Благополучное Хотынское государство первый шаг к бывшему падению своему учинило бракосочетанием Олана и Тризлы. Государыня сия преисполнена была тремя пороками, то есть гордостию, гневом и завистию, а государь- к ней любовию, которая нимало не дозволяла ему видеть ясно присовокупившиеся к правлению его три зла, которые в непродолжительном времени учинились причиною падения благополучного и сильного государства.
В самый первый торжественный день бракосочетания их, к несчастию верноподданных, открылись её качества: не удостоила она первейших бояр и их супруг никаким благосклонным снисхождением, дню тому подобающим, и на все их отменные для того торжества драгоценные одежды смотрела завистливыми глазами, а определённые к собственным её услугам жестоко были бранены и угрожаемы наказанием. Сие неудовольствие, почувствованное при дворе, разглашено было по всему городу, а в скором времени и по всему государству.
По сём правление изменило свой вид и древние законы почувствовали отмену. Следовали грамоты ко унижению власти боярской, и за всякую прослугу, сколь бы, впрочем, ни была она маловажна, предписываемо отнятие имения. Прежние бояре, окружавшие государя и находившиеся в совете правления государственного, отменены, и на месте их произведены другие, не имевшие ни толиких познаний, ни заслуг к отечеству, как прежние. Тризла, в скором времени получив власть самодержавия от супруга своего, употребила её во зло, в рассуждении имения верноподданных; по повелению её издан был закон, доселе нигде не слыханный, определяющий всякому имение по чинам, а у кого имение превосходило таковое уложение, немедленно отнято было в казну; дети лишены были наследства и, кроме содержания своего, и то будучи ещё не в совершенных летах, ничего не получали; дочерям назначено было самомалейшее приданое, и, словом, всё благополучие государства изменилось, казна государственная бесчисленно умножилась и, находясь без всякого обращения, приключила невозвратный общественный убыток; по всем областям открылась бедность, и ремесленный не мог найти себе пропитание в государстве таком, которое до того изобиловало всяким благом. Все ж таковые грамоты подписываемы были самим Оланом.
Первостепенные бояре отважились представить о том государю, за что от супруги его получили гнев и гонение, которое до того простёрлось, что многие поколения истреблены были казнию и ссылкою в вечное заточение, где без всякого сожаления уморены гладом и другим изнурением. По всем областям проливалась кровь неповинных верноподданных, и в каждом городе и селении во всегдашнее время тысячи мучимы были на правеже, не утаил ли кто своего имения и не учинился ли тем преступником законов, что и продолжалось столько времени, доколе треть государства верных подданных Олановых, невинно пострадавших, преселилась в царство Чернобога.
Около сего времени прибыл я из Индии в моё отечество, — продолжал кабалист, — и, сделав чудный гроб отцу моему, упражнялся во изыскании таинств природы, не сведомых ещё никому. И хотя находился я в самом безмолвии и тишине, не входя ни в малейшее исследование государственного правления, но стенание, вопль и несчастие народа, а от того предвидимое падение сильного государства проникли и в место моего уединения; для чего, троекратно сделав умовение телу моему, троекратно учинив пост и успокоив тем все чувства, открыл книгу “Предвидения”, которая хотя в непроницаемом мраке, однако открыла великие народные возмущения, казни, гонения, войну, падение государственное и наказание владетелю и его неистовой супруге.
Преклонив колено, закрыл я сию книгу и, открыв другую, называемую “Отвращение бед”, в таком же или большем ещё мраке в крайней отдалённости времени увидел избавление государства. Но как обе сии книги показали мне откровение во мраке, то из того по знанию моему мог я легко заключить, что во учинившихся в государстве переменах должно участвовать сверхъестественной силе, и для того с таким же преклонением колена, закрыв сию, открыл книгу “Чрезъестественных приключений”. Оная показала мне откровенно злейшего духа Граногроба, начальника над домовыми, лешими, кикиморами, русалками, Ягими бабами, ведьмами, ходящими мертвецами и прочими злыми духами, обитающими на поверхности земной, которого держала за правую руку иссохшая и безобразная зависть, а на другом листе – Радегаста, держащего также за правую руку гения.
- Домовые. Сии мечтательные полубоги у древних называлися гениями, у славян защитителями мест и домов, а у нынешних суеверных простаков почитаются домашними чертями, на которых ссылаются все недобрые слуги, ежели что в доме сделается худо, то сделали домовые, которых нет и не бывало.
- Лешие. Сии мнимые пугалища почиталися у славян лесными богами, которых чин имели у прочих язычников сатиры. Об них и поныне в черни носится баснь, что они с верху до половины тела имеют стан человеческий, с козьими на голове рогами, ушами и бородою, а от пояса простираются у них козлиные ноги. Когда они ходят между травою, то умаляются в подобие оной; а когда бегают по лесам, тогда сравниваются высотою с оными, и кричат при том преужасно. Ходящих по лесу людей обходят кругом, чем затмевая у них память, принуждают заблуждать до ночи и после уносят их в свои жилища.
- Кикимора – ночное славянское божество; качество его во всём уподоблялося Морфееву, которого древние почитали богом сонных мечтаний. Славенской же Кикимора представлялся наипаче страшным привидением или пугалищем ночным. Ныне же у простолюдинов признаётся за женщину, и ежели полюбит в доме хозяйку, то во время ночи ей помогает в деле, а когда возненавидит, то всё в доме бьёт и ломает.
- Русалки – славенские нимфы. Их почитали богинями вод и лесов, может быть, находился их не один род, так, как у греков. Славяне поклонялися им и приносили жертвы. В простонародии и поныне носится об них таковая баснь, что будто видают их иногда, при берегах озёр и рек моющихся и чешущих зелёные свои волосы, а иных качающихся на деревьях. Как видно, то это древних предрассуждений ещё зараза.
- Ягая баба. Сие страшилище описывает суеверие страшною, сухощавою и огромною бабою, наподобие остова с костяными ногами, держащею в руке железную палицу, которою она действует, понуждая катиться железную свою махину, то есть ступу, в коей она разъезжает. По таковым приметам можно думать, что она у славян имела должность Беллоны, или какой ужасной адской богини.
- Ведьмы – так называются суеверами волшебницы: они имели искусство превращать людей в разных животных, кои назывались оборотнями, портили людей, и прочая. Главные из них были в Киеве, почему злейшая волшебница всегда называлась киевскою ведьмою.
- Мертвецы. Суеверцы думали и ныне думают, что мертвецы встают из могил и ходят, то есть те, кои были чернокнижники и не сдали другому книги своей и искусства, то, вставая, ходят и ищут такого человека, кому бы сдать чернокнижие, а между тем вредят людям, приводя их в ужас.
И как таковые откровения довольно вразумили меня о предлежащих злых несчастиях государства нашего, то, не упуская времени, предстал я добродетельному Олану и, не открывая виденного мною, предложил ему о спасении государства, описав всё его изнурение; но нашёл его кроме любви и беспредельной преданности жене своей ничем другим не занятым, даже не думающим и о собственном своём достоинстве. На всё то он мне ответствовал коротко, а именно, чтоб сие моё предложение учинил я супруге его Тризле, которая по чрезвычайно трудном к ней доступе за то усердие моё наградила меня презрением и поносительными словами, назвав меня шалуном, а науку- бреднями, прибавив к тому, чтоб вытолкали меня вон и учинили под смертною казнию запрещение впредь казаться мне пред нею.
Возвращаясь в моё обитание, преисполнен будучи сокрушения о слабости своего государя и падении государственном, увидел я множество поспешающих людей, и на вопрос мой, куда, ответствовали они:
— Разве ты отлучался из города, что не известен о наступающем плачевном позорище, подобного которому ни в каком государстве ещё не случалось? Дочь посланного в заточение боярина Милована, известного по заслугам отечеству и по многим взысканным им и награждённым особам, будет казнена сего дня на общенародной площади за то, что отказала Тризле выйти за того жениха, которого она ей назначила, что причтено той девице во оскорблении самодержавия, во ослушание власти и в возмущение народное.
Такое отменное варварство понудило меня идти на ту площадь, где при плаче всего народа прекрасной той и знатной девице, в самых её цветущих днях, отрублена была катскими руками поноснейшим образом голова, а стоящий подле сруба её любовник такого ж знатного поколения прекратил свою жизнь в то ж самое время кинжалом. Стон и плач народный возвышался до небес, но оные гневное тогда лицо своё отвратили и не внимали жалоб, от сокрушённых и страждущих сердец к ним возносимых. Присовокупив и я слёзы мои к народным, ибо не было возможности воздержать оные, возвратился в жилище моё оплакивать участь несчастного отечества нашего.
Превращая благополучие народа нашего в несчастие наваждением неприязненной силы, предприяла Тризла превратить храмы отечественных богов в чужеземные. Она вознамерилась соорудить храмы иностранным божествам- Гневу, Гордости и Зависти- и поставить им кумиры с должными их означениями. Чего ради всем жрецам учреждено было заседание, и сим учреждением, оставя все прочие государственные дела, Тризла весьма долгое время занималась, попущением от своего супруга, которого разум и рассуждения казались отнятыми, ко вреду его подданных и к наклонению падения государственного. Все видели и разумели, что сие предприятие супруги княжеской ни с умом, ни с рассуждением человеческим не согласовалось; и возможно ли было первое- богов, праотцами почитаемых, истребить, а второе- порокам воздавать честь богопочитания! Но некоторые жадные к корыстолюбию жрецы, одержимые подобною сим порокам лестию, подали Тризле описание, каким подобием соорудить назначаемые ею кумиры.
Первое- кумир Гордости изобразить в виде слепого юноши, в богатом одеянии, стоящего одною ногою на шаре и поднявшего вверх правую руку, а при ногах его утвердить павлина.
Второе- кумир Гнева представить во образе младого человека с блистающими глазами, с пожелтелым лицом, во одеянии, цвета горящему углю подобном, держащего в одной руке обнажённый меч, а в другой щит со изображением на оном львиной головы, при ногах же его поставить льва и тигра.
Третье- кумир Зависти в виде престарелой женщины, с виющимися около головы змеями, в руках держащую сердце, которое она разрывает; а при ногах её утвердить собаку.
Но какую жертву и в какое время приносить сим новым божествам, о том мнения свои обещали подать впредь, каковые заседания происходили беспрерывно и весьма продолжительное время.
Во всём государстве ни о чём больше не думано, как о восстановлении новых капищ, о учреждении вновь обрядов приношения жертвы, о назначении различных праздников, о истреблении знатных бояр и богатых граждан; подлые души упражнялись в доносах, а добродетельные страдали лишением чести имения и жизни; государство клонилось к падению, Тризла злодействовала; а ослеплённый любовию государь, находясь во внутренних покоях своего дворца, подобен невольнику, ни о чём не мыслил, услаждаясь плодом своей любви, то есть рождением Алима, а потом Плакеты.
Подданные Олановы, лишившись всей надежды к благополучию и отчаявшись во всем, упражнялись в волшебстве и гаданиях. Воинство, потеряв распоряжение, ослабело и, будучи рассеяно по всему государству без начальства, пришло в совершенную ничтожность, о чём соседственные храбрые и бранноносные народы извещены уже были и начали мыслить о приобретении слабого государства своему владению.
В некоторый день объявили государю, что прибыли к хотынским берегам военные суда, а на них послы от Нахая, государя, кочующего в жарких пределах, с предложением Олану войны или мира. Принятие их, узнание причины посольства и учинение на то ответа предано было в произволение нашей государыни, по причине той, что она уже всем государством издавна столь достохвально управляла. Послы приняты были с должными обрядами и пред престолом, на коем сидели Олан и Тризла в богатых княжеских одеждах, в присутствии двора своего вельмож, говорили следующую речь:
— Нахай, обладатель многими царствами, государь сильный и величественный, светлейшему князю Олану и блистательной его супруге желает здравия, и чрез нас, его вельмож, оное сообщая, соизволяет обещать сильное своё покровительство Хотыню против всех пожелавших поднять оружие, за что и требует справедливой от Олана роты и дани; и когда немедленное на то получим согласие, то имеем вручить светлости вашей от лица могущественного государя нашего достойные его и чести нашей дары; в противном же случае соизволение его есть объявить вам войну, и что он силою своего оружия учинит самое то же, чего от светлости вашей добровольно требует, и от сего часа примет мысли почитать вас неприятелями.
Вольность славенорусы обыкли почитать выше своей жизни, а таковое от послов предложение клонилось к нарушению оной. Во всех предстоящих сердца воскипели воинскою храбростию, хотя, впрочем, признавали они государство своё обессиленным и изнурённым. Гордая Тризла, от такового дерзкого предложения изменяясь поминутно в лице и кипя злобою и отмщением, объявила чрез своего вельможу, что послы в требовании их удовольствованы будут, а завтра, яко неожидаемые гости, угощены будут в присутствии государя и его супруги, к чему приглашены были и отпущены на их суда с тою же честию.
В саду дворца Оланова находился обширный пруд, сделанный фигурою рождающейся луны, посредине которого приказано было сделать плавающую огромную, и великолепную беседку, озлатив и обвесив оную в приличных местах различными благоуханными цветами, в которой Тризла вознамерилась потчевать своих гостей. Поутру на берег к судам послано было множество коней в драгоценном убранстве, на которых послы прибыли во дворец, проезжая воинство, стоявшее по улицам в порядке, распущенными знамёнами, при звуке воинской музыки. и Государыня, учинив им приветствие, говорила чрез толмача:
— Вы почитаете отменно Луну, воздавая ей божескую честь, а в саду нашего дворца сделан издавна пруд наподобие её фигуры; то принятие и угощение ваше, дабы сделать вам тем более удовольствия, как людям иностранным, учредила я сделать в увеселительной на оном беседке, куда и прошу за нами следовать.
Как скоро прибыли к берегу обширного того пруда, то великолепная беседка, находящаяся посредине оного, неприметным образом подошла к берегу. Государь и государыня в неё ступили, за ними послы, а потом и бояре, приглашённые к сему пиршеству. Беседка начала отплывать на средину пруда, а на берегах оного загремела огромная и согласная музыка, и послы толико отменною сделанною им честию казалися быть довольными.
Потом сели за приуготовленные столы. Стол государев стоял в передней стене посредине, боярский начинался от оного, делал полукружие, а посольский полукругом же стоял в средине оного; всякие же ествы и питья привозили с берегов на нарочно сделанных для того судах разного изображения, украшенных цветами. Пирование было светлое, и как послы, так и подданные Олановы услаждались таковым увеселяющим взоры учреждением.
В средине обеда большой боярин, взяв отличный кубок, встал, что и прочие учинили, и начал пить за здравие Олана и Тризлы. При сём возгремела воинская музыка, и стоящие по берегам увеселительного пруда телохранители Олановы кричали “ура”. По окончании сего тот же боярин, налив кубок и встав со своего места, сказал:
— За здравие Нахая, государя, пожелавшего быть в дружелюбии с пресветлейшим нашим государем Оланом!
Как только он сие выговорил, то во мгновение ока стол посольский, их скамьи и они сами погружены были в бездну водную и в то ж мгновение растворившееся под ними место закрыл другой пол, выдвинутый искусною рукою.
Все беседующие ужаснулись и пришли в смятение, сам Олан содрогнулся, ибо он нимало о том известен не был; а удоволившаяся тем Тризла сказала:
— Понесите угрозы ваши во владение царя морского (Царь морской. Сим именем назывался у славян бог – обладатель вод, который у римлян именовался Нептуном.) и, предшествуя безрассудному обладателю вашему, скажите праотцам вашим, чтобы ожидали оне в скором времени и его туда же, ежели дерзнет он учинить нападение на Хотынь: водою прибыв, в воде и погрязнет тяжестию свинцового вещества, — так, как стол и скамьи посольские, поставленные на свинцовой плите по учреждению от Тризлы!
Тем сие пирование и кончилось, ибо началось морское сражение между судами Олановыми и прибывшими с посольством. Камни из пращей летали с обеих сторон тучами, для того что бедствие рода человеческого, то есть порох, тогда ещё известен не был; сопротивление было непреодолимое, хотя воины на посольских судах были к тому и не приготовлены. Многие из судов взяты были в плен, а прочие, отдалившись в море, понесли известие Нахаю о угощении его посольства и о безрассудном нарушении прав народных гордою Тризлою, что и благомыслящие хотынские вельможи не одобряли и, знав совершенно ослабевшее своё отечество, по справедливости ждали истребления оного от огорчённого сим и разъярённого варвара Нахая; что после действительно и сбылося весьма в скором времени. Но пришествие того воинства и дикое оное распоряжение увидим мы в следующей, шестой части.