и по другим местам, населенным язычниками, таковые же есть идолы. См. Вера. Домашних же своих некоторых идолов намазывают они жиром и кровью в знак даваемой им пищи. Язычники идолов чтут много, но, не получая от них помощи, поступают тому и противно. Например, остяки, когда приметят, что нет хворому помощи от идола, которого они просили, то ругают его бранными словами, низвергают, а иногда и колотят.

   Изнижен

– черемисский бог, почитают они его Хранителем домов их, покоя и благополучия, так же, как Куклеша, Одекшера и Нуваша.

   Изнанка

– ежели кого в лесу обойдет леший, как то думают о том невежи, и от того дорогу человек потеряет, го должно все имевшееся на себе платье скинуть и надеть наизнанку, то от того сила обойдения лешего пропадает, и человек снова дорогу отыскивает.

   Изурочить

– кто вдруг кому подивится, или скажет он: «Слава Богу, здоровенек!» – и тот похудеет или занеможет, про такого говорят, что он изурочил и у него слово худо; а ежели только поглядит – и человек от того или скотина захворает, то говорят, глаз у него благ, дурен, или изурочлив.

   Изюм

– раскольническая шайка, называемая подрешетниками, употребляют изюм вместо причащения святых тайн, напояя оные некоей отравою, и так вкусившие от тех ягод желают себе смерти и хотя или сожечься, или удавиться, или в воде утопиться, и многие во исступлении ума своего сами себя погубили.

   Икать

– если кто икает легко, то верят, что его в то время кто-нибудь поминает, а когда икает тяжело, то его бранят.

   Ильин день

– то есть день святого пророка Ильи. Пермяки собираются в этот день из двух или трех деревень в одну и приводят с собою быка или теленка, которого заклают и обществом употребляют в снедь. И так пророк Илья умоляем бывает от них приношением быка, а Прокопий – закланием барана. В этот день где ни выгоняют стада, веря и других уверяя, что в это время все свирепые звери и ядовитые гады оставляя свои норы, ходят по лесам свободно.

   Илькхум

– начальнейшая богиня камчадальская. См. Вера.

   Ильмер

– первенствующий вотяцкий бог. См. Вера.

   Имя

– некоторые суеверы при крещении детей дают им другие имена, а первое прилежно таят, веря, что якобы не ведая первого, или подлинного имени, колдун им не может ничего учинить, то есть не сможет сделать их оборотнями и прочим. При рождении посылают на улицу, и кто первый навстречу попадется, то дают младенцу его имя и призывают иногда его в кумовья, мня, что от этого младенец будет долголетен. Корякам дают имя старые бабы, ставят две паленки [32 – Паленка, палиха влад. пресная лепешка, подпаленная] и перевязывают ниткою посередине, вешают на нитке камень, обшитый в кожу каменного барана, а при том неведомо что шепчут и спрашивают у камня, как назвать младенце, напоминая имена его сродников, на котором имени закачается камень, то бывает младенцу и имя.

   Именины

– когда празднуют день чьего-либо тезоименитства, то в самом начале обеда берут со стола большой, нарочно для того пирог сделанный с кашею и разламывают оный над головой именинника, что знаменует целый будущий год жить ему в благоденствии, и чем более рассыплется на нем каша, тем жить ему достаточнее. И не надобно также неотменно, чтобы во время празднества оного было бы что-нибудь разбито – это также знак благополучия, а когда того не случится, то бьют нарочно рюмку или стакан. Здесь и в Москве посылают к имениннику подарки, а в других городах именинник заказывает маркитанту или булочнику печь сгибни и посылает их к одному из своих родственников.

   Ингул или Иннаху

– так курильцы называют щепки или стружки, кои они за богов почитают. См. Вера.

   Иргибаш-Юма

– божество черемисов, обитающих в Башкирии. См. Вера.

   Йрзям

– чуваши так называют место своего богомолия, так же как черемисы и мордва свои керемети.

   История

– некоторые истории и летописи наши наполнены многими суеверными повествованиями, которые и доныне служат великим развратом непросвещенным россиянам; я удовольствуюсь выписать некоторые из летописца, названного Никоновским [33 – На самом деле в наши дни эти выдержки приписывают летописцу Нестору и они содержатся в «Повестях временных лет» (нетрудно догадаться, сколь многого бы лишилась отечественная словесность, если бы все наши летописцы соблюдали нормы морали, как от них требует М.Д. Чулков.], где грубость невежества прошедших веков довольно откровенна, а оный напечатан без всякой вычистки, несмотря на то, что о случаях, наносящих соблазн, никто бы сожалеть не стал, если бы они в печатании и пропущены были, понеже для просвещенного человека служат она вздором, для простолюдина соблазном, а для истории излишеством, например:

Того же лета 6632 восстали волсви лживые в Суздале, избиваху старую чадь [34 – Основными социальными группами в северных поселках были, по-видимому, «простая чадь» – то есть смерды, свободные общинники, и «старая чадь» – старейшины, обладавшие достатком, приобщенные к местному управлению и сбору дани.] бабы по дьяволю поучению и бесованию, яко сии держат гобино [35 – Гобина, гобзина, гобза ж. стар. обилие, богатство, довольство, достаток; урожай.] и жито и голод пущают и бе мятеж велик и глад по всей стране той, яко же мужу своя жена даяти да ю, кормят себя челядином.

В том же 1124 году восстали лживые волхвы в Суздале, избивали старейших и женщин по дьявольскому поучению, якобы за то, что те придерживают добро и хлеб, и был великий бунт и голод по всей стране, словно мужу своя жена давала поедать себя и оба пожирали слуг.

Прииде Волхв прельщен бесом, и пришед к Киеву (в 1071 г.), глаголаше сице: поведая людем, яко на пятое лето Днепру тещи на вспять, а землям прийти на иная места, яко стати Греческой земли на Русской, а Русской на Греческой, и прочим землям изменитися, его же невегласи послушаху, вернии же насмехахуся, глаголюще: бес тобою играет на пагубу тебе. Се же и бысть ему; во едину убо нощь бысть безвести. Беси бо, подтокше, на зло водят, по сем же смеются, ввергши в пропасть смертную, и научивши глаголати, яко се скажем бесовское научение и действо.

Пришел некий волхв, соблазненный чертом и, подойдя к Киеву (в 1071 г.) говорил людям, что будто на пятое лето Днепру предстоит потечь вспять, а остальным землям измениться, якобы греческая земля встанет на место русской, а русская на место греческой, предстоит так же и другим землям так измениться. Невежи его слушали, а верующие насмехались над ним, говоря: «черт играет с тобою на гибель тебе». Так и вышло, в одну из ночей пропал он без вести. Черти ведь подстерегают людей, уводят их ко злу, потом же над ними смеются, ввергнув их в смертную пропасть и научивши говорить, и на это мы скажем, что это дьявольское наущение и действие.

Бывши бо единою скудости в Ростовстей области, востаста два Волхва от Ярославля, глаголюще: яко мы свемы, кто обилие держит. И идоста по Волзе и приидоста в погост; ту лучшая жены наричуше, глаголюще: яко сия жито держит, а сия мед, а сия рыбу, а сия скору [36 – Скора стар. шкура, сырая кожа; пушной товар.]. И привожаху к ним сестры своя, и матерь, и жена своя; они же в мечте прорезоваша им за плечом, и выимаста любо жито, любо рыбу, любо белку. И убиша многи жены, имения их отнимаху за ся; и приидоста на Белоозеро; и бе у них иных людей триста.

Было время великого недорода в Ростовской области, и пришли туда два волхва из Ярославля, рассказывая: знаем мы, у кого изобилии всего. И идя по Волге и приходя в каждый погост, сразу же объявляли знатных женщин и заявляли: вон та хлеб прячет, а та мед, а другая рыбу, а третья – шкуры. И приводили к ним мужчины кто сестру свою, кто мать, а кто и жену свою, они же обманывая людей, прорезывали им платье за плечом и и вынимали оттуда либо хлеб, либо рыбу, либо белку. И так убили многих жен, и имения их отнимали за это, а затем пришли на Белоозеро, и с ними было людей человек триста… В то время собирая дань от Святослава в те места пришел Ян, сын Вышаты, и поведали ему белозерцы, как два волхва пришли и что многих они уже по Волге и Шексне погубили и теперь пришли сюда.

Случися прийти от Святослава дань емлюще Яну сыну Вышатину, и поведаша ему Белозерцы, яко два Волхва пришли, и ужа многих по Волзе и по Шексне погубили, и пришли еще семо.

Ян же испыта, чьи есть смерди; и увидев же Ян яко князя его, и посла к ним, иже около его суть, и рече: выдайте Волхвов тех семо, яко смердиев князя моего и мои; они же сего не послушаша. Ян же сам пойде без оружия. И реша ему отроцы его: не ходи без оружия: иссоромотят тя. Он же повеле взять оружие отроком, беста бо с ним 12 отрок, и пойде с ними по лесу; они же сташа, испочнившеся противу. Яневи же идущу с топорком, выступила от них три мужа и приидоша к Яневи, рекуще ему: видя, что идеши на смерть, не ходи. Яневи же повелевшу бити я, к прочим же пойде; они же сунушася на Яна, един же грешись топором. Ян же оборотя топор и ударя тыльем, повеле отроком своим сечи их; они же бегоша в лес; убиша же ту попина Янева. Ян же шед во град к Белозерцом, и рече им: аще не имете Волхвов тех, не иду от вас за лето. Белозерцы же шедше, яша их и приведоша их к Яневи. И рече им Ян: что ради толико погубиста человек?

Ян же, разузнав, что эти крестьяне и узнав, что они холопы подданного его князя, послал к нему и заявил: «выдайте мне этих волхвов, как рабов князя моего, но те его не послушались». Ян пошел к ним сам без оружия. Но сказали ему люди его: «не ходи без оружия, поскольку осрамят они тебя». Он же велел взять оружие своим двенадцати воинам и отправился с ними лесом. Смерды же ополчились против него. Навстречу Яну, выступающему с одним топориком выступили трое мужчин и, подойдя к Яну, заявили: «Видишь, что идешь к смерти, так не подходи». Ян велел бить их и пошел к остальным. Они же набросились на Яна, один из них с топором., Ян же, повернул топор, ударил его обухом, и велел своим людям рубить их. Остальные же смерды, бежав оттуда, увили попа Яна. Ян же, войдя в город к белозерцам, сказал им: если среди вас нет тех волхвов, то я не уйду от вас в целый год. Белозерцы кинулись искать их, нашли и привели их к Яну. И спросил их Ян: «Ради чего вы погубили столько человек?»

Онем же рекшим: яко ти держат обилие; да аще истребим сих, да будет гобина; и аще хощеши, пред тобою вымем жито, или рыбу, или иное что. Ян же рече: поистине лжа то есть: сотворил есть Бог человека от земли, составлен костьми и жилами от крове и несть в нем ничто же, но токмо Бог един весть. Они же глаголаста: вемы, како есть сотворен человек. Ян же рече: како? Они же реста: Бог мывся в мовнице и, вспотев, отреся ветхом, и сверже с небеси на землю; и распреся сатана с Богом, кому в нем сотворите человека. И сотвори диавол человека, а Бог душу в он вложил; тем же аще умрет человек, в землю идет тело, а душа к Богу идет. И рече им Ян: по истине прельстил есть вас бес. Коему Богу веруете? И реша: Антихристу. Он же рече им, то где есть?

Те же отвечали: «Эти люди держали припасы, и если мы их истребим, то будет для всех изобилие, а если хочешь, то мы и перед тобой вынем из любого хочешь хлеб, хочешь– рыбу, а хочешь – что иное. Ян же отвечал: «Поистине, это ложь! Ведь Бог сотворил человека из земли, составил его из костей и жил на крови и нет в нем ничего, то только один Бог». Те же возражали: «Нам ведомо как был сотворен человек». Они же заявили: «Бог мылся в баньке, вспотел, отерся ветошью и сбросил ее с небес на землю. И тогда заспорил сатана с Богом, кому из нее удастся сотворить человека. И сотворил дьявол человека, а Бог в него душу вложил, и потому, когда умрет человек, то тело его идет в землю, а душа его идет к Богу. И сказал им Ян: «Поистине прельстил есть вас бес. Какому Богу вы веруете?» Те отвечали: «Антихристу». Он же спросил их: «Где же он?»

Они же рекоша: сидит в бездне. И рече им Ян: то кий-то Бог сидит в бездне? той есть бес, а Бог есть на небесех, седит на престоле славимый от ангел, иже предстоят ему со страхом, не могуще нан зрети, а сих ангел свержен бысть за гордость с небеси, его же вы глаголете Антихриста, и есть в бездне, яко же вы того глаголете, ждуще, егда снидет Бог с небеси, сего Антихриста ем, свяжет узами, и посадит в огне вечнем с слугами его, иже к нему веруют; вам же и зде приятии мука у меня и по смерти тамо. Онем же глаголющим: наши бози поведают – не можеши нам сделать ничесо же. Он же рече им: лжут вам бози ваши. Они же реша: нам стати пред Святославом в Киеве, а ты нам не можеши сотворить ничесо же. Ян же повеле бити их и торгати брады их. Сим же биенным и поторганным, рече им Ян: что вам бози ваши скажут? Онем же глаголющим: стати нам пред Святославом.

Те же отвечали: «Сидит в бездне». И сказал им Ян: «Что же это за Бог, если сидит в бездне? Это же бес, а Бог сидит на небесах, сидит на престоле, прославляемый ангелами, что стоят пред ним со страхом, не смея на него воззреть, а один из этих ангелов был свержен с небес за гордость, вы же его почитаете за Антихриста, пребывающего в бездне. И теперь вы его славите, ожидая, что снидет Бог с небес, схватит Антихриста, свяжет узами и посадит в огне вечном со слугами его и теми, которые в него веруют. Вам предстоит и здесь от меня принять муку, а по смерти– там.» Те ему возражали: «Наши боги поведали – не можешь ты нам сделать ничего». Ян возразил: «Лгут вам боги ваши». Те восклицали: «Нам надо встать пред Святославом в Киеве, а ты нам ничего не сможешь учинить». И тогда Ян повелел бить их и выдернуть у них бороды. Затем у избитых и обезбороженных волхвов спросил он: «А что вам сейчас говорят ваши боги?» Те отвечали: «Стоять нам перед Святославом».

И повеле Ян клёп вложити во уста их, и привязать их ко упругу, и спустити пред собою в лодьи, а сам за ними пойде и сташа на усть Шексны. И рече им Ян: что вам бози ваши поведают? Они же реша: тако молвят бози наши – не быта нам живым от тебя. И рече им Ян: то вам право поведали. Они же рекоша: аще нас пустиши, много ти добра будет; аще ли нас погубили, то многу печаль приимеши и зло. Ян же рече: аще вас пущу, то зло ми будет от Бога. И рече Ян к повозникам: аще кто у вас убиен бысть от сих? Одни же реша: у меня мати; а другие рече: у меня сестра, у меня жена. Ян же рече им: мстите своих. Они поимше их, биша и возвесшпа их на дуб, отместие приимше от Бога и о правде. Яневи же идушу восвояси, в другую ж ночь медведь взлез угрызе их, и тако погибоша напущением бесовским. Инем ведуще и глаголюще: а своя погибели не сведуще; аще быста ведали, не бы пришли на место се, иде же ятыма быти има; аще и ята быста, почто глагоста: не умрете нама, оному мыслящу убита я. Но се есть бесовское наущение; беси бо не ведают мысли человеческия и тайны не сведуще; Бог же един весть помышления человеческия; беси бо не ведают ничто же; яко и се скажем о взоре их и о немощи и обморочении их.

И повелел Ян вложить кляп во рты их, привязать их к мачте и поставить перед собой в ладьи, а сам за ними пошел и стал в устье Шексны. И спросил их Ян: «А что же сейчас ваши боги вам поведают?» Те отвечали: «Сейчас молвят наши боги, что не уйти нам живыми от тебя». Отвечал им Ян: «Вот теперь они правду вам поведали». Те же умоляли: «Если нас отпустишь, много добра тебе будет, а если ты нас погубишь, то великую печаль примешь и зло». Ян им отвечал: «Если я вас отпущу, то великая печаль будет мне от Бога». И спросил Ян своих обозников: «Кто из ваших семей пострадал от них?» Один сказал: «у меня мать», другие сказали: «»у меня сестра, у меня жена». «Так отомстите же за своих», – сказал им Ян. Те схватили волхвов и повесили их на дубе, и приняли те возмездие от Бога взаправду. Ян же отправился восвояси, но на другую же ночь медведь влез в его стал и загрыз тех троих воинов, что повесили волхвов так они погибли по наущению бесовскому. Бывает так, что иные будто ведающие и предрекающие, а своей гибели не предвидят, а предвидели бы, то не пришли бы на это место; пришли, чтобы поесть, а сами оказались съеденными, и зачем говорили: «Не умереть нам», когда ваша смерть уже была замыслена? Однако это все бесовское наущение, ибо бесы не ведают человеческих мыслей и в тайнах их не сведущи. Только Бог ведает все человеческие помышления, а бесы не ведают ничего, вот и все, что мы скажем о взорах их, о немощи и обморочении.

В те же времена и в лета ключися некоему Новгородцу приидти в Чудь [37 – Чудь – древнерусское название эстов, а также других финских племен к востоку от Онежского оз., по рекам Онега и Сев. Двина.], и прииде к кудеснику, хотя волхвований от него. Он же, по обычаю своему, хотя начата, и начат призывати бесы в храмину свою. Новгородец же той седе на пороге тоя храмины. Кудесник же лежаше, оцепенев и шибе им бес. Кудесник же встав, рече Новгородцу: бози не смеют приидти, нечто имаши на себе, его же боятся. Он же воспомяну на себе крест; и отшед, поставя крест, кроме храмины тоя. Он же начат призывати опять бесы; бесы же, метавше им, поведаша, чего ради пришел есть? По сем же начат вопрошати его, его же носит на себе креста. Он же рече: то есть знамение небесного Бога, его же наши бози боятся. Он же рече: то каци суть бози ваши? да где живут?

В те же времена и года случилось некоему новгородцу прийти в Чудь и пришел он к кудеснику, желая от него получить ворожбу. Тот же по обычаю своему начал собирать бесов в свой дом. Новгородец же тот сидел на пороге его дома, а кудесник лежал в оцепенении и встряхнул его бес. Встал кудесник и сказал новгородцу: «Боги не смеют прийти, поскольку есть у тебя нечто, чего они боятся». Тот же, вспомнив, что на нем есть крест, отошел и, постави крест поодаль от этого дома. Кудесник вновь начал призывать бесов, а те, войдя в него, вопросили: «Ради чего пришел сюда?» Тот спросил: «Почему вы боитесь того, что носит на себе крест?» Кудесник ответил: «Это есть знамение небесного Бога, а наши боги его боятся». Тот спросил: «Да что есть ваши боги и где живут?»

Он же рече: бози наши живут в безднах, суть же образом черны, и крылаты и хвосты имуще; восходят же и под небо, слушающе ваших Богов, ваши ж Боги на небесех суть; да аще кто умрет от ваших людей, то возносим есть на небо; аще ли кто от наших людей умрет, то носим есть к нашим богам в бездну, яко же бо есть и грешницы во аде ждуще муки вечные, а праведницы в небесных жилищах водворяются со ангелы. Сице бо есть бесовская сила и лепота и немощь, тем же прельщают человеки, веляще им глаголати видения, являющеся им, несвершенным верою, во сне, инем в мечте, и тако волхвуют научением бесовским. Паче женами бесовская волшвления бывают; изкони бо бес их прельсти, а жена мужа, такожде в родех мнозех все жены волхвуют чародейством, и отравою и иными бесовскими бездми, но и мужи прельщены бывают невернии от бесов, яко же се в первые роды.

Тот отвечал: «Наши боги живут в безднах, обликом они черны, крылаты и хвосты имеют, взлетают они и под небо, послушать богов ваших; ваши же боги пребывают на небесах, а если кто из ваших людей умрет, то мы возносим их на небо, а если кто из наших умрет, то их мы носим нашим богам в бездну», поскольку есть и грешники в аду, ожидающие вечных мук, а праведники в небесных жилищах пребывают с ангелами. Такова и есть дьявольская сила, и красота и немощь, тем же они и прельщают людей, веля им рассказывать видения, являющиеся им, слабых в вере, кому во снах, кому в мечтах, и так они колдуют обученные бесами. Чаще перед женщинами дьявольские наущения бывают. Изначально бес из соблазнил, она же обманула мужа, так и в родах многих женщины занимаются чародейством, отравой и другими чертовскими делами, но и мужчины прельщены бывают бесами, как и в ранние времена.

Предивно бысть в Полотске, в мечте бываше в нощи, стоняше тутно по улице, аки человецы рищуще беси. Аще кто вылязаше из хоромины, хотя видети, и уязвлен бываше невидимо от бесов язвою, и с того умираху, и не смеяху излазити из хором. И по сем во днех начата являтися на конех и не бе их видети самих, но коней их видети копыта, и тако уязвляху люди Полотския и их область, тем бо и человецы глаголаху: яко на яве биют Полочаны».

Поразительлное дело явилось в Полоцке: в ночи люди пребывали во сне и, и тут вдруг поднялся топот, словно по улицам что-то стонало, как будто рыскали по ним много людей или бесов. Если кто выходил из дома, чтобы посмотреть, то поражен был бесами невидимой раной, и от того умирал, и не смели люди выйти из домов. Затем и днями начали являться на конях, и не было видно их самих, но видели копыта их коней, и так было поражено много людей в Полоцке и в его округе, а затем люди начали говорить, словно наяву бьют полочан.

   Итунг

– болванчики, которых делают камчадалы во время праздника очищения грехов, и втыкают их в потолок над очагом, почитая домашними богами. См. Грехов очищение.

   Ио

– этим именем называют черемисы сатану. См. Шайтан.

   Иомалла или Ямала

– божество чудских славян, идол его сделан был из дерева, на шее имел дорогое ожерелье, а в руках держал великую серебряную чашу, в которую поклоняющиеся клали деньги, принося их в жертву.

   Иоммас или Юммазе

так называются у чувашей колдуны или ворожеи.

   К

 

   Кааба

– богиня черемисских женщин. См. Вера.

   Казань

– на том месте, где стоит ныне город Казань, уверяют многие, до построения было гнездо змеиное. Обитал тут змей великий и страшный, и имел он две головы– одну змеиную, а другую – воловью; одной он пожирал людей, зверей и скот, а другой – всякое другое; и при нем еще множество других змей гнездилось, так что и пути мимо того места никому не было. Года же ради красоты места того хан Сайн вознамерился построить на нем город, то отыскался волшебник и за великую плату всех вредных гадов истребил. Он с помощью дьявольского наваждения собрал всех змей в кучу и очертил ее своим волшебным прутом, чтобы ни один гад из кучи не выполз, обложил их хворостом, серой и смолою и всех сжег. Говорят, что будто бы от произошедшего от этого смрада многие люди из воинства Сайна, а также кони и верблюды – издохли.

   Калдыни-Мумас

– первенствующая богиня вотяков, а особенно вотяцких женщин, которые молят ее о рождении детей, а девицы – о благополучном замужестве. См. Вера.

   Калишки

– делались прежде из красной кожи без каблуков, их надевали на умерших и так хоронили, веря, что без оных калишек мертвого погребать не должно. Думать должно, что ныне уже оное перевелось, кроме раскольников.

   Калым

– так называется у магометан выкуп, который они за невесту платят. См. Брак.

   Камаха

– краска. См. Червень.

   Камень

– сидячие коряки, народ камчадальский, многие имеют вместо жен простые камни, одевают их в платье, кладут их рядом с собою вместе спать, и временами шутят с ними и забавляются, как с чувствующими забавы.

   Камуда

– камчадальский женский божок. Божки эти делаются остроголовыми и почитаются за тех бесов, которые в женский пол вселяются во время пляски.

   Камули или малые души

– эти боги, по мнению камчадалов живут на огнедышущих горах. См. Вера.

   Канна

– под этим именем почитают камчадалы черта. См. Вера.

   Канон

– накануне праздника святого Николая-Чудотворца по городам и деревням возят обыватели бочонки с пивом к каждой церкви и черпая или цедя из него по кружке, подают в церковь, а при том и по восковой свечке; каковое пиво священники, разливая по ушатам, делят после между собой, и это-то пиво называется «каноном».

   Капко-Ороло

– черемисы и чуваши признают его за слугу их божества. См. Вера.

   Карт

– так называют черемисы того человека, которого они выбирают вместо священника и придают ему в помощь дьячка. См. Вера.

   Каша

– когда варившаяся в печи каша выйдет на поверхность горшка и эта выпуклость будет иметь наклон к заду печи, это знаменует счастье и изобилие, а когда в устье печи, то предвещает разорение дома и бедность хозяину.

   Кереметь

– божество черемисское и чувашское, так же как и Кереметь-Кайка и Керемть-Пийм. Но кереметем называется у них и молитвенное место.

   Кид

– так назывались древние калмыцкие капища. См. Вера.

   Кикимора

– кикиморы суть женщины, унесенные в младенчестве чертями и посаженные на несколько лет колдунами к кому-нибудь в дом, которые бывают невидимы, однако иные из них с хозяевами говорят, и обыкновенно по ночам прядут, и хотя никакого вреда не делают, но наводят великий страх своим неугомонством. Говорят, что и мужской пол таким образом сажают в домы, которые унесены в младенчестве от матерей и воспитаны нечистыми духами, и сии называются дьявольское наваждение. Также сажают плотники в дом дьяволов или кикимор, когда им не заплатят за работу надлежащего; но оный дьявол не столь спокоен бывает, ломает все в доме, делает шум и стук и наконец самого хозяина выживает из дому, от чего избавляют доки, или те же плотники, получив сполна за работу. Древние славяне кикимору почитали ночным божеством и сонных мечтаний.

   Кирха

– так назывался идол, почитаемый финнами. От этого имени можно думать, что и ныне молитвенный их храм имеет название кирха. См. Святые.

   Кит

– в образе этого морского зверя делают камчадалы из травы кита, которого съедают во время праздника очищения грехов. См. Грехов очищение и Земля.

   Кичеба

– богиня черемисских женщин, мать солнца. См. Вера.

   Кладбища

– многие могилы и кладбища почитают язычники и магометане за святые, веря, что в них погребены их угодники. В пригороде Билярске кладбище местные жители называют Балангус. Магометане, не только здесь живущие, но и башкиры из отдаленных мест съезжаются летом к этим развалинам, признавая их местами священными; они веруют, что внутри каменных зданий погребены их святые, которые не только при жизни своей, но и ныне еще делают различные чудеса. Набожность и суеверие этих народов достойно также особенного описания, ибо некоторые из них, собирающиеся на месте этого моления от самой подошвы до развалин, находящихся на берегу горы, идут, упав на колени свои. Почитая святых, чтут они и источник, вытекающий из этой горы. Воду его называют они освященной, представляя себе, будто святой их, который жил близ него, вкушал и обмывался в этом источнике; и для этого наливают они ею нарочно привозимые с собой сосуды и увозят по своим домам, признавая, что она исцеляет их от многих болезней. По окончании же обыкновенных молений, сходят они на низ горы, где, убивая гусей, овец и других животных, приготовляют в честь своих святых и для празднества своего наилучший обед; и не только те, которые съехались для моления, но и христиане из любопытства смотрят их и приходящие могут быть участниками их празднований и веселостей.
Почтение к этим развалинам, осталось между татарами от времен праотцев их, бывших обладателями этой страны; это можно узнать из слов, видимых на развалинах стен крепости билярских жителей. Татарские цари приставляли беспрестанную стражу ко гробу Балын-Гози, и хранителями этого священного места были шесть нарочно избранных мужей. Когда Казань и все области великой Татарии покорены были под власть Российских царей, то в то же самое время (будучи без призрения), разрушилась и эта священная палата. Спустя некоторое время татары вспомнили древнюю свою набожность и просили новых государей своих, чтобы позволено им было восстановить упадший и разоренный храм. Это им было позволено, построили новую палату, поселили тут несколько домов из рода тех людей, которые были приставлены во время татарских царей, и они должны были быть стражей и и хранителями этого места по их старинному обычаю. Вскоре после восстановления каменной палаты пришли туда селиться предки нынешних билярских жителей, которые, притесняя татар, живших у гробницы их святого, довели наконец их до того, что они, оставив это место, избрали себе иное жилище, а палата, будучи без призрения и при том разрушаемой новыми жителями, пришла в конечное опустошение [38 – «Действительно, в 3 верстах к северу. от Билярска, на возвышенности, называемой Балангуз, находятся развалины каменного здания, на плитах которого написаны арабские и татарские слова. Татары и башкиры считают это место святым и приходят сюда ежегодно на поклонение. Пригород Билярск основан при царе Алексее Михайловиче и заселен был стрельцами. В нем 650 дворов и 4200 жит. обоего пола, 2 православных церкви, 2 часовни, 2 училища, 29 лавок, 2 обод. завод., 4 красильни, 2 горшечных зав., ярмарка, еженедельный базар». (ЭсБ-Е)]. См. Могилы.

   Клад

– когда покажется в ночное время или в день одному какое животное или теплющаяся свеча, то должно по той вещи легохонько ударить и сказать: «Амень, амень, рассыпся!» – которая и оборотится котлом или кубышкой с деньгами, а сие называется клад; котлы обыкновенно находят по явлению какого-нибудь животного на поле, в лесу или в саду, и такая экспедиция бывает опасна и сопряжена со многим страхом; ибо в то время, как вынимают котел, выбегают из лесу черти и кричат: «Режь, бей, губи!» – при таком случае берут всегда в помощь колдуна. Клады полагают такие суеверы и не объявляют оных и при самой своей смерти, кои верят, что и на том свете пользоваться сим имением могут.

   Кликуши

– бывают кликушами вдохновенные или испорченные женщины, кои, приходя в некоторое неистовство, плетут всякий вздор и делают иногда пророчества, они кричат голосами разных животных по временам и выкликивают того имя, кто их испортил.

   Клюква

– раскольники из Брынских [39 – «Брынь – река Калужский губ., берет начало в Козельском уезде, протекает Мещовским уездом и впадает в приток Оки – Жиздру, в Жиздринском у. Незначительная сама по себе, эта река замечательна тем, что в старое время по ней тянулись большие дремучие леса, которые известны были под именем Брынских и которые упоминаются в наших былинах. В густоте этих-то лесов некогда укрывались в скитах раскольники, почему их иногда официально называли последователями Брынской веры». (ЭсБ-Е)] лесов, когда не могут кого уговорить лестью к их еретичеству, то дают ягоду клюкву, напоенною некой отравою, которую если кто съест, неотменное получит желание идти в Брынские скиты, а когда съевший ее увидит огонь, то приходит во исступление ума, бросается в него, ибо представится ему рай и ангелы в нем сидящие.

   Коболт

– так называют вотяки домового. См. Домовой.

   Козей

– так называется собака камчадальского бога Туила, она по мнению камчадалов, производит землетрясение, когда отрясает снег с себя. См. Вера.

   Колюка-трава

– когда дымом сей травы окурить ружье, то никакой колдун заговорить его не может.

   Коляда

– идол его был в Киеве, и почитали его богом мира, праздник его совершали 24 декабря играми, весельем и пированиями, в коих не оставляли употреблять обрядов и идолу Туру принадлежавших; но и ныне по некоторым городам и деревням в память идола Коляды не оставляют также без употребления идолопоклоннических обрядов. В день, называемый Сочельник, то есть 24 декабря, накануне Рождества Христова, к вечеру собираются несколько девок и, приходя под окно к каждому, поют особую для того дня песню [40 – (Прилагают каждого хозяина и хозяйки имя)Виноградье красно, по чему спознать,Что Устинов дом Малафеевича,Что у его двора все шелкова трава,Что у его двора все серебряный тын,Ворота у него дощатые,Подворотнички рыбья зубья,Вот дворе у него да три терема,Во первом терему да светел месяц,Во втором терему красно солнышко,Во третье терему часты звезды,Что светел месяц, то Утинов дом,Что красно солнце, то Улита его,Что часты звезды – малы детушки,Да дай Боже Устину МалафеевичуС борзых конец сыновей женить,Да дай Боже Улите ХавроньевнеС высока терема дочерей выдавать,Подари государь, колядовщиков.Наша коляда – ни рубль, ни полтина,А всего пол-алтына.] упоминая имя Коляды, что и называется «колядуют», за что обыватели дают им несколько денег, а от того и во все святые вечера, начиная от Рождества и до Крещения в честь тех же идолов Коляды и Тура поют так называемые подблюдные песни, устраивают игрища, наряжаются в хари, одеваются чертями, гадают и льют олово и свинец в воду и в снег.

   Комета

– явившаяся и проходящая комета, а особенно с хвостом, значит в простом народе общественное несчастье, то есть мор, голод или войну и прочая. В иностранных же государствах осмеливались движение небесных тел приписывать и к собственному своему несчастью или каким-нибудь частным приключениям. В 837 году от Рождества Христова явившаяся комета навела несказанный ужас на Людовика Кроткого. Этот суеверный государь вопрошал при этом случае всех астрологов, закладывал монастыри и умер два года спустя после того от страха, который произвело в нем полное солнечное затмение.
В 1264 году явившуюся комету историки того времени полагали предзнаменованием смерти папы Урбана IV. В 1456 г. явившуюся комету папа Каллист велел проклинать особо сочиненной молитвой, а также и турок, завоевания которых его тогда устрашали. В 1686 году бывшую комету почитали предвозвестницей последовавшего тогда во Франции гонения на протестантов, так как и многие в 1677 году явившиеся кометы почитали за предзнаменование подобных печальных происшествий, каким суеверием и многие наши летописцы преисполнены.

   Конь

– См. Лошадь.

   Корова

– чудо, произошедшее от коровы в городе Казани, перед взятием его, повествуется так: родился от одной коровы детище человеческого образа; его увидели татары и удалось многим увидеть его; внезапно детище превратилось в совершенно зрелого мужчину возрастом и к тому же вооруженного, и возвестил он глядящим на него о падении города Казани, и татары решили было убить его, но он стал невидим.

   Коронация

– непросвещенные люди верят, что если государь, вступая на престол коронуется в то время, когда лес одевается листвой, то во время владения его государство будет изобиловать всем, то есть людьми, хлебом и богатством; а когда в то время, когда лес уже теряет листву, то не так может быть изобильно.

   Корс, или Корша

– божество киевское: его признавали богом болезней и всех припадков и жертвовали для отвращения оных.

   Кость-невидимка

– должно отыскать черную кошку, на которой бы ни единого волоса не было другого цвета, и сварить оную, выбрать все кости, а потом, положа их все перед зеркалом, съесть самому и класть каждую кость к себе в рот, смотря в зеркало, когда же та кость попадет, то сам себя в зеркале не увидишь, и с сею-то костью можешь уже ходить, куда хочешь, и делать, что изволишь, будучи никем не видим.

   Кофейницы

– См. Ворожеи.

   Кошка моется

– когда кошка станет умываться к себе лапою, то тем предъявляет, что к хозяину в тот день будут гости, а когда спит, подвернув рыло под брюхо, то предвещает летом непогоду, а зимой – морозы.

   Кровь

– кому во сне пригрезится кровь, это значит, что ему иметь свидание с кровным, то есть родственником, который приедет издалека.

   Кудо Шоче Наба

– богиня черемисских женщин, почитается богиней родин. См. Вера.

   Кудорча

– черемисский бог плодородия. См. Вера.

   Кузнечик кует

– кузнечик, который кует иногда по углам в горнице, это значит, что обыкновенно выживает живущего из дома.

   Кушлек

– черемисами почитаемый бог, который охраняет их дома, покой и благополучие.

   Куклы

– остяки в знак почитания отменных у них людей делают по образу их куклы и ставят вместе с идолами, а вдовы кладут иногда таких мужей (их представляющие куклы) с собой в постель; да притом, когда сами едят не забывают и им уделить своей пищи.

   Кукушка

– птица эта признается простаками за пророчествующую, и когда она кричит в лесу, то бабы загадывают сколько им жить, а потом, сколько раз она прокричит, то и верят, что столько той бабе и лет жить.

   Кулачный бой

– См. Бой.

   Кумаха

– так называется лихорадка.

   Купало

– божество славянское; этот идол почитался третьим после Перуна. В начале жатвы, в день праздника его, то есть 24 Июля и 29 того же месяца приносили ему жертвы: юноши и девицы, также мужи и жены собирались в венках и поясах, сделанных из некой травы или из цветов, раскладывали огонь и, взявшись за руки, плясали около него и через него перепрыгивали, припевая в песнях своих своего идола Купалу. А в день Петра и Павла делали при тех же обрядах и качели, скакали на досках и прочая, от которого праздника и святая Аграфена прозвана Купальницей. См. Аграфенин день.

   Кургубурт-Юма

– божество черемисов, живущих в Башкирии. См. Вера.

   Курдю

– так называется особая машина у калмыцких попов, которую они во время молитвы употребляют. См. Вера.

   Курица поет

– у кого курица воспоет петухом, то этим предзнаменуется хозяину какое-то несчастье, что называется не перед добром, и тогда курице той отвертывают голову с произношением таких слов: не пой курица петухом или на свою голову запела.

   Кусок хлеба

– если кто, обедая или ужиная, отломит кусок хлеба, будет есть и, не доев его, забывшись оставит и отломит другой, это знаменует, что кто-нибудь из его родных терпит голод.

   Кутлыжич

– сестра начальнейшего бога камчадальского. См. Вера.

   Кутху

– начальнейший бог камчадалов. См. Вера.

   Л

 

   Лада

– славянская богиня браков, любви и веселья; каждые сочетающиеся приносили ей жертву, надеясь получить от нее счастье в супружестве; имела она великолепный храм в Киеве.

   Ладанка или мошонка

– простолюдины привешивают ее на тот шнурок, на коем носят крест, веря, что ни колдовство, ни уроки его взять не могут, а когда кто родился в сорочке, то и ее же кладут тут же и носят такие ладанки по самую смерть для счастья.

   Лама

– калмыцкий первосвященник. См. Вера.

   Ласточка

– если кто убьет ласточку, пигалицу, голубя, синичку, то уверяют, что тот во скоте счастья иметь не будет. См. Воробей. Когда же ласточка, летая весьма низко, подлетает под корову, то уверяют, что от того времени у той коровы молоко будет всегда кровавое.

   Лейб-Олмай

– Лопари признают этого идола богом звероловства. См. Вера.

   Лихоманка

– так называется лихорадка.

   Лихорадка

– простолюдины уверяют, что лихорадок девять сестер; они крылаты и неприязненны человеческому роду; содержатся в земных челюстях на цепях, и когда их спускают, тогда без милости нападают на людей. Они столь вредны, что когда им много дела, один мечтательным поцелуем причиняют трясовицу и обитают в одержимых лихорадками; счастлив тот, когда прикоснется к кому лихорадка во время многих немоществующих, ибо они будут заняты делом, от одного больного к другому перелетая, не так долго трясут и дают отдыхать болящим, а в самые сестер недосуги, приходят иногда через день, через два и три. Лихорадки боятся собачьих удавок, свитых гнезд и проч. Сибиряки больные незадолго перед приходом лихорадки вычернивают у себя лицо, а иногда и все тело и надевают на себя чужую худую гуню, дабы этот злой дух его не узнал или бы, его испугавшись, отошел.

   Локоть

– когда свербит или чешется у кого локоть, это значит, что спать ему на новом месте.

   Лошадь

– когда в дороге распряжется лошадь то верят, что сделалось в доме нездорово, а большей частью признают, что жена учинила мужу неверность. У черемисов, чувашей и вотяков лошади почитаются за главнейшую жертву и по годовым большим праздникам определяют они на жертвенное приношение от большей части коней белых, мясо которых у черемисов есть не дозволяется тем, кто перед тем не омылся и и белой не надел рубахи.

   Луна

– мордва почитает месяц некоторым божеством, и увидев его в первый раз новый, кланяются и просят, чтобы ниспослал он им во время своего правительства счастье, только жертв ему не приносят.

   Лунк или Лонг

– идол, почитаемый остяками Прежде приведения их в христианскую веру молились они этому идолу по обыкновению своему таким образом, что перед ним свистали подобно тому, как приманивают собак и потом закалыванием рогатого скота и лошадей ему жертвовали.

   Лучина

– если кто имеет привычку бить домашних своих лучиною, весь его дом будет нездоров и иссохнут все так, как лучина.

   Леда

– под сим именем, по сказанию Мавроубина, почитали некоторые славяне бога войны, имя его произведено, кажется, из слова «лёд» или «леденеть».

   Лельо, сын Ладин

– нежный бог любви и веселья, он почитался у славян богом воспламенения любовной страсти, а брат его Дид богом отвращения.

   Летучая мышь

– суеверы сушат оных и как для здоровья, так и для счастья носят с собою, также кладут оных мышей в кипяток и потом дают сию воду пить лежащим в гноище и одержимым перемежающеюся горячкою детям.

   Летучий огонь

– так называется болезнь, случающаяся у детей; тогда избирают единородного сына или дочь и велят ему к тому месту из кремня и огнива присечь огонь и уверяют, что болезнь эта от того минует без всяких других стараний.

   Леший

– уверяют, что леший суть мужского и женского пола огромной величины, когда ходят они между травою, то становятся с ней равны, а когда бегают по лесам, сравниваются с высотою оных; кричат ужасно, хлопают в ладони и откликаются на голос, когда аукают; ходящих по лесу людей обходят кругом, чем затмевают их память и принуждают заблуждаться до ночи; а потом уносят в свои жилища; вешаются они в лесах по деревьям; у поселян, работающих в лесу, просят пирога, а взявши, отводят и кричат ужасно: «Шел да нашел!»; равномерно уносят малых ребят в свои подземные жилища и там их содержат, из коих иные чрез несколько лет освобождаются посредством пения молебнов, ежели они только, будучи у леших в гостях, ничего не ели. Лешие все косматые и великие охотники до женского пола; уносимые ими ребята бывают по возвращении дики и насилу привыкают говорить и с людьми обращаться, коих лешие сами выносят на то место, где взяли. Ежели леший в лесу обойдет и человек дорогу потеряет, то должно все имевшееся на нем платье выворотить и вздеть наизнанку, тогда пропадает обойдения сила, и человек, сыскав дорогу, от лешего избавиться может. Эти страшилища почитались у древних славян лесными богами. Вотяки называют лешего Алида и уверяют, что он живет в лесу. У него одна только, да и та наизворот, нога, один большой глаз и превеликая титька, которую втискивает он людям в рот и тем их задушивает.

   Любовь

– страсть между простолюдинами называется сухотою, и если кто в которую влюбился, а она к нему несклонна, то и говорят, что напустила она на него сухоту, и это разумеют не спроста, то есть будто бы тут замешалась дьявольщина.

   Лягушка

– яицкие казаки верят действительно, что если во время багрения на Урале рыбы попадется кому на багор лягушка, которые бывают там весьма велики, тот во всю зиму ни одной рыбы изловить не сможет, хотя будет переменять багры и места. См. Муравейник.

   М

 

   Мадеракко

– богиня, имеющая у себя трех дочерей. Лопари верят и признают этих богинь устрояющими и судящими все женские дела. См. Вера.

   Мазар

– этим именем называется у чувашей общее кладбище покойников.

   Мамонтовая или слоновая кость

– жители по реке Дону, находя слоновьи по берегам кости, верят и других уверяют, что есть великий подземельный четвероногий зверь, которого бытие открывается после его смерти, то есть оные кости не слоновьи, но того зверя.

   Манжи

– так калмыки называют своего дьячка. См. Вера.

   Марцана

– славянская богиня, почиталась она богиней жатвы.

   Масленица

– вместо приуготовления себя воздержанием к несению великого и строгого поста, простолюдины почти всю эту неделю имеют без снимания наполненный стол особый на этой неделе приуготовляемым кушаньем, как то: разного рода блинами, оладьями, пряженцами и прочим, которое все вообще называется масленицей, и от утра и до вечера, оставив все прочие упражнения, пьют и едят. Ходят ко всем для прощанья а к кумам и кум ам носят превеликие пряники, а также большие косяки мыла; катаются на горах в различном и смешном одеянии, также в харях и масках. В последний вечер сырной недели не должно ни огня разводить, ни свеч зажигать.

   Мастер-Пас

– мордва под этим именем почитает некоего идола и приносит ему в жертву черную корову, тогда как Пас-Ачускаю – рыжую.

   Медведь

– остяки и другие идолопоклонники зверя этого почитают особенно, предопределяют ему после смерти такую же, по крайней мере, как и себе участь По убиении его поют извинительные песни и оказывают повешенным шкурам много учтивости, дабы они в царстве мертвых им не мешали.

   Медюн

– лакомая бухарская пища, делается наподобие наших маковников из толченого мака с медом и пряными кореньями. Кто поест медюна, тот становится после этого весел и замысловат.

   Мертвец

– пригрезившийся во сне мертвец значит, что будет снег.

   Мечеть

– магометанские мечети обыкновенно строятся четырехугольными с башенками по четырем углам, сверху которых мужчины, которые ни что иное, как наши церковные старосты, созывают народ к службе Божьей во времена, определенные законом. Эти мечети обыкновенно бывают внутри со сводом, в который свет проходит через многие окна; ничего в них больше не находится, кроме ковров и соломенных рогож, постланных на землю вместо скамей, какие бывают в наших церквях, на которые, придя к службе Божьей, садятся, поджав ноги по восточному обыкновению. Сверх этого есть еще одно возвышенное место, на котором садится имам (или поп), который отправляет службу. Подмечено, что это место всегда делается к той стороне, где находится Мекка. Мечети освещаются в ночное время через многое число паникадил, прицепленных к своду на копейное деревко вышиною; впрочем в магометанских мечетях весьма чисто, а люди, которые в них входят, башмаки свои оставляют при дверях, чтобы не замарать пола. Когда нет золота и прочих украшений, которые видятся в богатых мечетях, в убогих, по крайней мере, выбелены преизрядно бывают стены, на которых расписаны многие места из ал-Корана. Перед мечетью обыкновенно делается небольшое четырехугольное место, окруженное преизрядно выбеленными галереями, где также видится написано имя Божие с главными его свойствами на многих местах, а посередине этого места сделан фонтан, чтобы те, которые входят в мечеть, всегда могли чинить свои омовения, определенные законом. Которые хотят быть имамами и муллами, те всеконечно должны знать арабский язык, потому что весь ал-Коран написан этим языком; а сверх всего надлежит им читать хотя бы некоторую часть наилучших толкований на эту книгу. В мечетях ал-Коран читается всегда по-арабски, хотя подлый [41 – В значении «простой», не знатный.] народ турецкий, персидский и татарский не разумеет ни слова на этом языке. Кажется, что духовные магометане возлюбили таким же способом арабский язык, как и католики латинский. Однако у магометан хотя бы то делается для неразумия простого народа, что мулла, прочитав из ал-Корана некоторое место, определенное к тому дню, обыкновенно прибавляет небольшое толкование на простом языке для тех, которые не разумеют арабского языка. Имам у магометан не что иное, как у католиков первый приходской поп, а мулла – как доктор богословия.

   Митг

– камчадальский морской бог, имеющий рыбий вид. См. Вера.

   Младенец

– когда кто похвалит младенца, то мать облизывает ему лицо по три раза и плюет на землю, чтобы уроки его не взяли; в том же намерении обмывают его всегда перед спаньем во всякое время, а когда начинает ходить и первый раз переступает ногами, то хватают скорее нож и режут им ту часть пола, которая случится тогда между его ногами, знаменуя тем, что они разрезывают или разрешают его нехождение, и таковой поспешностью и суеверием часто отрезают у младенцев пальцы.

   Могилы

– по погребении покойника ижорцы ночью носят на могилы пищу и зарывают ее в оные, веря, что и на том свете люди жить долженствуют так же, как и здесь, для чего и пища им потребна; а как могилы их весьма плоски, то оную пищу вырывают собаки. Ижорцы же, думая, что то съедают мертвые, для того и много раз оное повторяют.
Черемисы всякому умершему завязывают в пояс по нескольку копеек, да сверх того наделяют его посудой и другими домашними надобностями, кладут палку, чтобы было чем обороняться от собак и пучок розовых лоз, который, по их мнению, отвращает злых духов. Всякий провожатый за горящими на могиле свечами съедает свой блин и, откусив три куска от оного, кладет на могилу и говорит: это тебе пригодится. До выноса же покойника, горит перед ним восковая свеча, а на груди лежит пирог. В четверг на Страстной неделе происходят общие поминки; всякий, засветив на гробах свойственников своих свечи, ест на них мясо или пирог, да и покойникам по небольшой доле оставляет на могилах. По зарытии покойника в землю, скачут иные народы через огонь, веря, что смерть и душа покойника следовать за ними уже не сможет.
Изнемогающего и при последнем издыхании находящегося татарина посещает мулла и читает над ним молитвы из ал-Корана до тех пор, пока не упокоится. Умершего мужчитну обмывают мужчины, а женский пол – старухи и в награждение себе получают все, что при смерти при покойнике было. Обмыв, обертывают холстом мужчину в три ряда, а женщину впятеро; собираются все знакомые, ближние и соседи мужского пола и выносят из дома в лубке или доске вон головой. Не доходя шагов с сорок до могилы, останавливаются и начинают все молиться Богу на полдень, таким же порядком, как в мечети. Проговорив молитвы, ставят покойника в могилу на доске или в лубке, где ему делают особенный погреб в боку и проход в оный закладывают или досками или лубьем, а остальное отверстие засыпают. С могилы семью умершего уже не посещают, но расходятся по домам, ибо после умершего пиршествовать прежде трех дней за грех вменяется, да и домашним первые три дня заготовлять для себя пищу – также не без греха, почему они и питаются только подаянием своих соседей.
По прошествии трех дней уже собираются в дом умершего все знакомые, к чему приглашается и мулла, который читает по умершему в доме молитву. Награждение мулле бывает, кроме денежного подаяния, кожи всех животных, которые на поминовение закалываются.
Другие поминки бывают у них по прошествии семи дней, а третьи – по прошествии сорока дней, ибо они думают, что в эти дни душа ходит по мытарствам и, приходя в дом свой смотрит, как ее поминают, почему и Му-Азин (муэдзин) не остается без платы, он получает все оставшееся после покойника, чтобы каждый вечер над могилой или в своем доме читал просительные молитвы в пользу умершего.
Когда калмык часует [42 – «Вост. доживать век часами, быть при смерти, отходить, умирать, быть при издыхании. Я застал его, уж он часует». В.И. Даль], то приходят к нему гелюни и читают свои молитвы, при чем бывает и некоторый род исповеди, и молитвы продолжаются до последнего калмыцкого издыхания, а как скоро умрет, то гелюнь, чтобы более удостовериться о смерти, ставит на стол зеркало и небольшую дорожку к нему усыпает золой, приказывая душе умершего, чтобы она никаких следов на этой дорожке не оставляла; и когда прозорливый гелюнь ничего такого не приметит, указывает душе путь по своему «Сударю», по каковому пути она путешествовать должна. Тогда приходят сродники и ближайшие и поют обыкновенную голосистую надгробную песнь. Гелюнь рассматривает еще свой «Сударь» и определяет куда уснадобить покойника имя, год и число его рождения, день и час его кончины определяют ему похороны. На иного падает жребий быть растерзанным зверями и хищными птицами, другому – стать снедью рыбам, третий сожигается в пепел, а счастливого предают земле. У последних обертывают в восчатую бумагу все члены и зарывают в землю со всем воинским снаряжением, к которому принадлежит пищаль, лук, стрелы, сабля и седло, а тех, которых калмыцкая судьба определила бросить в воду или быть повергнуты на снедь зверям, сбрую кладут в капищах, по-видимому, для вооружения бурханских сил. Но Черноярские казаки и другие проезжающие не редко это суеверие себе на пользу употребляют. Против этого калмыки вооружают некоего скрытного пристава, который всех, дерзающих похитить что-нибудь из этого священного места, казнит смертью. Умерших никогда не выносят из кибитки в дверь, но поднимаю одно звено сзади, откуда и выносят. Над погребенными ставят четыре шеста, обращенных на все части мира, на шестах вешают значки с надписью года и числа рождения и кончины покойника с молитвой к бурханам.
Оставшееся имение делят между собой ближайшие сродники, как то: дети и прочие на равные части. Кибитку со всем прибором получает гелюнь и прочие причетники.
Ханы и другие знатные владельцы исключаются из похоронного жребия; им калмыцкая судьба от века предопределила быть сожженными, исключая одни головные кости, которые со всем остальным пеплом кладутся в золотой сосуд и отсылаются к Далай-Ламе, где все их угодники опочивают и которых они называют белгюни. Сосуд, наполненный ханским пеплом должны сопровождать и великие подарки, дабы умилостивить их святыню и иходатайствовать хану вечное блаженство. При таких случаях многие зажиточные калмыки посылают дары своим угодникам, Далай-Ламе и всему его прибору для благоденствия своей душе и отошедшей братии. Оттуда возвращающиеся привозят известие, где чей сродник находится, в каком именно раю или муке, и какими средствами можно кого избавить от муки; ибо Далай-Лама, по их суеверию, получает обстоятельные известия от своего гадания обо всем, что на том свете происходит, и может своим предстательством из беззаконника произвести в святые.
Чуваши кладут своих покойников в худые гробы во всем одеянии и захоранивают, оборотя головой к западу. Сказывают, что еще и ныне кладут они мужчинам в гроб всякую мелочь, а наипаче лапти, кочатык [43 – «Кочедык, кочадык м. кодочиг, коточик, костыг, лапотное шило, свайка. Его отселе кочедыком не выковырнешь, прижился. Такой работящийи, что помер с кочедыком в руках! Не спеши языком, торопись кочедыком, делай.» В.И. Даль], ножик, немного лыка и огниво.
Общее кладбище, которые выбирают они в отдалении как от деревни, так и от керемета и от всех больших дорог, называется у них мазар. Трижды отправляют они погребение своего сродника, и к тому ныне называют среду на Страстной неделе. Семик, то есть четверг перед пятницей и 8 число ноября, которое они называют Юбуих; в этот последний день они не только приносят у могилы жертву, но и в головах у покойного ставят деревянные столбы. Выкопав яму, в которую должно столб поставить, бросает каждый из находящихся при том по куску мяса и вливают немного браги, потом жертву едят, пьют и веселятся.
Для погребения мертвых выкапывают они [44 – Этот отрывок явно не относится к чувашам, очевидно, имеется ввиду какой-то степной народ, налицо, очевидно ошибка наборщика.] могилы или вколачивают в землю колья, переплетают хворостом, кладут мертвого поверх земли в платье, покрывают ветвями и засыпают землей, но подле головы, обыкновенно лежащей к северу, вколачивают толстый кол и не вынимают его до тех пор, пока совсем не сделают могильный бугор, а как этот кол вытянут, то остается дыра в могиле. В каменистых местах складывают они кучу камней над мертвым телом, поэтому неудивительно, что во всех степях находится множество таких могильных бугров, число которых и впредь умножаться будет, однако по большей части хоронят они мертвых около могил тех усопших, коих за святых почитают, и притом возле старых мечетей, а особенно, а особенно в тех местах, где находится уже много могил.
Погребение умершему черемису бывает таким образом: прежде всего обмывают умершего водой, по обычаю других народов; потом надевают на него чистую рубашку, онучи и лапти, причем все должно быть сделано из нового полотна; в самый день его смерти выкапывают могилу в их общих кладбищах и, вырыв яму, ставят в нее три доски, между которых кладут мертвое тело и с ним вместе ножик, кочедык (дабы придя на тот свет, смог сплести себе лапти) деревянную палочку [45 – Палочку с умершим кладут с таким намерением, чтобы он мог оборониться от лютости псов, которые находятся на том свете, где он после смерти обитать должен. (Прим. автора).] и пучок прутьев из шипового дерева; а это для того, чтобы нечистый дух не прикасался к телу мертвого, ибо по мнению их, демон опасается этих прутьев.
Между тем, когда происходят эти странные обряды, подходят родственники к мертвому телу и беспрестанно говорят: ишлют вестюнза каин маныш, то есть ничего не бойся, мертвый. Не понимал я и не мог от них добиться, к чему такие уверения бесчувственному телу. Отвечаю они, что мы выросли при этих обрядах без всякого разумения, а только следуя примеру отцов наших и храним ни мало их не нарушая. Совершив эти обряды, покрывают они мертвого кафтаном и тотчас засыпают землею. Поверх засыпанной могилы кладут они часть испеченного хлеба [46 – Испеченный хлеб кладут для того, чтобы умерший, придя на место, которое для него назначено богами, имел бы на первый случай пищу. (Прим. автора).] и вокруг него наставляют столь много зажженных свечей, сколь великое число из дома умершего прежде померло.
Этими свечами на тот час изображают они подобие умерших предков, а потому и говорят следующие слова: живите на том свете согласно и не бранитесь между собою. Сколь странны их различные дурачества во всех их обрядах, то смешнее всего то, что они, зарыв в землю мертвое тело, огораживают могилу наподобие околицы, а это для того, чтобы мертвый не выходил из этой ограды и не топтал бы на их полях растущего хлеба.
Женщины, как я уже упомянул, при всенародных празднествах не бывают, но на время похорон допускаются жена и мать умершего, которые, плача над могилой, оделяют деньгами бедных людей.
Черемисы думают, что души умерших переселяются в другой свет [47 – Ничто так не сходно с обычаями древних скифов, как размышления черемисов о смерти, ибо как те, так и другие считают, что смерть есть ничто иное, как случай, ведущий к другой жизни, что они, оставив этот свет, вступят в пределы мира, устроенного на небесах, где, приняв новое бытие, будут жить в тех же сластолюбиях и забавах, которым привержены были на земле. (Прим. автора).], о коем они не имеют иного понятия, как только затверженное его имя.
Злые и не чтущие богов в жизни своей будущее будут посажены в некую черную землю, где будут чувствовать беспрестанный холод и тоску; напротив того, люди праведные и добродетельные будут обитать в светлом месте. Все их удовольствие должно состоять в том, что они будут бессмертны и без болезней, и что они будут неразлучны с тем семейством, которое было ими любимо на земле; они будут иметь множество скота и пчел, но при всем том должны они будут пахать пашню и исправлять другие крестьянские работы.
В четверг на последней неделе великого поста бывают у них всеобщие поминки и обряды, при этом употребляемые, как у черемисов, так и у чувашей между собой во всем сходны. Они, избрав какой-нибудь пустой дом, а иногда и жилую избу, устанавливают в дверях ее две деревянные чаши: в одну они кладут испеченные блины, другую наполняют сваренным пивом, перед ними кладут березовое полено, которое обставляют множеством восковых свеч, ибо каждый черемис должен поставить столько свеч, сколь велико число умерших из рода его, а это делается для того, чтобы этот зажженный свет освещал их в том мрачном обиталище, где они, по мнению их, на том свете обитают. Чаша, стоящая с блинами и с пивом, наполняется еще и малыми кусками и каплями, которые бросают и льют поминающие своих родителей и потом говорят: умершие, имейте пищу и питие. При окончании этих странных обрядов выносят они обе чаши во двор и выбрасывают на чистое место, все это тотчас съедают собаки.
Вотяки хоронят своих умерших так же точно, как бы они за верное знали, что они в час смерти своей вступают в другую жизнь. Они кладут с ними топор, нож, чашку, ложку, кошель, кочедык, новые лапти и тому подобные вещи, ими употребляемые, дабы их мертвый не имел ни в чем недостатка, придя на место небесного жилища. Мнение их о душах человеческих согласно с черемисами, и обряды погребения являют то же самое невежество, которое свойственно народам, покрытым тьмою идолослужения и водимым стремлением пустого и несообразного суеверия.
Киргизы вместе с усопшими погребают и их оружие, а могилы осыпают камнями, землею, иногда устанавливают над ними здания, сооруженные из дерева или дикого камня. Посреди него помещается тело усопшего, положенное на ковре. Там родственники и приятели, окружив его, изъявляют знаки своего сокрушения и горести и внемлю молитву, читаемую муллой, который вместе с этим молением прославляет добродетели усопшего, его богатство и храбрость в военных делах. Спустя несколько дней после погребения наследник имения усопшего приуготовляет публичный пир, употребляя при том следующие обряды: он должен жертвовать при этом празднестве некоторой частью своего имения, как то: одним или двумя пленниками [48 – Пленников вообще все киргизы называют ясырями. Яицкие казаки именуют их таким же именем. (Прим. автора).], неким числом верблюдов, панцирем, десятью или двадцатью лошадями, некоторым числом баранов и тому подобным.
Основание этого празднества то, чтобы этой частью поставленного имения награждать тех людей, которые окажут при этом многочисленном стечении народа отменное искусство в ристании. Поэтому каждый приуготовляет для себя наилучшую лошадь, не исключая из того и самого наследника, но чтобы это было безмятежно, то к этому избирают они двух знатных посредников из своих старшин, дабы тем удобнее было засвидетельствовать проворство этих диких рыцарей. Один из них остается на том месте, откуда начнется ристалище, другой там, где назначено им сражаться. Неизвестно им какое число верст составит то расстояние, которое скачут они взапуски, но по словам их надобно думать, что это делает не менее сорока верст, ибо приуготовляющиеся к этому ристанию вместе с посредникам едут сначала весьма тихой ездой, с вечера и до полудня следующего дня, и в этот день, когда спадет солнечный жар, начинают скакать обратно до того места, где ожидают их и назначенные им награды, и где приготовлен для них обед и веселье, обыкновенное на их земле. Пленника, как наилучшую вещь, из поставленных в награду этим рыцарям берет тот, кто опередит всю толпу народа, торжествующего на этом празднестве; панцирь берет последующий за ним, третий – верблюда, четвертый – кармазинный кафтан и хорошую шапку, пятый – лошадь со всем снаряжением, последние довольствуются лошадями и баранами. Сверх этого наследник имения должен выставить на обозрение народу наилучшие сокровища усопшего. Любимая лошадь в наилучшем убранстве должна стоять покрытая черным сукном; на других лошадях положены наилучшие его одежда, военные доспехи, богатые ковры и кибитки. Все они по порядку привязываются к протянутой веревке; подле них стоят его жены, надрывающиеся от слез, также и его пленники и пленницы. Этот обряд основан на том, чтобы показать народу, сколь много имения приобрел он во время жизни своей и потому останется в доброй памяти у всех бывших свидетелями приобретенных им корыстей. Над той кибиткой, где было жилище усопшего, выставляется черный значок в знак сокрушения оставшейся семьи.

   Мода

– есть нечто весьма удивительное и тем более чудесное воображение, что в нынешние просвещенные времена владеет умами и размышлениями не суеверных россиян, и есть воображение прилипчивое, предписывающее такие правила, что всякий не следовать им не смеет, а кто противится, тот изгоняется из общества или титулуется всегдашним дураком. Мода есть выше всех высоких наук; она предпочитается уму, добрым человеческим свойствам, чинам и учености. Если вертопрах ни к чему не ученый и ни добрых качеств, ни чинов не имеющий, войдет в компанию, имея на себе кафтан с низким лифом и большие пряжки, то принимается за человека разумного и жить в обществе умеющего, не спрашивают он нем, кто он таков. А когда придет профессор и притом добрых свойств человек, но лиф у его катана высок, да притом и маленькие пряжки, т в ту же минуту называют его невежей и дураком, а по сему же и прочее разумевай. Ибо мода в безобразиях человеческих имеет свою высокость. Например: здесь рыжие волосы почитаются безобразием, а в горах Кавказских отменной женской красотой, для чего и подкрашивают их особыми мазями, так как здесь чернят зубы. Здесь женщина носят для украшения в ушах серьги, а поселившиеся в России персияне и другие языческие народы носят в носу в обеих ноздрях по кольцу. Здесь женщины кладут на платья накладки, а камчадалки вместо этих накладок, вышивают на теле своем кожу, а также и рожу

   Модор или Кудоворот

– вотяки почитают этого бога хранителем домов их и имеют к нему великое усердие. Модор же их есть не что иное, как ветви пихтового дерева. См. Вера.

   Можжевельник

– верят бшкиры и прочие народы, что можжевельник всех злых духов из жилища выгоняет и предохраняет от всяких волшебных наговоров.

   Макошь, Мокош или Мокосль

– славянский бог; имел в Киеве храм, и приносили ему жертвы.

   Молитва

– простолюдины, во-первых, недопонимая, а во-вторых, и упрямствуя произносят вместо надлежащих Богу молитв, выдуманные собственно ими разные призывы: батюшко Воскресение Христово, помилуй меня грешную; успение пресвятыя Богородицы, моли за меня грешную, – не разумея не только молитвы, но не зная и отношения ее. Другие же в особенных своих нуждах призывают особых и святых или их к только образа думая, что только они, а не другие могут им помочь. Например, об избавлении от зубной болезни от от зубной болезни молятся Антипию, при начатии мальчиком азбуки – св. Козьме и Дамиану; от вора и обидчика – св. Иоанну Войственнику; от головной боли – св. Иоанну Предтече, от лихорадку читают некую особую молитву, о лошадях молятся св. Фролу и Лавру; об овцах – св. Анастасии; о сновидениях и оспе – св. Девяти мученикам; о совете мужа с женой – св. Евангелистам; об исцелении больного – образу Всех Скорбящих; на море от бури – св. Николаю-Чудотворцу; о ловле рыбы – св. Апостолу Петру; о коровах – св. Власию; о свиньях – св. Василию Великому; о пчелах – св. Зосиме и Савватию Соловецким чудотворцам; о курах – св. Сергию; о гусях – св. Никите Мученику; об укрощении гнева в человеке – Пророку и Царю Давиду.

   Молчание

– если случится, что сидящие в компании многие люди вдруг замолчат все, то уверяют, что пролетел между тем собранием тихий ангел. См. Ноги.

   Мулла

– так называют магометане своего попа. См. Брак и Вера.

   Муравейник

– должно найти пару лягушек совокупившихся, положа их в бурак и наделав на оном дырок, бросить в муравейник и бежать от оного не оглядываясь, ибо произойдет великий крик от демонов, которые будут просить, чтоб оглянулся, и когда оглянешься, то будешь в добычу дьяволам. Придя чрез три дня, должно бурак вынуть, в котором найдешь уже одни кости, между которыми будет вилочка и крючочек. Сия вилка и крючок имеют великую силу в чародействе: когда захочешь, чтоб женщина тебя любила, то неприметно ее потяни крючком за ее платье, тогда она по тебе иссохнет; а когда больше для тебя она будет уже не надобна, то также неприметно ей отпихни тою вилочкою, и она в одну минуту тебя забудет.

   Мухомор

– камчадалы почитают его богом пьянства и владетелем ядовитых зелий. Употребляющие мухомор как в горячке бредят и представляются им различные привидения страшные и веселые, по различности темперамента. Иные пляшут, иные плачут, иные в великом ужасе находятся, иным скважины большими дверями и ложка воды морем кажется. Иным мухомор приказывает удавиться, для того, что люди будут ему дивиться; иному утопиться или заколоться (что со многими исполняется); и когда бы не было за ними присмотра, то ни один бы не уцелел. Те же, которые употребляют его умеренно, те чувствуют весели, легкость и отвагу, как и турки, которые опиума наедаются.

   Мушан-Чер

– богиня черемисских женщин. См. Вера.

   Мушаны или Машаны

– так называют черемисы своих духовных особ, они же толкователи снов, предсказатели, волшебники и развратители, которых черемисы весьма почитают.

   Мушки,

налепляемые на лице – их происхождение и начало полагают таким образом: некоторый государь имел у себя фаворита первейшего в государстве ранга; а он был низкого происхождения, и чрезвычайно в скором времени дошел до высоких чинов; в некоторое время наедине государь спросил у него о причине этого. Любимец чистосердечно признавшись своему Государю, сказал: что десять уже лет тому назад, как пользуется он благосклонностью одной дамы, которой он за все то время ни имени не узнал, ни в лицо ее не видел, поскольку всегда он бывает взят из своего дома ночью с завязанными глазами м время проводит в таком покое, который не имеет окон, ни свечей в него не приносят, и будучи возведен ею из низкого состояния в столь высокие чины из благодарности просить ее об открытии ее не смеет, а ее соизволения на это не находит. Государь, услышав это, сделался весьма любопытен и подумав долго, как бы узнать эту особу без принуждения, изобрел к тому следующее средство: дал он своему любимцу с просьбой от себя кусок адского камня [49 – «Адский камень (или ляпис, Lapis infernalis) – сплавленное азотнокислое серебро, отлитое в форме палочек. Употребляется в этом виде в медицине для прижиганий». (ЭсБ – Е).] и велел ему непременно положить его ей на лицо этим камнем знаки в то время, как они будут вместе.
Любимец, почитая своего государя, не смел ему в том отказать и сделал. Государь поутру назначил во дворце бал и приказал всех дам просить непременно… Помеченная неприметно ей дама. встав поутру, увидела в зеркале у себя необычное явление, которое, однако сделано было искусно. На бал ей ехать было должно необходимо, а с таковым знаком появиться было мудрено, хотя она и не знала тому причины. Острота женского разума тотчас представила ей средство скрыть этот знак под мушку, которых тогда еще не было. Налепив ее себе на лицо, увидела она, что та красоты ее не испортила; и приказав тотчас наделать их как можно более, послала она их ко многим своим знакомым с тем, что она эту выдумку получила из другого государства, и это есть новая мода. Таким образом, все дамы приехали ко двору, имея новую моду… Все при дворе дивились, а государь и его фаворит были в чрезвычайном недоумении, что им в таком случае надлежало сделать и как узнать искомую особу. Для того государь притворился недовольным и не оказал благоволения своего к новой моде. Когда же все принуждены были снять с лиц новое украшение, тогда и узнали ту, кого желали. Эта история окончилась браком, а мушки потом остались в повседневном употреблении: знаком и орденом кавалерской победы.
Налепляют из на лица с тайными намерениями, и мушки отвечают вместо той особы, которая имеет их на лице, например: бархатная на виске значит нездоровье; на левой стороне лба тафтяная – гордость, под нижней ресницей – слезы; на верхней губе – поцелуй; на нижней – склонность и прочая.
Медяница [50 – Медяница – медянка, веретенница (Аnguis fragilis L.) – безногая ящерица из семейства сцинковых (Scincoidea). У рода Anguis конечности снаружи вовсе не заметны. Легко выживает и приручается в террариях. Совершенно безвредна, вопреки распространенному мнению о ее ядовитости. (ЭсБ-Е).] – этот род гадов почитают весьма вредным, которую представляют себе слепою, и будто она получает зрение в один Иванов день; тогда она, увидев человека, или другое животное, бросается на него стрелкой и пробивает насквозь, наподобие стрелы.

   Месяц

– когда увидят новый месяц, то советуют тогда, глядя на него, держаться за деньги, веря сами и уверяя других, что во время его течения всегда будет прибыль. См. Луна.

   Мыши

– торговые мужики и некоторые купцы беспрекословно верят, что если из купленного товара в скором времени мышь что-нибудь попортит, то товар скоро с рук и с барышом сойдет, а если из самых лучших вещей, то еще скорее и прибыльнее.

   Н

 

   Напуск

– уверяют, что колдуны напускают на иных страх, на иных – пьянство и прочие пристрастия, от которых избавления сыскать уже не можно, кроме их же чародеев; напускают также тоску, изнурение и прочая.

   Наседка

– когда сажают курицу на яйца, то эти яйца надо класть под нее из шапки, или из чего-то другого мохнатого, а от того, верят, быть многочисленному плоду. Для большего же плодородия нередко хозяйка прикладывает эти яйца и к своему причинному месту.

   Несчастный

– верят простолюдины, что есть такие люди, которые ни в собственных своих предприятиях, ни в других предпринимаемых делах вечно не имеют удачи и все их дела кончаются бедою, для чего и называют их «несчастными»; а от того происходит, что если кто возьмет такого в дом из сожаления, то и дом тот разными несчастьями разрушится; и для того высылают их тотчас из дому, из артели, с судна и отовсюду.

   Нетопырь или летучая мышь

– многие суеверы, ловя их, сушат и как для здоровья, так и для счастья носят их всегда при себе.

   Ния, или Ниян

– идола сего славяне признавали богом, или царем адским.

   Ноги

– если кто, сидя в компании, положит свои ноги нога на ногу, то уверяют, что последует от того на некоторое время молчание всего собрания. См. Молчание.

   Ногти

– суеверы и большей частью так называемые староверы, или раскольники, остригая ногти, кладут их в особый мешочек, приказывая по смерти своей полагать их с собою во гроб, веря несомненно, что на том свете спросят у них отчета во всяком остриженном или неотделенном куске их ногтя, а для того и Аввакумовские [51 – Очевидно имеются ввиду раскольники, последователи учения протопопа Аввакума.] носят ногти, заделанные в перстнях.

Бухарки красят у себя на руках ногти измятою гвоздикою желто, что делают также и прочие, а особенно в Астрахани богатые невесты.

   О

 

   Обилие держать

– в древние времена в России бывшие волхвы или обманщики во время голода уверяли народ, что есть между ними такие люди, которые удерживали у себя под кожей иные жито, иные – мед, иные – рыбу, иные – белку и прочая. Только все это были женщины, и по согласию глупого и не просвещенного народа, волхвы вырезали у них между плеч (и доставали) эти вещи, чем погубили много (лиц) женского пола ради своей корысти; но за то они от великих князей казнены были.

   Обливание водою

– в древние времена, то есть во время идолослужения, славяне озерам, рекам и источникам приносили жертвы для умножения плодов земных, а нередко и людей бросали в воду, в память чего и ныне многие суеверы в первый день Святой недели и в другие праздники, когда кто проспит заутреню, обливают водою или в реку, озеро или колодезь бросают.

   Обмерить

– этим подразумевается, когда человек, побыв некоторое время мертвым, вернется в чувство и будет жить еще – уверяют, что таковые чувствовали все бывшее с ними на том свете; как их водили по мытарствам и спрашивали во грехах отчета; рассказывают и еще многое, только утверждают, что трех слов сказать они не могут, о которых им под великим страхом запрещено на сем свете открывать.

   Обморочить

– сие называется то, что ежели кто представит вещь иною, нежели она в самом деле есть: цыганки, ходя по крестьянским домам, ворожат, и когда заметят у которой крестьянки в коробке деньги, то оборачивают их мертвыми мышами, или крестьянке так они видятся, от которых цыганка ее избавляет и, взяв деньги под видом мышей, уходит.

   Обнова

– если кто нечаянно плюнет себе на платье, то верят без сомнения, что имеет ему на себе в скором времени обнову, то есть новое платье, шляпу, шапку, сапоги или и прочая.

   Оборотни

– оборачиваются в разных животных сами ведьмы и оборачивают также на время и других людей по злобе и в наказание.

   Огонь

– камчадалы почитают его богом, коему и приносят один раз в год в жертву собольи и лисьи шкурки, прося, чтобы не причинял он им бед, скорбей и пожаров. См. Грехов очищение.

   Одектер

– бог, черемисами почитаемый; признают они его хранителем домов, покоя их и благополучия.

   Орел

– якуты этой птице воздают божескую почесть и весьма берегутся, чтобы ее не убить.

   Осина

– простолюдины признают это дерево проклятым за то, что будто бы Иуда на нем удавился и для того на этом дереве, хотя бы и никакого ветра не было, листочки шевелятся; оно же имеет чрезвычайную силу против колдунов, и когда такому умершему и встающему из могилы кол между плечами вколотят, то он уже не встанет никогда.

   Оспа

– см. Воспа.

   П

 

   Палочный бой

– см. Перун.

   Папа

– об этой особе, может быть, по внушению иезуитов многие татары и монголы думают, что от роду ему есть уже более пяти сотен лет, а потому и хотят считать его бессмертным.

   Пас-Ачускай

– божество мордовское. См. Мастер-Пас.

   Передний угол

– придя в гости, не следует садиться в переднем углу, ибо простаки верят несомненно, что впереди должно сидеть обыкновенно попу, или дураку – попу для отменности и почтения к его чину, а дураку для того, что он всегда ищет себе большего почтения, нежели он стоит.

   Переносье свербит

– у кого переносье засвербит, тому слышать про покойника.

   Перун

– начальнейший и первостатейный славенский бог, его признавали производителем грома, молнии, дождя, облаков и прочих всех небесных действий: стан его был вырезан искусно из дерева, голову имел серебряную, усы и уши золотые, ноги железные, в руках держал камень, украшенный рубинами и карбункулом, наподобие пылающего Перуна, то есть стремящейся молнии, огонь горел пред ним беспрестанно; храм его был в Киеве над Бурычевым потоком на высоком холму, также и в Новгороде; в жертву приносили ему волов, а иногда и пленников. При сокрушении идолов киевский сего бога истукан брошен был в Днепр и ниже порогов выкинут ветром на берег, от чего и прозвалось то место до ныне Перунова гора. Другой же или сей идол, когда тащим был в Днепр и биен палками, испускал тяжкое вздыхание о своем сокрушении, то и прозвали то место, по которому влачим он был, Чертово беремище; брошенный болван поплыл вниз, а идолопоклонники, не просвятившиеся еще святым крещением, шли за ним по берегу, плакали и кричали: «Выдибай, наш государь, боже, выдибай!» – то есть выплыви или выдь из реки, и будто бы идол тот, послушая гласа их, вышел на берег, от чего и прозвалось место то Выдубичи, однако крестившиеся славяне бросили его опять с камнем в воду. Таким же образом новгородский Перун, когда тащили его в Волхов, закричал: «Горе мне, впадшему в руки жестоких и коварных людей, которые вчера почитали меня как бога, а теперь надо мною так ругаются!»; потом, когда бросили его с моста в реку, то плыл вверх и, выбросив на мост палку, вскричал: «Вот что вам, новгородцы, в память мою оставляю!»; сие было причиною того, что и через долгое время новгородцы имели обыкновение по праздникам, вместо игры и увеселения, в честь сему идолу биться палками.

   Пескал

– лопари под этим именем разумеют главу злых духов или сатану, который, по их мнении средоточии земли или во аде и господствует над беззаконниками.

   Пилячуч

– бог камчадальский, начальствующий над пастухами. См. Вера.

   Пить за здравие

– пить за здравие гостей должно кубком или рюмкою, обнося гостей в округе по течению солнца, а произошло это от того, что древние во время праздников и угощения своих богов обыкновенно так делали, и должно выпивать все, а иначе замечается недоброжелательство.

   Пиабар или Пиам-Ар

– божество черемисское. См. Вера.

   Плакун-трава

– оная трава заставляет плакать нечистых духов, когда кто будет при себе иметь сию траву, то все неприязненные духи ей покоряются. Она одна в состоянии выгнать дедушек домовых, кикимор и прочих и открыть приступ к заклятому кладу, который стерегут нечистые духи.

   Планеты

– См. Звезды.

   Платье

– если кто, выходя из дому и затворяя за собой двери сам или кто другой прищемит оными или прихлопнет полу или подол платья, то это значит, что быть позади, то есть опять возвратиться в тот дом.

   Плевать

– если кто плюя, попадет себе не нарочно на платье, то это значит, что иметь ему непременно в скором времени обнову или – терпеть напраслину.

   Плясание

– мореходцев десять человек мужчин и женщин холостых и женатых становятся вокруг в лучшем своем платье, ходят кругом тихо, поднимая одну ногу за другою в такт и один за другим говорит слова; так что когда половина выговорит последние слова, то другая говори первые, подобно тому, как бы кто стихи по стопам читал. Все употребляемые здесь слова принадлежат мореходству. Великая честь отлается тому, кто всех перепляшет; и камчадалы – столь великие охотники для этой пляски, что они часов по двенадцати и пятнадцати не переставая пляшут, то есть от утра до вечера.

   Пловучее озеро

– от города Владимира в восьми верстах, весьма обширно и глубоко; по нему плавают ветвистые кочки, обросшие мхом, по чему простолюдины уверяют, что плавают по нему коробы, в которых были брошены в это озеро дворяне Кучковичи, убийцы Великого князя Андрея Боголюбского, и думают, что этих утопленников за их неблагодарность и злобу земля не принимает.

   Плотники

– если кто не заплатит этим людям за работу, то есть за строение дома или прочего, то, уверяют простаки, что они сажают в тот дом дьявольское наваждение, то есть кикимор, домовых или еще и лютее этих чертей, из которых кикиморы всякую ночь в потемках прядут, и веретена их визжат, домовые также по ночам ходят и замками, цепями в двери стуча; а лютее всех черти – все бьют, ломают и делают превеликий стук, от чего принужден бывает заплатить плотникам деньги, а от того и покой в доме получает.

   Поганое озеро

– находится на расстоянии восемнадцати верст от города Владимира; уверяют, что тут было прежде огромное селение, которое провалилось сквозь землю; что в этом озере дна нет, и что временно в нем бывает слышен колокольный звон.

   Погребение

– См. Могилы.

   Позвизд, Похвист, или Вихрь

– древние славяне признавали его богом бурных ветров и всякого ненастья; киевляне приносили ему жертву, как и прочим богам.

   Полеля

– славянский Гименей, сын Ладин, должность и свойство оного означает самое его имя Полеля, то есть следующий по леле, ибо брак всегда следует за любовью. Он и его порода почитались наидревнейшими славянскими божествами, из чего ясно означается сила и преимущество природы; несомненно, по достоинству своему имел и он у себя немало божниц в славянских городах.

   Полено

– если кто, неся дрова к печи, уронит полено, то верят неотменно, что в тот день будут гости. См. Гадания.

   Полкан

– славяне почитали его полубогом и приписывали ему чрезъестественную силу и невоображаемую прыткость в бегании: он имел сверху до половины тело и сложение человеческое, а от пояса конёвье. Сие выдуманное чудовище почитаемо было древними народами, но и нынешние чукчи верят, что на отдаленных от них островах обитают люди, имеющие собачьи хвосты, а другие – вороньи ноги.

   Пом

– камчатское божество. В праздничных обрядах и церемониях делают они идола его вышиной около полуаршинна, а тайный его уд в две сажени и долее; думать надо, что оный то же значит, что и древние фаллы.

   Понедельник

– в этот день в дорогу не ездят, опасаясь несчастья, а иные в этот день не едят ни мяса, ни рыбы, и это называется у них понедельничать. См. Пятница.

   Поперхнуться

– если кто, положив в рот первый кусок или выпив первую рюмку поперхнется, это значит, что кто-нибудь спешит к нему обедать.

   Порчи

– портят людей колдуны и колдовки, лишают их разума, отвращают жену от мужа или мужа от жены и делают постылым, впускают в чрево змею или ужа: или делают какую-нибудь жестокую вещь, так что баба испорченная весьма это чувствует и говорит, что эта порча часто ей подкатывается под сердце, и лежит под ним, как пирог.

   Прикрыт большой, или больший прикрыт

– трава: сибиряки почитают траву сию высоко и уверяют, что оная имеет силу против свадебных ворожей, и когда невеста от венца привозится в дом женихов, то оную траву кладут и такое место, где бы невеста нечаянно через нее перешагнуть могла; и тогда, по их сказкам, никакие не берут невесту уроки.

   Примирение с бесами

– См. Шаманы.

   Приметы

– утверждают простолюдины, что если кто родился злым человеком, то он навсегда опасен для всех земнородных, а особенно для ближних своих и приятелей, или всех тех, с кем имеет дело, то природа полагает на нем какой-нибудь особенный знак, так как бы печать для его особости. Например: он бывает либо кос, либо рыж; молодой плешив, крив, мигун, заика, картавый, а когда имеет из них два знака, например: рыж и кос, то уже и есть преопаснейший злодей; напротив, тот, кто хорош лицом, то говорят, что тот уже злым быть не может.

   Присяга

– если кто из чувашей должен клясться, того приводят в керемет, и там принуждают его при многократном заклинании есть обыкновенное у татар и чувашей кушанье, состоящее в галушках или клецках с коровьим маслом в воде вареных, что у них «салма» называется, но для испытания ложной клятвы поят ответчика соленой водой, и если он при том поперхнется и будет кашлять, то признают его виноватым… Но когда по каким-нибудь ссорам или другим причинам надобно им перед судьями присягать, то кладут им в рот понемногу соли и хлеба, причем они говоря, чтоб м не этого у себя не видать (то есть хлеба и соли), если я лгу или в слове своем не устою. Ректурам же дают хлеб через крестообразно сложенные тесаки. Когда присягают татары, томоются, берут ал-Коран, ударяют троекратно им себя в грудь и говорят: если я присягаю не право, то да постигнут меня твои клятвы. Присягающий тунгус берет тогда одну собаку и, положив ее на землю, поражает ее ножом в брюхо и через эту рану высасывает из нее кровь. Это – наибольшее утверждение, какое они могут учинить, о чем бы то ни было, поскольку они совершенно верили, что кровь этой собаки тотчас задавит того, кто дерзнет учинить ложную клятву таким способом. Но таковые зверства ныне уже искоренились.

   Прове, или Проно

– славенский бог, кумир его стоял на великом и кудрявом дубе, а около него на земле наставлено было до тысячи или более идолов, о двух, о трех и больше лицах. Перед Проно стоял жертвенник для приношения жертвы.

   Прыгун, скакун и разрыв-трава

– уверяют, что эти травы особую имеют в колдовстве силу, и что без них никакого клада вырыть невозможно. См. Плакун.

   Псалтырь

– См. Вор и Ворожба.

   Пуват

– черемисы почитают его хранителем домов их покоя и благополучия, что значит домовой.

   Пуговицы

– если кто, одевшись, застегнет пуговицы не по порядку, то верят, что в тот день быть ему пьяному или битому.

   Пугорта-Юма

– божество черемисское. См. Вера.

   Пятница

– то есть пятый день недели; если кто в этот день и в понедельник что-нибудь предпринимает, то успеха из того ожидать не должно; в этот день прясть и шить почитают бабы за грех и ожидают в наказание или ногтоеды злой или заусеницы неизлечимой.

   Р

 

   Радегаст

– божество славянское, идола сего представляли держащим на груди щит со изображенною в нем воловьей головою, в левой руке держал копье, а на шлеме имел петуха с распростертыми крыльями, и почитали его защитником городов, а для того и приносили жертвы, по окончании коих начинали жертвенный пир с музыкой и плясанием.

   Радуга

– камчадалы почитаю радугу за подзор Билюкаева платья, то есть громового их бога. См. Вера.

   Разрыв-трава

– сказывают, что если эту траву, или прыгун, или скакун, приложит кто к запертому замку, что он тотчас же без ключа сам отопрется, а если лошадь, ходя по полю с железными путами наступит на эту траву, то путы тот же час отпадут. См. Прыгун.

   Раскол

– начало происхождения раскольников последовало по времена великого князя Владимира I-го, ибо вскоре после его владения некий армянин по имени Власий сочинил книгу о вере со многими пустошами [В этом месте значение слова «пустош» толкуем по В.И.Далю: «Пустыш м. пустушка, пустышка ж. где пусто, ничего нет, ничто. Орех пустыш, гниль, свищ… Человек пустышка, пустой, пошлый, ничтожный. Дело, казалось, важное, а вышла пустышка! Похлебка пустышка, постная или с кашицей и маслом, но без мяса. Пустышить, болтать, переливать из пустого в порожнее. Пустышник, пустыш, пустой человек». Т. е. пустопорожняя книжка явилась началом раскола.], а умножились оные по причине исправления церковных книг при патриархе Никоне.

Вера раскольническая есть старая икона, осьмиконечный крест, семь просвир в литургии, старые книги, сложение двух перстов. Для прельщения к своему сумасбродству выбирают раскольники дома богатые, а не скудные, и людей, удобно к тому преклоняемых, каковы суть простолюдины, а наипаче пол женский. Притворяются благоговейными, праведными и преподобными, приносят с собою свой хлеб, а хозяйского ничего не вкушают, доколе не уговорят их, да и своего едят мало. Молятся с великим прилежанием и воздыханием, предлагают вопросы из Священного писания, с великим умилением, с постною и бледною рожею и иногда испуская слезы. Простолюдины же удивляются такому их житию, посту, молитве, кроткому нраву, и почитают их за великих угодников; а когда таким образом увидят, что они уже подловили, то начинают во-первых, хулить церковь Божию, чин духовный, книги, церковную святыню и все таинства, а скиты свои, чин и веру высоко превозносить; потом пророчествуют о втором Христовом пришествии, сказуя, что уже то время настает, и уже Антихрист царствует в мире. И так говоря уведут в свои скиты, а там сожгути, разделив между собой имение их.

Скиты, или толки их таковы:
1. Христовщина, где мужик носит на себе имя Христа, а девка – Богородицы;
2. Ануфриевщина, иконоборщина, поповщина и чувственники – эти еретики протопопа Аввакума почитают святым, пишут его образ и сочинили ему службу;
3. Павловщина;
4. Андреяновщина;
5. Иосифовщина, кривотолки, калиновщина, эти перекрещивают и особыми дарами причащают;
6. Беспоповщина;
7. Волосатовщина;
8. Андреевщина;
9. Илларионовщина – эти служат без прославления и бабы тайну крещения совершают, и они – суть сожигатели;
10. Серапионовщина – женщин голодом умерщвляют;
11. Стефановщина – живущие без брака;
12. Козьминщина – не крестятся и субботствуют;
13. Рогожники или рубашники, таскающиеся по миру в рогожах и представляющие себя святыми.

Раскольники, которые называют себя староверами, отрицают вовсе тому спасение, кто вместе с ними не признает и не исполняет, кто не почитает осьсмиконечного креста более четырехконечного, кто не признает святости в усах и бороде восьмиугольной, кто отрицает, что голова дана нам от природы единственно только для помещения бороды, в которой и душа наша обитает, кто в старинных книгах невразумительные места не почитает за тайность, кто не знает различия шапок, какую носить, чтобы быть в раю и какой остерегаться, чтобы не обрушиться в ад, какую шапку носит сатана и какой боится, кто ходит в церковь и не разбирает того, что лица святых мучениц пишутся ныне очень прелестны, а лица угодников не довольно темны, кто пьет чай, кофе, курит, нюхает и за губу кладет табак, кто ест оливки и каперсы, миног, устриц, угрей, зайчатину, раков, голубей, сосиски, соусы, желе и колбасы, кто ездит об одной оглобле, то есть с дышлом, бреет бороду и подстригает усы, кто ходит в башмаках или в немецком платье, кто пудрит волосы и носит парик, кто знается, пьет или ест с армянином, кальвинистом или лютеранином, с католиком, с татарином, а наиболее с иудеем, кто за обедом поет и свистит, кто не верит, что есть колдуны, лешии, дьяволы, порчи, бабы-яги, оборотни, кликуши, ворожеи, вещающие мертвецы, кто тремя перстами крестится, за патриарха Никона божится, наряжается в харю и ездит на маскарад, кто неумыкой за стол садится и при людях не рыгает, вино с водой мешает, кто не ложится ничом, встретившись с пастором или франкмасоном, кто ходит без пояса, знакомство имеет с профессором, зевая, не крестится, за столом чистит зубы и кусает губы, сам-друг глядит в окно и не парится вместе с женой.

   Рамча

– так называются у киргизов колдуны. См. Ворожеи.

   Рача

– идол, почитаемый остяками. Он имел храмы и жрецов. При том еще был у остяков идол, сидящий на блюде, наполненном водой, которую остяки пили в твердым упованием, что сила этой святой воды охранит их от всякого вреда. Перед этим идолом горел беспрестанно жир и сера в чашах.

   Редиан

– лопари почитают его за бога, приемлющего к себе всех тех, кои жили благочестиво. См. Вера.

   Решето

– См. Вор и Ворожба.

   Родины

– когда женщине приспеет время родить, то час рождения стараются таить, веря, что от того женщина родит легко, а в противном случае тяжело. Родильную молитву, где деревни от церквей отдалены и попы или дальности ради, а иногда и из лености не хотят ехать, с упоминанием имен всех тех, которые при родинах были, наговаривают в шапку, и посланный, принесший в ту избу шапку, вытрясся ее, всех очистит. Кормят за столом отца новорожденного кашею, кума и другие женщины; таким образом отец высылается на это время вон; потом, взяв столовую ложку, кладут в нее по пропорции горчицы, перцу, хрену, соли, уксусу, сорочинского сваренного пшена (риса), то есть, каши бабкиной, и, обсыпав сахаром, принуждают это хозяина съесть, знаменуя тем, чтобы и он что-нибудь при этих родах претерпел болезненного, так же, как и роженица. По многим города родня посылает к рождению так называемую порушку: она делается из разваренной малины, подслащенной сахаром или медом; этой порушки посылается всегда по кружке от каждого родственника и по большому круглому пирогу.
Когда женщина из мордвы на сносях и видит, что ей уже приходит время родить, тогда всякий день готовят баню, ибо в бане родить почитают они легче, нежели в избе; бабушка всегда не отходно бывает при роженице, почему и не дозволяется до самого разрешения от бремени никому входить в баню. Как женщина родит, то ее обмывают и обмыв, выходит бабушка и сказывает отцу, сродникам и соседям о рождении младенца; однако еще не допускает никого до роженицы, пока она не сделает крутой каши и не напечет блинов, и снарядив ими в бане стол, впускает всех знакомых. Потом бабушка по принятому обыкновению начинает молиться и дает имя младенцу по своему хотению, а иногда младенец получает имя от того, кто первый бабушке попадется; как скоро наречено будет имя младенцу, тогда бывает у них и пиршество, и тем все обряды кончаются.
Когда калмычка бывает на сносях, тогда избирают здорового и мощного калмыка, которого чествуют каждый день хорошей по их обыкновению пищей, о которой выше сказано, а как скоро начнутся у роженицы потуги, тогда дюжий угощенный калмык садится на пол среди кибитки и, роженицу посадив на колени, жмет ее обхватом своих рук, начиная от грудей и опуская их до самого лона. Это давление продолжается до тех пор, пока младенец начнет показываться, которого калмыцкая бабушка, сидя перед роженицей на цыпках караулит, и как скоро покажется младенец, то дает знать около стоящим, которые палят из пистолетов, дабы нечаянным выстрелом испугать роженицу и тем споспешествовать рождению. Дюжего калмыка за труды угощают еще два или три дня и, подарив овцу или жеребенка, отпускают. Бедные, которые не способны нанять себе дюжего калмыка, двоякое имеют средство; первое состоит в следующем: у роженицы, мучающейся потугами, утробу перетягивают широким ремнем и давят сверху вниз, через чего бывает им, по их мнению, помощь и облегчение; последнее средство мне кажется более мучительным по сравнению с другими в том, что роженица принуждена бывает употребить все свои силы на собственное мучение. На палку, на которой приделана широкая развилка, роженица ложится животом и давит оный сколько достанет сил до тех пор, пока, пока не разрешится от бремени; при всех этих способах к облегчению родов случается, что роженицы после родин долгое время бывают без чувств, а иные и долго страждут разными от того болезнями, но крепкая их природа все преодолевает, и весьма редко между ними слышать можно, чтобы женщина замучилась родами. В остальном никаких увеселений и пиршеств при родах не бывает, как например, у россиян и у других народов. Новорожденных детей матери кормят грудью сами, а знатные также имеют кормилиц.

   Родительская суббота

– все суеверы и простаки верят, что поминовение родителей важно, и действительно быть не может, когда поминают их не блинами, а для того по деревням приносят на могилы и пироги, калачи, каши разные и прочая. Глупый поп для своей наживы, снимая с себя ризы, постилает их на могилу на время проговаривания литии, или и епитрахиль, получая за то договорную плату, а после в церковной трапезе все принесенное на могилы съедают поп с причтом и принесшие вместе.

   Рождество Христово

– в этот день не должно выпускать скотины из хлевов. Мордва в каждое воскресенье, а особенно в этот день приносят в жертву птиц, пирожное и напитки Российским святым, о которых они никакого понятия не имеют.

   Рожь

– лето, в которое рожь цветет с низу колоса, простаки кладут приметы, что будет ей низкая, то есть дешевая цена, если с середины колоса, то средняя, а когда сверх колоса, то будет высокая или дорогая цена.

   Розовые лозы

– черемисы верят, что эти лозы отвращают злых духов. См. Могилы.

   Розы, цветы

– простаки уверяют, что от самого распущения роз, то есть от той поры, как они расцветут и до последнего числа августа опасна бывает обеденная пора.

   Рощи

– леса и рощи у славян в некоторых местах были посвящены их богам; а иные и совсем обоготворялись; не позволялось в них ловить ни птиц, ни зверей, ни также рубить деревья, под страхом потеряния за то живота.

   Русалки

– дьяволы женского рода, живущие в горах, в реках и болотах, они имеют весьма долгие волосы, и уверяют простаки, что часто их видят бегающих по горам и сидящих на берегах рек, где они чешут длинные свои волосы, и когда только увидят они человека, то тотчас бросаются в воду. Древние славяне почитали их богинями вод и лесов, поклонялись им и приносили жертвы, по мнению их, имеют они весьма долгие зеленые волосы.

   С

 

   Собака воет

– когда в котором доме собака завоет, то уверяют, что быть там несчастью, а если на кого собака потянется, это предвещает ему обнову.

   Сабанное празднество

– прозвано так от хлебопашенного орудия сабана, потому что оно торжествуется перед начинанием пашни: торжество это смешано со светскими и духовными обрядами и происходит следующим образом.
У башкир по вечеру собираются из всей деревни молодые ребята на отборных верховых лошадях и, проехав всю деревню из конца в конец, от околицы возвращаются и перед каждым домом делают великий крик и стук. до тех пор, пока хозяин дома такую отборную артель чем-нибудь не вознаградит; по большей части наделяют из куриными яйцами. Собрав подворную пошлину, молодежь разъезжается по своим дворам и по утру до самого солнечного восхода вся их артель выезжает на поле и, назначив малое расстояние, пускаются скакать во всю прыть. При въезде в деревню стоят обоего пола зрители, а в известном расстоянии от зрителей или молодой детина или девка держит на шест привязанный белый плат, вышитый по углам разноцветным шелком, который достанется в вознаграждение тому, кто всех на своей лошади перегонит и первый платок сорвет с древка. Хотя платок всегда бывает малоценный, однако победа почитается велико и победителю причитаются немалые похвалы зрителей общим восклицанием. Если же случится двоим вместе прискакать к назначенному месту и схватиться за плат, то должны они совершенное плата присвоение завершить борьбой. Борьба у них бывает таким образом: они не берут друг друга за ворот, как русские борцы, а за кушаки и употребляют обыкновенные в борьбе ухватки – плат хоть и не дорогой, однако не всякий охотно пожелает и дешевую вещь подарить другому. Узаконено, чтобы рыцарское сделано было руками женщины, которая в деревне моложе всех и не замужем. По окончании рыцарства все деревенские жители сходятся в мечеть на молитву и просят бога об урожае хлеба, после чего бывает общее во всех деревнях пиршество, а у молодых разные забавы, как то: борьба, катание верхами, качели и хороводы; затем отпраздновавши, принимаются за пашню.

   Саван

Когда умершему шьют саван, то должно шить его редко, что называется «на живую нитку», и иглою не к себе, а от себя, ибо верят, что в противном случае весь тот дом вымрет.

   Сагин

– богиня камчадальская, начальствующая над началом и окончанием дня. См. Вера.

   Свадьба

– см. Брак.

   Свинья

– когда свинья опоросится и имеет при себе поросят тогда если кто придет и посмотрит на них дурным глазом, то уверяют, что свинья сама пережрет своих поросят.

   Свист

– суеверы утверждают, что если кто свистит, то от того Богородицын лик отвращается, а если свистит в доме, то тому дому предназначено опустеть

   Святовид, Световид и также Святович

– бог солнца и войны, почитался и имел храм на острове Руген, в славянском городе Архон; каждый год архонские жители, как мужчины, так и женщины, приносили во храм подати по пенязю. Истукан Святовидов был преогромной величины, сделан из дерева крепкого о четырех лицах наподобие фонаря, так что от всякой страны образ его видим был, может быть, это значило четыре времени года; идол сей был без бороды, с завитыми кудрями, по употреблению славян ругенских в короткой одежде, в левой руке имеющий лук, а в правой рог из металла; на бедре висел у него превеликий меч в серебряных ножнах, в стороне лежали седло и узда коня его величины чрезвычайной. Сей кумир стоял посреди каплицы, стоявшей посредине храма, завешен от всех сторон красными и великолепными занавесами; один только бородатый жрец, который именем Святовидовым давал народу ответы в годовой день праздника, входил в каплицу, удерживая дыхание; а когда хотел отдохнуть, то выбегал к дверям каплицы и, выставя голову, дышал, боясь осквернить божество дыханием смертным. Сей священник наполнял кумиров рог вином, с долгими и торжественными обрядами, и так оставлял до другого года. Сему Святовиду посвящен был белый конь, у коего из гривы и из хвоста не позволялось ни единого выдернуть волоса, ниже сесть на него, кроме жреца, ибо архонцы верили, что Святовид ездил на нем побеждать их неприятелей, во уверение того предлагали, что когда оставляли лошадь сию в конюшне вычищенну и привязанну к яслям, то находили оную часто наутро вспотевшую и замаранную так, как будто бы кто ездил на ней в дальний путь. От путешествия сего предвещали счастливый и худой конец своим ратям; во время приношения жертвы изъявляли Святовиду превеликое почитание; по скончании жатвы собирался весь народ пред его капище, для провождения великого праздника, для коего убивали на жертву множество скота, и при том для знатного идольского пирования за день перед праздником должен был сам жрец прежде жертвоприношения и служения чисто выместь в кумирнице. В следующий день празднества, пред собранием всего народа, перед дверьми храма, взяв жрец из рук идольских рог с вином, которым он наполнен был за год перед тем, прорицал о плодородии года, ибо ежели вина в роге немного убыло, то почиталось иное признаком плодородия, а в противном случае плодоносия не надеялись. По сем выливал священник вино из рога перед ногами Святовидовыми и наполнял потом оный новым, пил за его здоровье и просил, чтобы людям и отечеству подал изобилие, богатство и победу над неприятелями, выпив же из рога вино, наполнял его снова и вставливал идолу в руку. А для бранного гадательства втыкали стоймя перед храмом шесть копий, по два в ряд, одно подле другого в равном расстоянии, и ко всякой двойне привязывали копье поперек так высоко, как можно коню без прыгания перешагнуть; потом жрец по прочтении долгих и торжественных молитв, взяв с великими обрядами коня за узду, переводил его через три поперечные копья, и ежели конь переступал все три правою ногою, без помешательства с левою, то почитали оное за доброе предзнаменование предприемлемой войны; а ежели он, переступая копья, мешался, то признавали за худое предвозвещение; по сему конскому шаганию начиналась война или отлагалась. По окончании жертвы приносили великий круглый пирог, сделанный из муста (или меда и муки), в средине коего мог уместиться человек; вшед во оный, жрец спрашивал громким голосом предстоящих людей: видят ли его? Все ответствуют: нет. Тогда священник, обратясь к идолу, молил его, чтобы в предбудущий год хотя мало его увидели. По сем благословлял народ именем Святовидовым, увещевал его к прилежному жертвоприношению, за что в воздаяние обещал победу на врагов по морю и по суху. После сего препровождался весь тот день в ядении и питии, и за стыд почитали, ежели кто тогда не напивался до пьяна; иногда болвану сему приносили в жертву и плененных христиан, коих, посадя на коня, во всей их сбруе, привязывали лошадь ногами к четырем сваям и, под приставленные с обеих сторон костры дров положив огонь, сожигали живых коня и всадника; о сих несчастных сожженниках утверждал жрец, что Святовид кровью их весьма услаждается. Из всех полученных корыстей давалась Святовиду третья часть; кроме сего определяли еще ему для почести, с его стороны на брань, триста всадников, и оных всю добычу вручали его жрецу, который полагал ее в Святовидово сокровище, откуда не позволялось уже ни малейшие вынуть части. Наконец, в 350 году Вагдемар, король датский, взяв Архон, разрушил все храмы; а Святовидов истукан приказал рассечь на части и после сожечь; в некотором немецком баснословном словаре назван он Свантовитем, и при том объявляется, что был он знатнейшим божеством у древних жителей в Лаунице, имел четыре головы и покрыт был латами.

   Святые

– финнами католического вероисповедания почитаемые; в День Всех Святых, топят финны накануне баню и, снабдив оную теплой и холодной водой, а также вениками и прочими надобностями, ставят на столах кушанья. Хозяин, одевшись чистенько и не покрывая ничем головы, растворяет в сумерки ворота своего двора с такою же вежливостью, как будто в доме принимает гостей; после чего отпирает с не меньшей ласкою баню и, немного погодя замыкает. Спустя некоторое время, он отпирает для выхода мнимых своих святых банные двери и провожает их со двора, держа в руке скляницу хлебного вина, коболду (раггене), ставят в хлевах в тот же самый вечер кушанье.
В честь своему идолу Кирке заклают в День Всех Святых на самой утренней заре ягненка, которого очистив и не отрезая ни одной части варят, а потом ставят на стол и едят.

   Сгаты

– так называют лопари бугры или груды странным образом сгроможденные из камней, кои по большей части находятся при озерах и реках и которых они почитают богами, так же как и безобразных, пол лесам вырубленных идолов, называя их пажами.

   Северное сияние

– у простолюдинов это явление предзнаменует насчастье целому государству, как то: мор, голод, войну и прочая; и называется оно огненными столбами, которые, сходясь, сражаются между собою, а иногда видят они и воздушние силы, сражающиеся между собой.

   Семаргл, или Симаергла

– божество древних славян, коему, так как и прочим, приносили они жертвы и имели истуканы.

   Семик

– в этот день и следующие после него еще три древние славяне праздновали сладострастному богу Туру, употребляя при том всякую роскошь и веселие. Девки и бабы, собираясь хороводами, плясали и, свивая из ветвей венки, целовались сквозь них с мужчинами, а потом бросали в воду, загадав, если венок поплывет, то быть ей в тот год замужем, а если потонет, то остаться дома, а притом вмешивались тут и всякие любовные действия в честь и жертву идолу Туру.

   Сиба, Сива, или Сева

– богиня славян варяжских, живших на острове Руген, изображали ее нагою, волосы висели назади до подколенок, в правой руке держала яблоко, а в левой гроздь виноградную, признавали ее богинею произрастений и приносили жертву.

   Сидука

– богиня камчадальская, дочь первостатейного их бога Кутху. См. Вера.

   Сильный бог

– славяне так называемый истукан именовали еще и крепким богом, его представляли в виде человека, в правой руке держал он копейцо, в левой – серебряный шар; а при ногах его лежали человеческая и львиная головы.

   Скакун-трава

– См. Прыгун.

   Скопа

– птица. Простолюдины уверяют, что она имеет яд в своих когтях, и когда к кому ими прикоснется, то уже избавиться от смерти нельзя.

   Скоромь

– простаки или большей частью суеверы поставляют за великий грех выговорить в посты слово «мясо», и когда случится в разговоре по необходимости, то прибавляют всегда «помяни Господи на светлое Христово воскресенье» или «на Рождество Христово», то есть на тот день, в который следует потом разговенье.

   Слон

– калмыцкое предание выдумало неслыханного и невразумительного под этим именем зверя и почитали его землехранителем. См. Вера.

   Слуги

– держат мнение сущие простаки, что на том свете всех злых господ будут беспрестанно жарить, а слуг заставлять таскать уголь и под них подкладывать и большей должности они иметь там не будут.

   Смерть

– простодушная купеческая жена, ходя в карнетах и рабронтах, утыкавшись вся бриллиантами, которые в несколько тысяч крат дороже ее стоят, после смерти своей приказывает своим домашним положить ее во гроб в русской рубахе, у которой рукава аршин по пяти и долее, в русском сарафане, убрусе и калишках, веря, что на том свете в немецком платье принята она не будет, и будто бы умершим нам назначены от кого-нибудь однорядки или ливрея, чтобы всем нам предстать там в странном виде. Наряду с раскольниками.

   Соболиные промыслы

– промышленники, бывая на этих промыслах, многих вещей не называют своими именами, веря, что от того делается на ловле несчастье, когда всякую вещь будешь называть ее собственным именем.

   Сова

– белая птица эта почитается калмыками предвещающей и святой и состоит у них в великом постении.

   Солнце играет

– уверяют, что на светлое воскресенье при восхождении солнышко играет в виде трясения, и многие для смотрения того сидят в то время на колокольнях, на горах и иных высоких местах… Мордва называет солнце Чи-Пасом и, почитая его за бога, жертвует ему каждый хозяин у себя на дому птицами, пирожным и хмельными напитками.

   Соль

– соли за столом подавать другому не должно, ибо верят без сомнения, что это бывает причиной ссоры, и когда необходимо случится это сделать, то, принимая, велят рассмеяться, от чего будто вся сила предвещания ссоры разрушится.

   Сон

– сонным мечтания столько же верят суеверы, сколь и цыганским предвещаниям. Виденная во сне гора значит, что наяву будет горе, река – речи, девица – диво, мертвец – смерть, медные деньги – слезы, лошадь – враг, собака – друг, кровь – родство, кал – деньги и прочая.

   Сорочины

– в третий день по погребении усопшего черемисы едят на могиле, так же как и в первый день лакомились в том доме, где случилась кончина, за горящими восковыми свечами блинами и посылают несколько кусков и на могилу. Так же празднуют и в сороковой день.

   Сорочка

– вышедший из утробы младенец в сорочке почитается простолюдинами весьма счастливым, от чего и произошла пословица «в сорочке родился». Эту сорочку, снимая, кладут в маленький кошелечек или мошоночку, и привязывают на шнурок младенцу, на котором обыкновенно висит крест (эта мошонка называется ладанкой), веря, что счастье от того младенца в присутствии этой сорочки никогда не отойдет.

   Сочельник

– эти дни преданием церковным установлены для пощения, что и название значит, и должно в оные воздержаться от пищи до звезды, то есть до захождения солнечного, но суеверы наши и простаки переменяют то в иное и, вставая рано, смотрят на звезды, которые восхождением солнечным помутиться еще не успели и тут же принимаются за пищу, не поставляя себе преступление сего предания и говоря, что они ели при звездах.

   Стол

– когда сядут за стол тринадцать человек, то должно одному непременно выйти вон или четырнадцатого добавить, а тринадцати обедать никак нельзя по уверению суеверов, которые желают выводить из того великие беды. Также, если кто просыплет за столом соль, то предвещают из того неограниченную домашнюю ссору. См. Соль и Уксус.

   Стриба

– божество киевское, в сем городе имел он храм и приносимые жертвы.

   Строение

– если простак начинает производить строение, то первое держит в голове суеверие, чтобы избою или воротами никогда не подаваться в ночь, то есть на север, а если он это сделает, то верит без сомнения, что черти его из того дома выживут.

   Стены трещат

– если в каком доме, хотя бы и в новом, было, что трещат стены, это значит, что из этого дома живущим в скором времени перебираться должно.

   Стефанов день

– то есть день святого первомученика Архидиакона Стефана, в этот день должно лошадей поить через серебро.

   Студенец

– так называлось священное озеро, бывшее на острове Руген в густом лесу; оно изобиловало весьма рыбою; однако никто не смел ни единой выловить, почитая их святыми; а ежели кто преступал сию заповедь, то весьма жестоко был наказан. Славяне почитали также многие ключи, источники, озера, реки и колодцы святыми, приносили водам их жертвы, ожидая плодородия. Для здравия своего и святости рек по вскрытии купались во оных, несмотря ни на какую холодную погоду, даже делали то и во время жестокой зимы, от чего и ныне есть, что в день Богоявления купаются в прорубях, несмотря на жестокость мороза, а от того многие, простудившись, умирают; но сие почитают необходимым те, кои в святки на игрищах наряжались чертями или вздевали на себя, в так называемых ими интермедиях, хари.

   Стрела или палочка

– остяки или вогуличи употребляли это орудие таким образом, что если быть войне или бунту, то посылали стрелу по всей своей земле, на которой были вырезаны шамановы изображения, и она стрела в той земле была носима и каждый узнавал по ней намерение народа.

   Суевер

– См. Христианин.

   Сюзюкти

– так называется особый род попов у калмыков, которых можно сравнить с нашими монахами. См. Вера.

   Сунны

– так называются терские или терекские татары, от слова «сунна» или «сонна»; есть у турок словесный закон, который, как они сказывают, получили от своего пророка через предание, и через который толкуют свой письменный закон, то есть ал-Коран, а которые этого закона не принимают, то тех называют они «сунны».

   Сурах

– так называется у оренбургских и казанских татар мазь, которой мужья бороды, а жены – детородный уд мажут для уменьшения волос. Она составляется из спермента и негашеной извести, разводя оное на воде или на постном масле, и сей мазью натирают они в бане причинное место.

   Т

 

   Табак

– раскольники эту траву почитают проклятой и ставят в тяжкий и непростительный грех ее употребление. Когда случится кому в их избе курить табак, то они после него трое суток курят беспрестанно ладаном, а где упало несколько крошек оного, те тоже трое суток скоблят и моют это место, дабы не только его, но и дух, или запах его вывести навечно.

   Талисман

– так называют волшебники ничего не значащие литеры или буквы, фигуры и прочие начертания, которым они тайную силу приписывают и надписывая их на дощечках, вешали их для того на шеи.

   Тараканы

– сию гадину почитали предчувствующей, когда в котором доме быть пожару, то уверяют, что все тараканы дня за два из того дома станицами выйдут.

   Тенгры

– калмыки признают тенграми некий род бесплотных сил или духов которых ни ангелами, ни людьми назвать не можно и должно им определить среднее существо между ними. См. Вера.

   Тинзябр-Юма

– под этим именем черемисы почитают бога, живущего на небесах. См. Вера.

   Тиранус

– богиня камчатская, жена Билюкаева.

   Тона или Туно

– так называются у вотяков ворожеи или колдуны.

   Тригла, или Триглава

– богиня славенская, истукан ее имел три лица, и была она то же, что Зевана.

   Тризна

– значит поминовение усопшего, то есть в третий или (трижды три) в девятый, сороковой, годовой и трехгодовой день. Древние славяне отправляли тризны на могилах пищею и питием, что и ныне многие по отдаленным городам и деревням делают, носят на могилы пироги, блины, пряженцы, оладьи, калачи и прочая, и все, сидя на оных или в трапезе при церкви, присовкупя к тому попа и весь причт, съедают.

   Туил

– камчадальский бог, производящий землетрясение. См. Вера.

   Тур

– славяне признавали сего идола богом сладострастия, который на всех веселых пиршествах и игрищах имел не последнее место. В честь сего бога особый праздник установлен был, который и ныне отправляется и называется семик, в который, при многом обжорстве и питье, часто бабами забывается благопристойность.

   Тыжил-Кутху

– божество камчадальское, сын первостатейного их бога Кутху. См. Вера.

   Телятина

– по многим городам суеверы не едят телятины, почитая это за грех, но сие обыкновение по деревням наблюдается для того, что новотельные коровы, лишаясь своих сосков, теряют молоко. Их чего и явствует, что воздержание от едения телятины в сельских жителях не от суеверия, а от доброй экономии происходит.

   У

 

   Убрус

– так называется сшитый неким странным манером чепец, наподобие старинного разлетая, в оном раскольницы и простые старушки полагаются во гроб и имеют к нему столь отменное почтение, что к причащению Святых Тайн без него не приступают.

   Угли

– если кто, не наблюдая чистоты, кладет свой помет в доме не у места и особа та неизвестна, то берут из печи раскаленное уголье и сыплют на тот помет, веря точно, что вся задница или седалище у того опаршивеет.

   Угорь, рыба

– подлые люди не едят угря никогда и говорят, что тогда только есть его можно, когда в семи городах рыбы сыскать нельзя будет.

   Удше

– так называется черемисский дьячок. См. Вера.

   Уж

– в сенокос и другую страдную пору, когда люди имеют свой отдых, посреди поля или в лесах ищут всегда таких мест, где водятся ужи. Тут уже спать безопасно от вредных змей, которые к сонным приходят и в оплошности вползают в рот к человеку, ибо уж таких змей отгоняет прочь и не отходит от человека, а иногда, вползши на грудь, лежит до тех пор, пока человек не проснется. Когда кто на ужа нечаянно наступит и успеет сказать: «ах, ненароком», то уж, хотя бы и был уязвлен, не ужалит. В прочем, почитают его весьма ядовитым, так что никто его угрызения излечить не может, но все спасение уязвленного состоит в том, если он успеет окунуться в воду прежде ужа.

   Уксус

– за столом уксусу один другому не подают, веря, что то будет причиной ссоры, а когда необходимо случится это сделать, то велят рассмеяться, и от того предвещание ссоры опровержено будет.

   Урилыдач

– божество южным камчадалов; эти боги их не что иное, как колья с обтесанными коловками, лежащие в юрте по грядкам, оны почитаются вместо хантаев.

   Уроды

– якуты почитают всех, то есть человеческого, зверского, конского, рыбьего, птичьего и насекомьего рода уродов сущими дьяволами и стараются всеми силами и с великой боязливостью от них избавиться.

   Услад, или Ослад

– божество киевское, которого славяне признавали богом пирований и всяких роскошей.

   Утка красная

– эту птицу калмыки почитают святой и уверяют, что она есть поп всех птиц.

   Утлийгын

– морской камчадальский бог. См. Вера.

   Утопающего

– избавить от истомления у камчадалов почитается за грех, ибо верят, что кто его вытащит из реки, тому утонуть будет суждено самому; также если освободить занесенного в дороге снегом, это почитается за тяжкий грех.

   Учахчу

– так называют камчадалы лесных своих богов. См. Вера.

   Уши горят

– у кого горят уши, того где-нибудь в то время переговаривают, то есть подсмеивают, когда же в ушах звенит, то, загадав что-нибудь, спрашивают, в котором ухе звенит, то непременно загаданное сбудется.

   Ф

 

   Фалча

– так называются у киргизов ворожеи, которых есть у них до нескольких родов. См. Ворожеи.

   Филин

– птица сия почитается предвестием пагубы, и когда, прилетев на кровлю чьего-нибудь дома, станет кричать, то кому-нибудь из того дома умереть вскоре или чувствовать беду. Суеверы носят при себе ее когти, дабы привести себя в безопасность от чародействия.

   Фортуна

– простой народ наших времен Фортуне хотя и не молится, однако представляет часто в голове своей беспорядочную идею незнаемо о каком-то чудном существе, называя оное счастием, жребием, судьбиною, роком, талантом, участью, долею, фортуною и поставляет оною виною всех приключений, коим подлинной причины не знает, и понеже он все без следствия, без связи видит, то не обретает основание ничему и для того представляет себе все роком или судьбиною.

   Франкмасоны

– эти собрания называют простолюдины дьявольщиной и верят, что если кто, записавшись в масоны, после раскается и захочет обратиться на истинный путь, то бывает ими застрелен, дабы не открыл он их тайны, следующим образом. Когда принимается он в это братство, то прежде всего дает им рукописное писание с его кровью и рукою, а потом списывают с него портрет, а когда он им изменит, то стреляют они в его портрет, и где бы тот человек ни был, конечно будет убит в то самое время и место, куда пуля прошибет портрет.

   Ч

 

   Хантай

– божество камчатское. Идол его делается наподобие сирены, то есть с головы по грудь человеком, а оттуда – рыбою, и ставится обычно в юрте подле огнища. Сам Хантай ежегодно делается новый во время грехов очищения и ставится со старым вместе, по числу которых можно узнать, сколько которой юрте лет от ее построения. См. Грехов очищение.

   Холопы

– утверждают простаки, что холопы и на том свете иметь будут должность работников. Они будут беспрестанно таскать дрова и подкладывать их под своих лютых господ и их жечь и мучить.

   Хотя

– так называется у чувашей сватовство или торг о невесте. См. Брак.

   Христианин

– суевер в одних только наружных поступках и обрядах является богобоязненным, а в самом деле главной должностью человека-христианина, то есть любовью к ближнему пренебрегает.

   Царь морской

– славяне под сим именем признавали бога, обладателя морями и находящимися во оных животными.

   Цаца

– так называются молитвенные у калмыков капища, которые к каждому торжеству делаются новые, а прежние их богомольные места или сборища назывались Кидо. См. Вера.

   Цвета платья

– цвета материи из которой делаются платья, так же значат нечто.; например: белый – чистоту, черный – печаль и проч., зеленого носить не можно в городе, а красного в поле. Так же должно иметь цвета платья сообразно с летами человека. Красный цвет в особенном почтении у всех татар, и какое бы худое кто не имел платье, однако всегда у него будет кармазинный [53 – «Кармазин – ткань темно-красного цвета, употреблявшаяся в старину на одежды. С арабского – кырмизи». (ЭсБ-Е).] красный кафтан для церемониальных случаев. Мурзы [54 – Там же: «Мурза – татарское слово, испорченное из перс. Мирза; у татар означало низших дворян. Русские законы не признали за ними дворянства».] их, которые несколько выше подлости [55 – Комментарий редактора: слова «подлость, подлый» в применении к людям М.Д.Чулков применяет исключительно в значении «человек низкого звания, простолюдин».], лучше не будет иметь рубахи, нежели красного кафтана. Знатные женщины этого народа не думают о себе, что они хорошо одеты, если не имеют красного кармазинного кафтана. Самые подлые люди из татар стараются иметь кафтаны красного сукна, буде они несколько других побогатее, хотя бы и из простого сукна. Сие пристрастие к к красному сукну распространяется до идолопоклоннических сибирских народов, которых главные думают, что пребогатую имеют одежду, когда смогут надеть красный кафтан, так что по всему азиатскому Северу гораздо большего можно добиться с куском красного сукна, нежели в чем-то против того с деньгами.

   Цыганы

– для обмана простого народа в предсказаниях и для других своих плутовских проделок они портят свой язык, выговаривая слова навыворот, переставляя буквы и проч. См. Ворожба.

   Ч

…………………………………………………………………………
Далее пропущены шесть страниц оригинала книги в связи с низким качеством микрофильма. Там публикуется статья «Чародеи», в которой в общих чертах рассказано об обрядах колдунов народа самоедов (саами).
………………………………………………………………………….

   Червец или Камаха

– в праздник Казанской Богородицы, то есть 8-го июля уверяют, что бывает отменное чудо. В некоторый день краска червец или вылупившие из пузырьков насекомые, называемые камаха, собираются из всех окольных стран к одному кусту, и когда кто в день Казанской Богоматери, то есть 8 июля, встанет на рассвете и и пойдет в поле искать камахи, то представляется ему счастье найти такое сокровище.

   Чернобог или Чернбог

– все вообще славяне признавали его за бога, обитающего в аду; приносили ему кровавую жертву, печальное моленье и делали страшные заклятия, дабы отвратить от себя его ярость или свирепость.

   Черные книги

– так называются волшебные книги, которые содержат в себе дьявольские наваждения; они написаны волшебными знаками, а большей частью нулями или кружками, находятся всегда у волшебников, по котором призывают они дьяволов; когда же попадутся они нечаянно не колдуну, то приступят множество чертей и начнут просить работы. Когда не может он дать им работы или и дает, но легкую, которую они тотчас сделают и утащат его в ад; а чернокнижники, зная по их науке, каких работ черти окончить не в состоянии, такие им и дают: например, приказывают им вить канаты из песку, воды или из солнечных лучей и таскать оными китов из моря или другие какие тяжести, так что черти более к ним не пристают., поскольку и за то наказаны бывают, чего сделать не умеют.

   Чертово городище

– так называются развалины некоего древнего города Болгарского царства на берегу реки Камы. В этом древнем городе был у язычников великолепный храм и славился даваемыми <оракулами> ответами, так что со всех сторон стекался ради этого народ. В храме обитала ужасной величины змее, которого бесчеловечные жрецы умилостивляли приношением в жертву людей иноплеменных, и которые обыкновенную пищу его составляли. Есть еще другое чертово городище, на берегу реки Белой, о котором уверяют, что жители были выгнаны из него ужасным множеством змей.

   Четверг Великий

– стригут в этот день волосы с тем предуверением, что они от того лучше растут, а у юноши всю жизнь не болит голова.

   Чистый Понедельник

– так называется понедельник на первой неделе Великого Поста. Во многих городах поутру собираются кучками ребята и, держа в руках ухваты, кочерги, помелы и сковородки, обернутые тряпицами, кричат, подходя к каждому дому:
Мы масленицу прокатали,
Святые вечера проиграли,
Мы Рождествен пост пропряли,
Свет наша масленица дорогая,
где ты ночесь ночевала,
Под кустом на дорожке,
Ехали скоморошки,
Вырезали по пруточку,
Сделали по гудочку,
И вы гудушки не гудите,
И вы масленицу не будите.

   Чихать

– когда придет кому какая в голову мысль, а случится, что в то время нечаянным образом другой чихнет, то знаменует это, что задуманное действительно сбудется. Чихание в воскресенье значит – быть в гостях или у себя иметь; в понедельник – прибыль; во вторник – долгу просить будут; в среду – хвалить будут; в четверг – осердят или в досаду введут; в пятницу – кого не чаешь, того увидишь, или получишь письма; в субботу – о покойнике слышать.

   Черт, дьявол, бес, сатана

– этим вымышленным словом простолюдины определяют разные степени достоинства и уверяют, что черт смущает, бес подстрекает, дьявол нудит, а сатана – знамения творит для колебания крепко в вере пребывающих, определяет им места камеру, анекции и прочая, о чем и стихотворцы немало набредили, которые, может быть, и совершенную идею о том в простом народе посеяли и укоренили.

   Чук-Керемет

– черемисский бог болезней. См. Вера.

   Чур

– славяне признавали сего бога хранителем межей, полей и пашен, и оный больше всех прочих богов имел власти над чертями.

   Ш

 

   Шайтан или Ио

– черемисы под этим именем почитают сатану и разумеют его прародителем всех злых духов. Он живет, по мнению их, в годе и бывает особенно лих в с самый полдень. См. Вера.

   Шайтан-Курязя

– (чертовидец) – так называют башкиры своих чародеев.

   Шаманы

– большей частью бывают в обычае у якутов, коряков, тунгусов, бурят и у всех сибирских язычников; но у камчадалов нет особенных шаманов, как у других тамошнихнародов, а всякая баба, а наипаче старуха и всякий Коехчуч волхвом и толкователем снов почитается. При шаманстве не бьют они в бубны, ни платья, нарочно для того сделанного, не надевают, как у якутов, коряков, тунгусов, бурятов и всех сибирских язычников в обычае, но нашептывают на рыбью шаглу, на сладкую траву, на тоншич и тем лечат болезни, тем отвращают несчастье и будущее предвозвещают; а какие слова при наговорах употребляют или кого призывают на помощь, того, как великой тайны неможно выведывать.
Главное их шаманство делается таким образом: две бабы садятся в угол и непрестанно шепчут; одна привязывает к ноге крапивную нитку, раскрашенную красной шерстью и качает ногу – если ногу ей поднимать легко покажется, то это почитается за счастливое предзнаменование и за будущий благополучный успех предприемлемого дела, а буде тяжело, то за несчастливое; между тем призывает бесов к себе словами «гушь, гуш» и скрежещет зубами, а как явится привидение, то, захохотавши, кричат «хай! хай!». С полчаса спустя бесы отходят и ворожея непрестанно кричит: «ишки, ишки», то есть «нет», а другая баба, как ее помощница, шепчет над н ею и уговаривает, чтобы не боялась, но прилежно бы примечала явления и содержала бы в памяти, что загадала… Некоторые сказывают, что во время грома и молнии Билюкай к шаманкам сходит и, вселяясь в них, способствует им угадывать.
Если сделается кому-либо неблагополучие или не будет счастья в промысле, он тотчас же приходит к старухе или к жене своей, устраивается шаманство, исследуются причины, от чего произошло такое зло, и предписуются средства к его отвращения. За вящую же причину вменяется преступление какого-нибудь суеверия, которое тем отвращается, что согрешивший должен вырезать болванчика и отнести в лес, на дерево поставить.
Шаманят же они и во время праздников, когда грехи очищаются, курят, махают, отирают тоншичем, обвязывают перевязками, отговаривают пришедших в изумление и делают другие непристойности.
Если какой младенец родится в бурю или в ненастье, то над ним шаманят на возраст, когда он говорить будет и таким образом примиряют его с бесами… В жестокую бурю раздевают его донага, дают на руки морскую раковину, которую ему подносят кверху; должно обегать кругом юрту, балаган и собачьи конуры, говоря такие слова к Билюкаю и к другим врагам: «Раковина привыкла к соленой, а не к пресной воде, а вы меня весьма мочите и мне от мокроты суждено будет погибнуть, видите, что на мне нет платья и я весь дрожу». По окончании этого примиряется он с бесами, а в противном случае бывает причиной непогод и ненастья.
Таким же образом гадают они и на трудные сновидения, ибо камчадалы столько в том любопытны, что поутру самое первое у них дело – рассказывать сны, рассуждать и заключать о его счастье или злополучии; о некоторых снах имеют они верные и непримечаемые правила, как, например, если вшей видят, то на другой день ожидают к себе казаков, без сомнения; испражнениям желудка предзнаменуется прибытие гостя из их народа, плотским совокупление предвозвещается счастье в промысле.
Кроме шаманства, упражняются они в хиромантии и рассуждают о счастливых и несчастливых приключениях по линиям рук, но правила свои содержат в тайне. Если у кого появится на руке точка, пятно или линия или вдруг пропадет, то спрашивают о том у старой шаманки.
Но все восточные монголы, тунгусы и вообще все идолопоклоннические сибирские народы величаются быть очень искусны в чародействе, что больше принять можно за их глупое неразумие, нежели за достоверный знак, что они подлинно могут делать нечто делать с демонской помощью. И поскольку как шаманы, или чародеи, тунгусы почитаются за нииискуснейших в сей преизрядной науке из всех идолопоклоннических народов этой части земли, то я теперь объявляю церемонии, какие они употребляют при этом случае. Когда кто приходит спрашивать у чародея о каком-нибудь деле, то надобно, чтобы он наперед заплатил столько за его труд, сколько между ними положено будет. Потом шаман надевает на себя некоторый род одежды, которая вся сделана из старых штук железа, а состоит из птичьих фигур, а также зверских и рыбьих жестяных, железных, что все соединено через колечки железные, так что эта одежда может свободно везде сгибаться. На ноги он надевает то же, а на руки медвежьи лапы, сделанные из железа, тот же металл и на голову, у которой на челе стоят железные рога. Потом левою рукой он берет некоторый барабан, а правою – палку, обшитую кожей полевой мыши и начинает скакать и прыгать на кресте ногами, а иногда назад и наперед скачет он так, что стук железа его одежды совокупно со стуком его барабана делает звук ужасным. Через это время смотрит он вверх глазами на отверстие, которое на верху его кибитки и непрестанно кричит, скачет и делает как может превеликий шум до того времени, как он увидит черную птицу, про которую сказывают, что она прилетает и садится на его кибитку. Как скоро он увидит эту птицу, тот час же в бессилие приходит, падает на землю весь вне себя и пребывает в этом состоянии через хорошую четверть часа без разума и без чувства. Потом приходит в себя, встает совершенно здоровым и сказывает ответ о деле, о котором тогда надобно. Говорят, что эти ответы никогда ложными не бывают на меньшой конец. Тунгусы верят тому, как совершенной правде, нежели рассудить о предосторожности, что он плату берет наперед, и об оной черной птице, которую, как скоро увидит, то в бессиле приходит, а видеть ее никто не может, кроме чародея, который все на ту сторону смотрит глазами, то можно понять, что это – превеликий обман.

   Ширт

– божество черемисское и чувашское. См. Вера.

   Шукча

– по мнению черемисов, есть такое божество, которое неотлучно пребывает между людьми. Он примечает действия каждого человека, записывает его пороки и добродетели, и тот час относит оные Богу, живущему на небесах. Число шукчей, по их мнению, есть многочисленно.

   Шунду Мумы

– второстепенная богиня вотяцкая, ее признают матерью солнца и молят во время на детях бываемой оспы и других болезней. См. Вера.

   Ю

 

   Юбмела

– под этим именем лопари почитают общего бога и думают, что и кроме него есть боги и божки мужского и женского пола. См. Вера.

   Юбуих

– ьак называется у чувашей день – восьмое число ноября, но оный в среду на Страстной неделе и в Семик, то есть в четверг перед Пятидесятницей делают они третичные погребения своим сродникам 8 ноября; как последнее – в головах могилы ставят столбы и, вырв между ними прежде яму, кладут каждый в нее по куску мяса и вливает понемногу браги, а потом едят, пьют и веселятся.

   Югтит

– так называют черемисы своего первосвященника. См. Вера.

   Ютульт

– так называется у черемисов особый духовный человек, дело коего состоит в том, что он располагает при службах их порядок и говорит молитвы.

   Юманаш

– божеству черемисов, живущих в Башкирии. См. Вера.

   Юммазе

– См. Вера.

   Юбка

– если у женщины при надевании юбки некоторая часть подола останется завороченным, то это предвещает, что ей в тот год родить непременно сына или дочь.

   Я

 

   Ягая баба

– под этим именем почитали славяне адскую богиню, изображая ее страшилищем, сидящим в железной ступе и имеющей в руках железный пест; ей приносили кровавую жертву, думая, что она питает ею двух своих внучек, коих ей присвояли, и услаждается при том и сама пролиянием крови.

   Яйца

– когда кто занимает яйца у кого для наседки, то через воду, то есть через реку или канал переносить их не должно, уверяя, что плода от них ожидать уже не можно, а когда кладут яйца под наседку, то полагают прежде шапку, а из той уже под курицу, веря, что от того все цыплята будут мохноногие и с хохлами.

   Яма

– близ Весигацкого канала при подошве некоторой горы находится яма, которую самоеды обожают.

   Ямбе-Акко

– лопари признают эту богине матерью-Смертью. Ее обитель под земной поверхностью, и у нее пребывают разлучившиеся с телом души и до самого решения их судьбины. См. Вера.

   Яргачи

– так калмыки называют приставов или караульных при мытарствах на том свете. См. Вера.

   Яурунчи

– так называются у киргизов особые колдуны. См. Ворожеи.

   Ячмень на глазу

– когда таким образом заболит у кого глаз, то тотчас велят подносить к тому глазу кукиш и говорить такие слова: «Ячмень, ячмень, вот тебе кукиш, что хочешь, то и купишь, купи себе топорок, высеки себе поперек» – и уверяют, что после того болезнь тотчас пройдет без всяких лекарств.