Некоторого царства, некоторого государства, славного королевства в одной деревушке жили старик с старухою, у которых был один только сын, от природы имеющий острый и проницательный разум, но по нерадению своих родителей о его порядочном воспитании употреблен был во зло. Крестьянин наипаче старался о доставлении своему семейству безбедного пропитания и сына своего приобучал с малых лет к земледельческой работе, нежели имел попечение о просвещении его разума.
Сын же, напротив того, мало прилежал и к таковому труду, но по врожденной своей склонности занимался всякими бездельничествами и шалостями, непростительными его возрасту. Бедный крестьянин, видя худой успех и надежду, чтобы быть их старости помощником, в своем сыне, старался его увещаниями, а часто и наказаниями отвратить от того, но все было тщетно и бесплодно. Причиною же сего по большей части была малого мать, которая с младенчества чрезмерно ему потакала, хотя и чувствовала уже напоследок, что в сыне ее ничего не предвидится доброго.
Между тем к несчастию и вящему огорчению всего семейства столь тяжко и опасно занемог бедный крестьянин, что чрез несколько дней, оставя сию жизнь, переселился к вечности. Старуха оплакивала смерть своего мужа и по приличию сделала ему последний долг, предав тело его земной утробе. Малый, будучи уже довольных лет, в одно время предложил своей матери, что ему праздность наскучила и он желает обучаться какому ни есть ремеслу.
Старуха, услышав сие, весьма обрадовалась и спрашивала своего сына, какому он более желает обучаться ремеслу. «Воровать, — отвечал крестьянский сын, — мне сие ремесло нравится пуще прочих». Таковой ответ мать более привел в печаль и отчаяние, нежели в радость, и она старалась представлять своему сыну, что воровство есть последнее и самое гнусное рукомесло, которое за собою влечет поносную смерть. Но сын, не внимая ее советам и увещаниям, беспрестанно повторял своей матери, чтобы она исполнила его желание. Сколько ни было прискорбно и досадно сие бедной поселянке, однако вознамерилась она удовлетворить желанию своего сына.
В следующий день, взяв его с собою, пошла на торжище. Проходящие спрашивали у нее, не намерена ли она сына своего отдать в какой род службы. «Никак нет, батюшки, — отвечала старуха, — я желаю отдать его в учение». — «Чему учиться?» — спрашивали ее. «Воровать», — говорила старуха. Прохожие, думая, что старуха лишилась разума, плюнув на нее, отходили прочь и смеялись глупости крестьянки.
В сие время подошли два молодца к старухе и спрашивали ее, чему она желает обучать своего сына. «Воровать», — отвечала крестьянка. «Очень хорошо, — говорили сорванцы, — мы беремся его наставить совершенно в сем искусстве». И дав старухе несколько денег на пропитание, взяли с собою малого и повезли в свое жилище, которое они имели в средине самого густого леса.
По приходе своем объявили они, что намерены в следующую ночь показать ему опыт своего искусства и желают идти в город ограбить некоторого богатого господина, почему говорили своему ученику, чтобы и он шел с ними и примечал бы, как они будут поступать. «Очень хорошо, — сказал крестьянский сын, — я с охотою моею готов вам последовать».
Как скоро наступила ночь, то воры, взяв своего ученика, пошли в город прямо к дому того господина, который был весь окружен высокими каменными стенами, и никак неможно было взлесть на оные. Воры, подошед к дому, рассуждали между собою, что до следующей ночи оставить должно сие предприятие, потому что не запаслись лестницею. Услышав сие, новой ученик сказал им: «Как, братцы, до другой ночи оставить сие? Я, шедши по улице, заметил у одного двора стоящую высокую лестницу, которую можно употребить к сему случаю».
Воры обрадовались, что усматривают успех в своем ученике, и нимало не медля, пошли к сказанному учеником их дому и, взяв лестницу, подставили к стене. Потом говорили между собою: «Надобно нам кинуть жеребий, кому из нас двух достанется перелезть через стену и идти в покой», — от чего и произошел между ими немалый спор. Ученик же, стоя, сказал им: «Братцы! Не спорьте о сем, я разрешу ваш спор и без всякого жребия перелезу стену и пойду в покой господина».
Одобрили его мнение, и ученик, нимало не медля, как птица перелетел через стену и тотчас взошел в покои, в которых довольное время походя, ничего не нашел и, не желая к своим товарищам возвратиться с пустыми руками, подошед к спальне господина, говорил ему: «Милостивый государь! Мне нечто не спится, и такая дрянь лезет в глаза, что по всему телу выступил холодный пот». Господин, пробудясь, услышал голос и, подумав, что это говорит его дворецкий, спросил его вдруг: «Да от чего это происходит?» — «Мне чудится, — говорил крестьянский сын, — будто кто-то ходит с ключами у кладовой». — «Что ты врешь? — сказал господин. — Ключи от кладовой висят здесь на стене, и когда ты сему не веришь, то посмотри сам».
Он, подошед, взял ключи со стены и пошел прямо в кладовую. Вынул из оной серебра и прочего из пожитков господина столько, сколько его сил доставало к несению, потом, перелезши через стену и отдавая пожитки пограбленные своим товарищам, говорил: «Вот, братцы! Я это не украл, но выпросил у самого господина». — «Как! Выпросил?» — спросили его они. «Точно так». И по сем рассказал им о всем обстоятельно. «Когда же вы сему не верите, — примолвил он, — то хотя сами пойдемте со мною, и я при вас буду просить себе что-нибудь одному».
Воры весьма сему удивлялись, что ученик их гораздо искуснее своих учителей, и один из них для изведания справедливости перелез через стену и, взошед в покои, слушал, как будет ученик их просить себе что-нибудь у господина. Крестьянский сын, подошед к спальне, говорил: «Милостивый государь! Где ваша соболья шуба, в кладовой или здесь? Мне представляется, будто ее украли.» — «Как ты не глуп? — говорил господин. — Ты, видно, заспался, шуба висит здесь под белою простынею. Посмотри поди для уверения».
Крестьянский сын, взяв шубу, молвил тихо своему товарищу: «Слышал ли ты, что мне господин сам отдал шубу?» Тот подтвердил его справедливость. После чего пошли они оба из покоя, и, перелезши стену, вор уверял своего товарища, что ученик их шубу точно выпросил у господина, почему и присудили ему оную взять себе без раздела.
Между тем, взяв все покраденное у господина имение, намеревались идти в свое жилище для разделения оного. Но крестьянский сын предложил им, чтобы они пошли в дом к его матери, где и учинили бы раздел.
Оба воры согласились на сие, и как пришли в дом своего ученика, то начали делить все по равной части. По окончании сего сказал им крестьянский сын, что он более с ними в сообществе быть не желает, а намерен жениться, почему и просил их, чтобы они к нему приходили повеселиться. После сего, простясь с ними, расстался.
Крестьянский сын просил у матери своей позволения, чтобы она благословила ему жениться. Старуха согласилась на сие без всякого прекословия, и в непродолжительном времени [он] приискал себе невесту — девушку не богатую, но добродетельную, на которой добрым пирком и женился. По окончании пиршества все сродники со стороны молодой его жены разъехались довольными, благодаря его за угощение.
Спустя после сего несколько времени крестьянский сын увиделся с прежними своими товарищами и по обыкновенном приветствии уведомил их, что он женился, и притом просил их посетить его дом и посмотреть молодой его хозяйки. Воры поздравили его со вступлением в законный брак и желали ему всякого благополучия, напоследок согласились идти к нему в дом, чем доволен был хозяин.
Как скоро они пришли в дом своего прежнего товарища, то начали прохлажаться и веселиться, и, разгорячась от частого повторения напитков, хозяин между прочим предложил им, чтобы они в сию ночь украли у него свинью, которую он никуда из своего дома не сведет, с таким притом условием, что если они свинью не украдут, то должны ему заплатить сто рублей, а когда получат желаемый успех, то он таковую же сумму доставить должен.
Воры охотно на сие соглашались и в ту же самую минуту положили сто рублей его матери, которую избрали они своею посредницею. По заключении своего условия начали опять прохлаждаться и несколько повеселившись, распрощались со своим товарищем, поблагодарили его за угощение, а притом подтвердили, чтобы он не позабыл того, о чем они сделали залог.
Крестьянский сын, проводя своих гостей, взял свинью из хлева, ввел ее в избу и, налив в корыто вина и пива, начал поить, а как приметил, что свинья от хмеля сделалась без чувств, то надел на нее жены своей худой сарафан и, связав, положил на печь, на краю которой велел ложиться своей жене, а сам залез к стене, и легли спать благополучно, надеясь, что воры проиграли свой заклад.
В саму глухую полночь, когда люди отягчены бывают крепким сном, пришли его товарищи для исполнения своего дела и, взошед на двор, по всем местам искали свинью, но никак ее найти не могли, то вошли в избу, думая, что она в оную втащена. Предприятие их было не безуспешно, и намерение не обманчиво. Ходили они по горнице долгое время и, не нашед нигде свиньи, прибегнули к хитрости: один из них, подошед к печи, ощупал женщину, лежащую в сарафане, и догадался, что это была жена их приятеля, и, растолковав ее потихоньку, спрашивал: «Жена, да где у нас свинья-то?» — «Ах батька мой! Как тебе не стыдно! Или ты забыл, что она лежит у нас в середине».
Спустя несколько после сего, воры подошли оба к печи, сняли с оной свинью без всякого препятствия и, положа на плеча свои, потащили ее с поспешностию в свое жилище, опасаясь, дабы он не нагнал и не отнял у них оной.
После сего вскоре проснулся крестьянский сын и, ощупав порожнее место, спросил у своей жены: «Жена! Где у нас свинья?» — «Что зто ты, батька, покою не даешь, — говорила жена с досадою, — уже в другой раз спрашиваешь меня о свинье. Разве не знаешь, что она лежит с нами?»
Крестьянин, не говоря ни слова более, догадался, что товарищи его сблаговестили у него свинью и что он, сколько ни был хитер, однако проиграл свой заклад. Чрезмерно о сем сожалея, слез с печи долой, вознамерился идти за ними в погоню и, взяв с собою железа, коим куют лошадей в табунах, и кусок мелу, погнался вслед за похитителями своей свиньи.
Весьма поспешно продолжал он свой путь, и как ночь была самая темная, то сие почел для себя полезным, и настигая своих товарищей, узнал их по голосу, которые обременены будучи своею ношею, сели поблизости уже своего жилища несколько отдохнуть, говоря притом между собою, что товарищ их сколько, ни был хитр, однако они у него выиграли заклад.
Услышав сей разговор, крестьянский сын ударился бежать в сторону лесом, и как отошел от дороги несколько, то начал побрянчивать железами. Воры, думая, что лошадь, отстав от табуна, шатается по лесу, оставя свинью на том месте, на котором отдыхали, и желая оною лошадью завладеть, нимало не опасаясь того, чтобы уже крестьянский сын мог погнаться за ним вслед, пошли в лес на звук брячащего железа.
Крестьянин, услышав, что они взошли в лес, манил их далее, и как завел в самую густоту леса, то бросил железа, представляя, будто лошадь легла отдохнуть; сам же, возвратясь другою тропинкою, прибежал прямо на то место, где лежала свинья, взваля ее на плеча, которая еще от хмеля пробудиться не могла, понес прямо в их избушку, потому что воротиться назад опасался, дабы товарищи, нагнав его, не лишили не только свиньи, но и самой жизни. Принеся в избушку свое бремя, положил оное под печку, а сам сел на шесток, вымарав себе лицо сажею и проведя на лбу белые черты.
Воры долгое время бродили по лесу, но не нашедши лошади, возвратились, думая, что подшутил над ними леший, и поспешали к тому месту, где оставили свинью. Как скоро увидели, что свиньи уже нет, то не сомневались, что подыграл над ними их товарищ, и не заблагорассудили гнаться за ним вслед, утверждая, что он, хотя свинью и взял, но ему некуда более с нею идти, как в их избушку, почему и пошли в оную с тем намерением, что если его найдут в своей избушке, то жестоко отомстят за таковую насмешку.
Лишь только они вошли в свою избушку, то услыша необычайный соп, каковой производила пьяная свинья, обрадовались, что попался им в руки их неприятель, и, пошарив без огня под лавками и на лавках свиньи и не нашед оной, говорил один другому: «Поди, брат, вздуй огня». И как один подошел к челу и ударил кремнем в огниву, то брызнутые искры показали ему, что кто-то сидит на шестке черный с белыми пятнами.
Он раза три пытался высекать огонь, но не мог сего произвести, будучи объят несказанным страхом и ужастию, все члены его дрожали, и, вышед из терпения, спросил у своего товарища трепещущим голосом: «Брат! Скажи мне, пожалуй, каков собою черт?» — «Как ты не глуп! — отвечал другой. — Разве не знаешь, что черт черен». — «А бес каков?» — подхватил прежний. «Бес белый», — продолжал его товарищ. По сем, брося огниву и кремень, вор закричал необычайно: «Беги, беги, братец, отсюда, здесь и черти, и бесы». И оба тот же час побежали вон из своей избушки.
Крестьянин, радуясь о своей удачной выдумке, благополучно дождался следующего дня, и как начал показываться свет, то он, взвалив на свои плеча еще не проспавшуюся свинью, пришел домой. После его за ним пришли его товарищи и не спорили в том, что проиграли свой заклад; напоследок неотступно с покорностию просили крестьянина, чтобы уведомил он их, каким образом скрал он уже унесенную ими из его двора свинью.
Уважая их неотступную просьбу, объявил он им о всем обстоятельно, и воры удивлялись его хитрости и выхваляли догадку. Наконец, оставя свое подлое ремесло, согласились с ним вместе жить, назвались братьями и не женясь жили благополучно.