Жар-птица
Не в котором царстве, не в котором государстве был-жил царь Архипат при старости лет. У его было три сына. Первый сын Лапа, второй Крутин, третий Иван. Жили пожили; у отца-родителя был сад, в саду росло много яблок. Повадился вор воровать, яблоки таскать. Царь Архипат и говорит своим детям:
— Мои, дети любимы, будете казака наймовать, али сами стерегать этот сад яблоки?
— Татенька, говорит старший сын: зацем мы золоту казну тратить будем, мы разве не охотники? Мы сами стерегем.
Стали жеребья метать, кому достанется перва ноць караулить яблоки. Жеребей сметали, перва ноць Лапы досталась, старшему брату, вторая Крутйну, а третья Ивану. Ну Лапа взял две бутылки водки, рому и коньяку, свой лук, калену стрелу, пошел в сад. Садится под дуб:
— Сёдни вора убью, отця полцарства заслужу, у отця любимым сыном буду.
Сонце закатается, заря зазарйлась, его стал сон клонить. Он одну бутылку опорожнил — маловато, втору опорожнил и заснул под этим дубом. Утром встает, пошел яблоки считать. Яблок много нет. Пошел скоро-наскоро домой, отця на постели спящим застал. Разбудил его и говорит:
— Татенька, царь Архипат, сёдняшну ноць вор не был. Пойдешь ле яблоки считать?
А царь Архипат и говорит:
— Неужели Лапа, сын любимый, будешь при старости меня оманывать?
Вышел Лапа на крыльцо, ловко обделал старика.
Втору ноць походит Крутйн. Таким же побутом взял две бутылки водки, ключевой воды, полотеньцё и свой лук, калену стрелу. И приходит в сад. Таким же побутом водку опорознил и всё проспал. Ничого не слыхал. Утром встает, пошел яблоки считать, а половина нет. Приходит к отцю, тожо объяснил как и первой сын.
— Воры не ходят больше.
На третью ноць походит Иван. Взял две бутылки водки, коньяку и рому, ключевой воды, полотеньцё, свой лук, калену стрелу. Приходит в сад. Сосчитал яблоки. Сонце закатается, заря зазарйлась. Его стало в сон клонить. Он одну бутылку — маловато, и втору опорознил. Его пуще стало клонить. Он взял бутылку ключевой воды, омыл глаза, полотеньцем обтер, богу молил на восток. По саду россияло вдруг, сонце не сонце, заря не заря. Села эта птиця на яблоки и зацяла клевать, во все стороны куржоха летит. Он взял свой лук, каленую стрелу, стрёлил эту птицю из лука стрелой. В эту птицю не попал, только одно перо оторвал. От этого пера свет всю ноць, сонце не сонце, заря не заря. Утром стает раным ранешенько, пошел к отцю родителю в дом. Отець ёго на постели лежит.
— Татенька, говорит, царь Архипат, сёдняшну ноць вор был, я убить ёго не мог.
Вот пошли братья гулять. Иван ушел куда-нинабудь. А Лапа да Крутйн пришли к отцю-родителю.
— Татенька, говорит старший брат, дай нам добрых коней в цисто полё погулять, людей посмотреть и себя показать и вора искать, где он живет, этот вор; мы поедем его убьем.
Пошли Лапа и Крутин на конюший двор, выбрали себе по могучёму коню, и вот и поехали в цисто полё, а Иван пришел к отцю:
— Татенька, царь Архипат, поцёму же доложил моим братьям, своим сыновьям? Лучше меня, я храбже. Дай мне бласловленье, я тоже поеду.
А царь Хипат и говорит:
— Иван-царевич, я при старости лет сижу по колен в гробу. Хто мои глаза закроет, косьё похоронит?
Иван говорит:
— Ты не пропал, а я съезжу.
Пошел на конюший двор, выбрал могучёго коня, уздал и седлал, а не видели конюхи, когда он на коня садился. Видят конюхи — в цистом поле копоть стоит. Обогнал своих родных братьей. Приезжает на ростани дорог. Перва дорога — живому не быть, втора дорога — к ягой бабы, третья дорога — де волк коня съест. Говорит Иван:
— Неужели волк моего Воронка съест?
Поехал по той степи, где волк коня съест. Ехал день, ехал другой. На третий день бежит волк настрецю, только шерсь колыблется. Прибежал к Ивану и говорит человеческим голосом:
— Ну, Иван-царевич, что написано на роду, то быть сужено тому. Отдашь сам себя на съеденье, ле коня.
Иван-царевич выхватил меч, хотел волка оплечь по крутой его шее. Волк выхватил у коня горло. Иван слез с коня, разуздал, расседлал. Пошел по дороге по той, куда ему путь. Шел день, шел два и третий день, его стало в сон клонить. Он лег на травку на муравку и на зеленый лужок. Заснул крепким сном и спал девять суток непробудным сном. Волк съел коня, прибежал к Ивану, трясет его за коршан.
— Полно, говорит, Иван, спать, нужно путь тебе коротать. Уздай меняи садись на меня. Куда едешь да путь дёржишь?
— Я еду, путь держу ищу вора жар-птицю: в каком она царстве живет?
— Садись да покрепце держись, я знаю.
Сел Иван на волка. Волк побежал стрелой. Ехал день и два, на третий день приезжат к царю Далмы. Серый волк и говорит:
— Иван-царевич, поди, птицы сидят на сенях в клетках. Жар-птиця в деревянном садку, а такие птицы в золотых садках. Поди и не переменяй.
Иван-царевич пошел, забрался там в терем. Птицы сидят, спят. Жар-птиця в деревянной клетке, а такие птицы в золотых садках.
— А что, говорит, птиця хороша Жар, а клетка худа. Я уж ей переменю.
Стал переменять. Птицы запели, цясовы пробудились, ёго поймали, к царю Далмы притащили. Царь Далма и спрашиват:
— Из какого, говорит, ты царства, молодець, из какого государства, хто отець?
— Я из такого-то царства, из такого-то государства, отець мой Архипат, я сын Иван. У ёго в саду вор повадился воровать, у моёго татеньки яблоки воровать.
— Моя птиця не права, и ты ворищо плут такой же. Но есь, говорит, у князя Горына конь златогривый, приведи мне этого коня, отдам тебе жар-птицю — золотой садок.
Пошел Иван к серому волку. Серый волк спрашиват:
— Что сказал?
— Да у князя Горына, говорит, есь конь златогривый, велел привести к ему.
— Садись на меня, покрепце держись.
Поехал опять вперед Иван. На третий день приезжат в княжество Горыне. Волк и говорит:
— Конь стоит на конюшне, ес пшеницю белоярову, запиват питья медовые. А поди узды на сенях на спицьки.
Он пошел выбирать узду. Как выбирал не выбирал — да спиця сломится, узды все упали и загрохали. Цясовы пробудились, потащили ёго к князю Горыне. Князь Горын спрашиват:
— Откуль, добрый молодець, из какого царства, из какого государства, хто у тебя отець?
— Из такого-то царства, из такого-то государства, мой отець царь Архипат, ёго сын я, Иван-царевич.
— Я тебя в темницю не посажу. А есь у короля Гермида дочь прекрасна Ягута. Она растет во своем саду с бабками с няньками.
Пошел опять Иван-царевич к серому волку. Серый волк говорит:
— Что сказал?
— Да есь у короля Гермида дочь прекрасна, дак ее привести в замуж.
— Ну, говорит, садись, да покрепце держись.
Ехал близко ли, далеко, скоро на скоро приезжает к королю Гермиду в королество. Серый волк говорит:
— Две добыци добывал, но добыть их не мог. Третью добыцю я пойду.
Пошел серый волк церез стену, к Ягуты в сад заскоцил, завалился за мёжу. Утром вышла Ягута с бабками с няньками по саду гулять. Вдруг подошла к этой к межы, серый волк прыг, схватил ею за долги за подолы и бросил себе на спину, перескоцил церез стену, прибежал к хозяину, Ивану-царевичу. Иван-царевич заскоцил, крепко-накрепко имался за его шею. А Ягута ревет, глаз не открывает, своим платком машет. Потом процюхарилась, увидела на волке седока целовека, и царска фамилия, и обняла этого седока крепко-накрепко за шею, поцеловала его в уста.
— Не бросай меня, товарищ-друг. Не покинь. Поезжай к князю Горыне назад.
Серый волк нарядился Ягутой. Ну и повел Ягуту к князю Горыне, передал Ягуту, полуцил от его златогривого коня, золотую узду. Привел этого коня к Ягуты, сели вдвоем, поехали по той дороге, по которой ехал. Князь Горынь обнимает привезенную невесту, целуёт и говорит:
— Что же, Ягутушка, у тя морда-то как волцья?
Он как сказал, шо морда как волцья, он из третьего этажа раму выломал и выскочил на улицю. Погоняет серый волк к царю Долмы Ивана-царевича. Князя Горыню оманули, а царя Далму дальше оманём. Нарядился серый волк златогривым конем. Иван повел этого коня к царю Долмы, передал ёго, полуцил от ёго жар-птицю, золотой садок, распростился с царем Долмой и пошел за ограду ёго. Пришел к своей невесты, златогривому коню. Сели вдвоем с Ягутой на того коня и жар-птицю в золотом садку в руке.
Ехали день. На пятый день выехал царь гулять со своима лакеями, с князьяма, с боярами в цисто полё гулять.
— Чтой за конь? — царь Долма говорит; крутит шеей хорошо, Потом вылетел Далма с коня и седла, пал на землю:
— Хватайте, имайте!— кричит.
Едва в поле видать. Нагоняет серый волк Ивана-царевича, де волк коня съел. Приезжает на эти ростани. Поставил шатер и лег отдыхать со своей невестой.
Приехали ёго родные братья. Лапа и Крутйн. Думали, подумали — брата убьем, ёго добычу поделим. Как вздумали, так сделали. Брата убили, на мелки куски вырубили, в цистом полё раскидали. Хотели добычу поделить, откуль-нинабудь бессмертный Кощей явился и отбил у их добычу.
Иван-царевич лёжит под открытым нёбом сутки, други и третьи. Прилетел ворон с вороненком, сел на ёго труп, хотел выклёвать глаза у ёго. Откуль явился серый волк, поймал одного вороненка за крыльё. Вороненок забился, закаркал, говорит серому волку:
— Дам те два мешка золота и два серебра.
— Мне твое золото-серебро не нужно. Пошли своёго детешйшка за тридевять земель да тридевять морей в тридесятое царство. Пусь принесет живой воды, яблонь молодой.
Ворон Вороненок поднялся выше лесу стояцёго, ниже облаков ходяцих, полетел за тридевять земель, за тридевять морей в тридесято царство, спустил свои крылья, нацерьпал два пузыря воды. Принес два пузыря воды, передал серому волку. Серый волк розорвал вороненка, одной водой спрыскал — сделался целой, другой спрыскал, сделался живой, и полетел вместе, щобы веки не бывать на целовецьем трупу, а не то що едать.
Собрал Ивана-царевича серый волк куски, одной водой спрыскал, сделался целой, другой спрыскал— сделался живой. Иван и говорит:
— Долго спал, да скоро стал.
Серый волк говорит:
— Иван-царевич, спишь девять суток непробудным сном. Но вот скуй себе сапоги из железа, перщатки стальные, шапку тоже стальную. Это износишь, так добудешь свою добыцю, а не износишь — не добыть. Вот эта тебе дорога. Там в густом лесу живет ягая баба, скажи, що послал туда серый волк, она мне кума.
Пошел Иван-царевич по дороге роширя ноги, стретился мертвець — не дробеет молодець. Едёт к этому густому к лесу, учинился шум-гам. Он на этот шум на гам идет. Увидел двоё косматых. Подошел к им и говорит:
Що, братци, спорите?
— А как не спорить, шли вместе, нашли клад.
— А какой это клад? — говорит Иван.
— Да скатёрка-хлебосолка перва вешь, а друга вешь — шапка-невидимка, третья вешь — дубинка-драчунья. И говорит: скатёрку разьдернёшь— всякого питья, кушанья вдоволь, а шапка-невидимка, говорит, наложь на голову, нихто не увидит, а дубинка, говорит, прикажи, што дубинка-драчунья што прикажешь работать хоть по дереву, хоть по щокам, будет работать.
— Не миритесь и не делитесь, скомандую версты на три без оглядки. Раз-два-три — беги!
Беси отправились (это косматы-ти) без оглядки, прибежали на то место. Он шапку-невидимку наложил и был таков. Беси нюхали, нюхали, не могли следов найти. Вот он пошел к старухе в густой лес. Стоит избушка на курьих ногах.
— Повернись, избушка, к лесу глазами, а ко мне, царевицю, воротами.
Зашел в эту избушку, лежит старуха, из угла в угол, даже нос в потолок врос. И крицит старуха:
— Фу-фу, русский дух, 30 лет на воздухе не была, а теперь русский дух зашел в избу, даже царска фамилия.
И говорит старуха:
— По охвоты, молодець ходишь, але по неволи?
— Да, бабушка, говорит, по охвоты люди ходят и по неволе больше бродят. Меня, говорит, послал сюда серый волк, ваш кум.
Старуха вышла на крыльцо, завизжала старуха по-змеиному, заревела старуха по-звериному.
— Сивка-Бурка, бежи из поля, стань Ивану-царевичу перед ногой, как лис перед травой!
Сивка-Бурка бежит из цистого поля, прибежала к Ивану. Иван-царевич хлопнул Сивку по крутой шее, уздал, сёдлал, не видела Сивка, когда на ёго скакал. Поднялась Сивка выше лесу стоячего, ниже облаков ходячих. Полетела Сивка ко синю морю. Ехал Иван о синё морё, увидел щучью сеть. В щучьей сети бьется щука.
— Иван-царевич, спусти меня во синё морё!
— Нет, щука, сощучу тебя, съем.
А щука и говорит:
— Иван-царевич, не наешься мною, пригожусь тебе.
Иван-царевич думал, подумал:
— Девять суток еду, а трое еще проживу. Человек 12 суток живёт голоден.
Спустил щуку по синё морё. Поехал вперед и поднялась Сивка с высокого места, хотела перенести седока на остров Буян и не могла перенести, ушла в морьскую глубину. Вынесла седока ходцей лодки на остров Буян. Разуздал Иван-царевич Сивку-Бурку, спустил ее на зелены луга. Пошел сам на гору, принялся за работу. Стал дуб шатать. Дуб не шатается.
— Верно, я, говорит, голоден.
Раздернул скатёртку-хлебосолку, всякого питья и кушанья вдоволь, и коньяку выпил. Принялся за работу. Дуб не шевелится. Выдернул дубинку-драчунью да:
— Дубинка-драчунья, работай по корням пошибцея, поскорея!
Дубинка-драчунья нацяла работать, на все стороны щипки летят. Повалился скоро-наскоро дуб на землю. Увидел там погреб, в погребу увидел ящик, ящик сломал, выскочил заец, заеця убил, вылетела утка, села на лужу. Крался, крался — утку убил. Яйцо достать скоро не мог — запёклось кровью. Пошел полоскать в морё. Как полоскал не полоскал — яйцо уронил в морьскую глубину. Закручинился, запечалился. Пошел Сивку-Бурку искать да уздать и седлать. Нашел Сивку-Бурку, обуздал, оседлал, только хоцёт скоцить ёго, — говорит море человеческим голосом:
— Эй, говорит Иван-царевич, возми свое сужено на высоком берегу на каменю.
Побежал Иван-царевич о синё морё, нашел на высоком берегу на каменю яйцо. Не стал больше размывать. Завертел в платок крепко-накрепко и спустил в карман. Побежал к Сивке-Бурке, заскочил на Сивку на Бурку да полетел птицей. Перенесла Сивка-Бурка с острова Буяна на другу землю. Приезжает в Кощеево царство. Сивка говорит человеческим голосом:
— Иван-царевич, я сослужила тебе службу, больше мне строк. Вот тебе дорога в Кощеево царство. А тебе, говорит, не пройти в Кощеево царство.
А Иван-царевич и говорит:
— Эх, Сивка-Бурка, говорит, не твоя пецёль робят кацять, а твоя пецель только возить.
Распростился с Сивкой-Буркой, пошел по дороге вперед, натянул шапку-невидимку, не видали ни змеи, ни звери. Приходит кащеевой к стены, к ограды. Зашел церез стеку в Кащеево царство, приходит ему в терем. Кощей сидит за столом, пишет пёром. Он и говорит:
— Проклята шкура, зацем цюжу добычу унес?
Тот запоглядывал, никого нигде нет. Он вынял дубинку-драчунью.
— Дубинка-драчунья, работай по щокам пошибцея, поскорея!
Дубинка-драчунья с той стороны хлесь по щеки, с другой нахлестала.Кощей упал на пол. Разрубила на мелки куски. Иван-царевич зажег его терем, Кощея в пепел взял. Пошел тогда к своей невесте, к Ягуты. Ягута и говорит:
— Иван-царевича живого нет на свете.
Иван-царевич говорит:
— Едёшь — не едёшь, а теперь тебе жить не с кем.
Обуздал своёго коня, обседлал со своей с Ягутой, и жар-птица в золотом садку. Вот приехали к ягой бабы. Яга баба угостила, спроводила. Приезжает на ростани, на то же место. Поставил шатер. Где были не были его братья — и опять подъехали. И опять думу думают, хочут убивать второй раз. Он проснулся, братей убил. И разрубил на мелки куски, в цистом поле разбросал.
— Сколько я лёжал, сколько и вы лёжите.
Поехал Иван-царевич домой. Приезжает во свое царство. Граждане, хрисьяне крицят:
— Ура на победителя!
Царь Архипат сидит в гробу по колен. Иван-царевич подошел к своёму родителю.
— Татенька, царь Архипат! Я съездил, а ты не пропал. Вот тебе я добыцю добыл. Который вор воровал яблоки, я его достал. И себе невесту привез. Дай мне дозволенье жониться.
Попов, дьяков — ды в церковь, повеньцялся со своей невестой. Пировали—столовали, после свадьбы родителя похоронил. Теперя жить сызнова стал ды теперь живет.