Николай Александрович Соловьёв-Несмелов
Нянины сказки, 1917.
Рыболовы.
Он ловил — она подловила.
Горки, пригорки, холмы да поля, дальше–мелкий лесок. За леском, правей, вьется, журчит в песчаных берегах речка Потатуйка, левее–опять холмы, опять поля. Тут, между двух холмов, точно между двух верблюжьих горбов, прижались плотно дружка к дружке десятка два крестьянских изб; это–деревня Потатуйка.
Знал я когда-то в деревне Потатуйке древнего старца Власьича. Доброй души был старик, высокий, сухощавый, волосом бел; шея, руки, лицо в морщинах: глаза голубые, ясные; речь тихая, мягкая, неспешная. Лет пятнадцать тому назад он был уже сильно ветх, а без труда — ни минуты; по зимам и дремлет, а лапоть ковыряет; летом еле ногами двигает, а на реку рыбу удить плетется. Сядет на песчаном бугорке под кустом, чтобы не очень его пекло, закинет удочку, щурится, нет-нет, а красноперого окунька выбросит на берег, да и на кукан.
И вот в одно лето с Власьичем случилась история на рыбной ловле.
Сидит старый на берегу, под любимым кустиком, сидит час, другой, посадил уж на кукан штук шесть окуньков, два-три щетинистых ерша, пополдничал, покрестясь, хлебцем с водицей, подумал-подумал: “Не поплестись ли домой? Нет, может-быть, к вечеру еще какой пяток окуней или ершей наловлю.. потешу внучат,– пускай радуются да едят уху на здоровье”…
И поднялся было старый, да опять насадил червяка, закинул удочку на Фенино счастье (внучка у него пятилетка, Феня) и присел. Присел, повеяло ветерком, а дрема тут как тут, точно напевает: “Спи-засни… спи-засни!” Заклевал старый Власьич носом и заснул; пошли у него хорошие сны…
В эту-то минуту из мелких кустов шмыг-шмыг,– тихо выплыла лиса. Лису охватил яркий солнечный свет; она щурит глаза, вертит пушистым хвостом направо, налево, обнюхивает…
Томит лису жажда; лиса — к реке, лакает чистую воду, а сама думает: “Ах, как хорошо! Ах, как хорошо… как приятно!” Напилась, смотрит в воду–вода прозрачная!– видно песчаное дно, бугорки, ямки, камешки, маленькия плотички играют весело: вильнут хвостом и дальше, точно манят лису к себе. Лиса задумалась: “Ай и вправду половить рыбки?… Рыбный стол — вкусный тоже стол”…
Лиса побрела вблизи берега, лапкой хвать да хвать плотичку, а плотичка от неё в сторону да в сторону; лиса вперед… “Ба! Вот рыбка покрупнее”, думает лиса и играет лапкой с окуньками Власьича; окуньки вертятся около неё, ерши топорщатся, а далеко не отплывают… “Чудно что-то!– удивляется лиса и начинает обхаживать кругом.– Нет ли тут,– думает,– какой-нибудь человечьей хитрости, как бы в беду не попасть!..”
Оглянулась по сторонам, видит — дремлет на берегу старик… Лиса бросилась дальше, остановилась, облизывает губы языком,– разлакомила ее живая рыбка… И охота половить — и страх берет. Подумала-подумала, прилегла, глаза прикрыла, лежит,– не дышит, минута,– и поползла тихонько, помалехоньку, ближе да ближе, ползет, а в старика зорко всматривается… “Спит… стар… Стар, что мал, не опасен… Будь — что будет! Ножки резвые не выдадут,– улизну от старого, не догонит!” И вот лиса опять у кукана, присела, хвать-хвать лапкой, еще; еще; поиграла с окуньками, нащупала лапой бечеву, добралась к берегу до палки, палку в зубы, рыбу на спину и понеслась по берегу; бежит, бежит да нет-нет на старого и оглянется… А старый — “хр-хр!” — храпит и хорошие сны видит…
Бежит лиса по берегу, бежит-спешит, а навстречу ей — мальчонка, Сенюшка, внучек Власьича; он шел деда проведать, увидал лису с рыбой, бросился за ней, лиса набавила шагу да в кусты,– и поминай как звали!
— Дед, дед!..– бежит, кричит Сеня.– Смотри, твою рыбу лиса словила!
Очнулся Власьич. — А-а! Что-о?
— Рыбу твою, говорю, лиса утащила!
— Ай-яй, ах-ах! Где кукан? Не ты ль, Сенюшка, пошутил над старым?
— Нет, дедынька, не я… Наловил ты рыбки-то на уху лисе… Она, поди, тебя с лисенятками-то благодарит теперь…
— Что делать! Что делать! Сдремнул я малость, внучек, сплоховал… Стар, слаб стал… дрема одолевает… И хотел ведь домой брести, да корысть взяла, больше, вишь, хотел наловить, а и того вон лишился, что было… Ну, да Бог с ней… И ей, лисе-то, тоже ино время рыбкой надо полакомится… Мы еще, живы будем, наловим, в реке-то много рыбки, а ей она в диковинку… Пускай поживится!..
И в глазах и на лице у Власьича засветилась добрая улыбка; в его глазах постоянно светилась улыбка.
— Как же, деда,– шутил Сеня,– лиса из твоей рыбки уху-то варить будет? Ведь в норе-то, поди, она ни печки, ни котелка, ни воды, ни огня про этот случай не заготовила.
— Уху как будет варить? А зачем ей уха? Она рыбку-то, милый, чудесно и живенькую съест.
— Ты говоришь, деда, ершей наловил? Ерш-то колюч, подавится она ершом-то… поднимет ерш щетину, ей с ним и не справиться!
— Не бойся, касатый, не тот зверь лиса, не так она проста,– она и ершом не подавится! Умный это зверь… Что глаз, что сметка, что сноровка,– хитрей, лукавей его не найдешь… Что ей ерш! Человека провела, так с ершом справится! Ну, внучек, собирай снасти-то да с Богом, со Христом и ко дворам пойдем… Велика премудрость Божия! И твари разум дал Господь, чтобы, значит, и она питалась, и деточек могла вырастить да выучить, и от напастей схорониться… Велик мир Божий, и про всех Он, Милостивый, в нем место припас и всем указал, как питаться!..