В некотором царстве, в неизвестном государстве жил-был царь, а у него был один единственный сын, царевич Евстафий. И молод был царевич, и собой с лица хорош, и статен, и высок, – да не любил царевич не пиршеств, ни гульбищ, ни плясок… А либо бродит он по рощам, по лугам да по долам; либо по улицам, по площадям ходит, с нищими, с простым людом, с убогими водится, деньгами их щедро оделяет; либо лечит их, ухаживает за ними всячески.
И крепко любил за то народ царевича Евстафия, – да царь, как узнал про то, так и распрогневался на него.
– Не сын ты мне, – говорит, – ежели так!.. Ты наш род порочишь!.. Разве так царевичи делают?..
И нарядил царь над царевичем Евстафием суд, и указал он тому суду, чтобы немилосердно царевича судили и к виселице его приговорили бы.
Так оно и вышло, как царь указал…
Приговорили царевича к смертной казни, – а он упал в ноги к отцу и говорит ему:
– Смилуйся ты надо мной, батюшка-государь, – не вели казнить, вели слово молвить! Почто хочешь ты, родитель мой, казни меня позорной предать?..
И говорит ему царь:
– А за то, сын мой, что, хотя роду ты и царского, а только вовсе ты простой, незнатный человек, и нет в тебе ничего, как есть, что бы царское твоё достоинство являло, что и разум твой, и сердце твоё показывало бы!..
Вздохнул царевич и говорит:
– Точно, государь мой батюшка, не мог я, вишь ты, по-царскому обряжаться; нету во мне охоты властью своею кичиться, – только и всего. А всё же великий грех хочешь ты на душу свою принять, – и на тот грех я тебе глаза открою. Дай ты мне три часа сроку. А коли я тебе слов своих не докажу, – и тут волен ты будешь меня казнить, и с той участью я, государь-батюшка, примирюсь, слова не скажу и под землю тайну свою унесу.
– Изволь, – говорит царь, – отпущу я тебя на все на четыре стороны. А к сроку возвратись сюда, чтобы мог я над тобой решенье суда исполнить!..
Вот и пошел царевич Евстафий тою порой к слесарям и указал им к исходу третьего часа сделать ему три сундука – один золотой, другой серебряный, а третий деревянный.
Вот к исходу третьего часа, как время уж царевичу на виселицу идти, кличет он к себе царя и бояр его, приближенных советчиков. Ну, пришли те. Царевич и говорит им:
– Слушай, батюшка-государь!.. Видишь ли ты эти три сундука?.. И вы, господа бояре, видите ли?
– Ну, видим, – говорит царь, и бояре за ним, – что ж дальше из этого будет?..
– А вот что будет, – говорит царевич, – изволь ты, государь, и вы, бояре думные, по достоинству сундуки эти оценить. Который из них, по-вашему, драгоценнее будет!..
Ну, стали царь с боярами думными совещаться, подумали, погадали и говорят царевичу:
– Изволишь ли видеть, государь: оценили мы серебряный сундук дорого; оценили мы золотой сундук и дороже того. А на деревянный сундук нам и смотреть-то нечего. Что же в нём можно хранить, ежели он с виду неказист, в роде как простое бревно!..
Ну, – говорит царевич, – отомкните теперь сундуки-то!..
Иллюстрация из книги “Русские народные сказки” А. А. Фёдорова-Давыдова, т. 2 сказки “Деревянный сундук”.
Вот отомкнули золотой сундук, – ан там змеи, лягухи, всякая срамота. И смотреть-то тошно. Отомкнули серебряный сундук, – а в нём доверху навозу накладено, – и дух от него нехороший идет. А как деревянный сундук отомкнули, – так и диву дались, разохались, руками развели, и глаз от него отвести не могут!.. А в том ли деревянном сундуке дерева растут райские, с листвием, с плодами и из себя испускают благоухание; а посереди церковь стоит в ограде, и звоны колокольные оттоль слышатся, и пение сладкогласное!..
– Вот, батюшка-государь, – сказывает царевич, – видишь ты чудеса какие?.. Ты-то с боярами в золото да в бархат обряжаешься, а я в рубище. Ты с боярами да с князьями хороводишься, а я с нищей братией, с несчастненькими да убогонькими. А возможно ль по обличью да по одежде о человеке судить? И выходит, что все-то у тебя золотые да серебряные сундуки имеются, а что внизу иную пору бывает, – и то ты сам только что видеть изволил; а у меня – деревянный сундук, и в том деревянном сундуке благодать и милость Господняя пребывает!..
Удивился царь на такие речи, простил царевича, – казнь отменил вовсе и с той поры приблизил к себе царевича…