Жили-были старик да старуха, а у них был сынок Иванушка. И любили старики и берегли его пуще зеницы ока. Пришло время, надо Иванушке в солдаты идти, а ему – смерть неохота. Как быть? Стал Иванушка прятаться от солдатчины: то в хлев заберется и сидит-посиживает, виду не подает; то на гумно заберется, то на полати залезет и в уголке притулится: всё боится, как бы его не взяли на военную службу.
Стала как-то раз старуха печку топить, да с шестка полешко и уронила на пол. А полешко-то было большое, так о пол и загремело.
Смотрела на него старуха, смотрела, да вдруг как благим матом взвоет. Старик, как услышал, что старуха в голос ревет, бросился в избу, себя не помня, и спрашивает:
– Эй, старуха!.. Что с тобой приключилось, о чём ты это не своим голосом ревешь?
– О-о-ох, старичок, – говорит старуха, – не знаешь ты горя моего великого, вот что!.. Как же мне не плакать, как мне не реветь, послушай-ка вот, что я тебе скажу, да пособи моему горю. Стала это я печку топить да и уронила полешко на шесток, а полешко с шестка на пол загремело. Вот о ту пору и подкатило мне под самое сердце, и вспало мне в голову: кабы да наш Иванушка не холост был, а женат, да был бы у него ребеночек махонький, да сидел бы он под шестком на залавочке, да пало бы полешко ему на темячко, тут же бы его, сердешного, на месте и прихлопнуло. Что бы я тогда стала делать?.. Ведь один он, ребеночек-то, у Иванушки был бы?..
Подумал-подумал старик, почесал затылок, да и говорит:
– Ишь ты вот, а мне было и невдомек!.. А ты это, старуха, того, правильно говоришь… Что ж, сколько времени ждали ребеночка, один он, единственный, ты бы его полешком пристукнула! Реви, старуха, шибче, а я тебе подсоблять стану!..
И заревели они в голос один другого громче… Услыхал с надворья Иванушка, что старики в голос плачут.
«Ну, – думает, – беда!.. Наверно, это солдаты за мной пришли, в рекрутчину забрать меня хотят, – вот батька с матерью и плачут обо мне. Сем-ка, я приотворю дверь на птичий нос да загляну. Чай, не сразу же схватят; а я погляжу, да и заберусь на сеновал, в сено зароюсь с головой, так, небось, не сыщут!..»
Вот он подобрался к двери, отворил её на птичий нос, заглянул в избу, – а там, видит, нет никого, опричь отца да матери.
Отворил Иванушка дверь настежь, вошел в избу и спрашивает:
– Что такое случилось?.. О чём ты, матушка, плачешь-разливаешься? О чём ты, батюшка, горе-горюешь?..
Вот и поведали старики Иванушке о горе о своём великом. Выслушал их Иванушка и даже плюнул с досады:
– Вот напугали до смерти!.. Я-то думал уж, что это по мою голову солдаты пришли, а вы невесть о чём слезы точите!.. Коли так, прощайте; пойду я куда глаза глядят по свету белому. Коли где обыщу я людей, которые попроще вас, так вернусь домой. А не обыщу, так и не вернусь к вам больше!..
Вот живой рукой собрал котомочку, в руки посошок взял и пошел куда глаза глядят из родной деревни.
Долго ли, коротко ли шел Иванушка путем-дорогой, только попалась ему при дороге избенушка худенькая. Вошел Иванушка в избенушку, а там тоже старик живет со своей старухой. Вот и сидят они за столом, кисель едят да молоком его закусывают. Да возьмут ложку киселя, положат в рот и бегут в клеть, где молоко стоит, и хлебнут ложку. А там опять к киселю присядут, ложку в рот положат, и опять – в клеть.
Посмотрел на них Иванушка, посмотрел, покачал головой, да и говорит им:
– Эх, не дело вы делаете!..
– А что, добрый человек, не так?.. Научи нас, спасибо скажем.
– Спасибо-то что, – говорит Иванушка, – а вот вы дайте-ка мне за науку сто рублей, – в те поры я вас на разум наставлю!..
Старик со старухой обрадовались, да и говорят:
– Что ж, батюшка, возьми сто рублей, только обучи нас, наставь на ум!.. А то и вправду, как за еду сядем, так устанем до того, что и ног под собой не чуешь, – а наесться всё никак досыта не можем!..
Пошел Иванушка в клеть, взял кринку с молоком, поставил на стол, а рядом чашку с киселем.
– Ну, – говорит, – садись, старик, и ты, старуха, за стол да ешьте, сколько охоты будет!..
Сели старик со старухой за стол, и Иванушка к ним присоединился, и давай уписывать кисель с молоком, так что за ушами трещит. И мигнуть не успели, а так наелись, что того гляди – бока прочь!..
– Вот, – говорят старики, – спасибо тебе, так спасибо, добрый человек. Ишь, ведь как оно ловко!..
Отдали старики Иванушке сто рублей и ещё до околицы провожать его пошли.
Шел-шел Иванушка путем-дорогой, куда глаза глядят, и попадается ему по дороге другая изба. Вот он и зашел в избу. Глядь, – что за диво такое? В избе такой дым стоит, что не видать ничего, хоть топор вешай. А хозяева из угла в угол с решетами бегают да дым из избы выносят?..
Посмотрел, посмотрел Иванушка на то, как люди добрые маются, да и говорит им:
– Эх, братцы, да что ж это вы делаете-то?
– А что?.. Как же, милый человек, – так в дыму-то нам и сидеть?.. Знамо, решетами мы его из избы вытаскиваем!..
– А хотите, научу вас, чтоб дыму в избе не было?
– Сделай милость, добрый человек! Научи, век твоего добра не забудем.
– Давайте сто рублей, тогда и скажу, – как быть.
– Да изволь!.. Только научи, а то мы, этак-то бегая, с ног сбились!..
Вот Иванушка взял топор, взял под крышу, да в потолке дыру и вырубил. Дым потянуло в дыру, – в избе и не стало дыму.
Обрадовались хозяева, отдали Иванушке сто рублей, накормили, напоили его на радостях до отвалу и ещё за околицу проводить его вышли…
Пошел Иванушка дальше; идет, песенки распевает, денежками в карманах побрякивает. Вот и приходит он по дороге в барскую усадьбу. Стоит посреди двора дом господский богатющий. А по двору и куры, и гуси, и свиньи прохаживаются.
Вот Иванушка и смекнул, что будет ему здесь непременно пожива.
Сейчас схватил свинью, и давай её душить. Свинья визжит: «ви-и да ви-и!..» А Иванушка её из рук не выпускает, душит пуще прежнего…
Услыхал барин, что свинья его визжит на весь двор, всполошился и кричит своим слугам:
– Ахти, батюшки!.. Что такое с свиньей нашей сталося?.. Бегите скорее да разведайте, с чего такое свинья моя благим матом визжит?..
А Иванушка, как увидал, что бегут к нему барские слуги, – оставил свинью в покое, снял шапку, стал вокруг неё похаживать да в пояс ей кланяться, а сам всё приговаривает:
– Уж ты, матушка, государыня моя, свиньюшка-пестра, моему сыну крестна, пожалуй к нам в гости!..
Подивились слуги на Иванушку, даже руками развели, и спрашивают его:
– О чём это ты, добрый человек, барской свинье говоришь?..
А Иван им в ответ и говорит:
– Да вот, братцы, зову свинью вашу в гости к себе, к сыну моему на свадьбу, свахой, она его у меня выходила да вынянчила, а теперь и знать его не хочет!.. Не в чем говорит на свадьбу ей идти!..
Побежали слуги к барину, докладывают ему, в чём дело, а барин и приказал дать свинье хорошее шелковое платье.
Стали обряжать свинью, а она визжит благим матом: «ви-и» да «ви-и!..»
– Эй!.. – кричит барин, – чего она визжит, чего ей ещё надо?..
– Да вот, сударь, – говорит Иванушка барину, – докладывает она, что идти пешком никак не может. Больно она толста, – так лошадок просит дать, подвезти её до нашего двора!.. Уж известно, господская свинья избалована да изнежена!..
– Дать свинье лошадей, да самых лучших!.. – говорит барин.
Сейчас конюхи выводят пару самых что ни на есть лучших лошадей и в тележку закладывают. А Иванушка всё не унимается, всё-то он ходит вокруг свиньи, похаживает да свинью под бок подталкивает, а та всё своё: «ви-и» да «ви-и!..»
Услышал опять барин и кричит из окна:
– Чего ещё свинье моей надо?..
– Эх, барин! – говорит Иванушка, – набаловала же ваша милость всю скотину. Поди ты вот, сговорись с ней. Дура-дурой свинья-то, а без денег от вас уезжать не хочет. Хоть двести рублей, – говорит, – а надо на прощанье ей дать!..
– Ладно, пускай берет и убирается с глаз моих долой!.. – крикнул барин.
А Иванушка тому и рад. Взял двести рублей, взвалили свинью на тележку, стегнул лошадей и покатил к себе домой.
– «Ну, – смекает, – думал я, что проще моих стариков нет никого; ан, выходит, что ещё того проще люди на свете белом живут и в ус не дуют!..»
Вернулся он домой и стал с своими стариками жить-поживать да добра наживать…