Было у некоего царя три сына: Федор-царевич, Дмитрий-царевич да Иван-царевич. И почитал царь старших сыновей, а младшего простаком считал.
Вот и заводил у себя царь хорош-почестен пир про своих князей-богатырей да богатырш. И на том пиру вспомянул царь былое время, как ездил он счастье своё искать, свет белый посмотреть да себя показать.
– Так и так, – говорит, – господа мои вельможные, много я ездил-выездил, да не вспало мне на долю никакого счастья.
И спрашивают царя гости:
– И где же ты, царь-батюшка, странствовал? И какое же ты себе счастье обыскивал?..
Усмехнулся царь и говорит:
– А куда ездил я, – то никому неведомо; а почто я ездил, – того никому не скажу; а какого счастья я отыскать не мог, – то я про себя утаю… И ежели найдется промежду вас такой удалец, который по моим следам пойдет, мои следы обыщет да цветы сорвет, которые мне в руки не дались, – и того человека я превыше всех в государстве поставлю, и стану помирать, – ему и всё своё царство-государство передам.
Вот и вышел из-за стола старший сын царский, Федор-царевич, и говорит:
– Батюшка-государь!.. Дай же ты мне своё прощеньице-благословеньице по твоим словам в путь-дорогу выехать, твоих следов разыскать, твоих цветов нарвать!..
И больно обрадовался на то старый царь. Благословил сына старшего, приказал с конюшни лучшего коня ему отпустить, из кладовушки всю доспеху богатырскую царевичу выдать.
И обседлали коня, и взнуздали; обкольчужился Федор-царевич, облатился и выезжает в чисто поле широкое – молодец-молодцом.
Ехал царевич, ехал на добром коне и подъезжает на распутье трёх дорог. А на распутье том стоит столб, в землю врыт, и на том столбе дощечка прибита, а на ней письмена написаны: «Кто направо возьмет, – конь сыт будет, а сам – голоден. А кто средней дорогой поедет, – тому и голову на плаху снесть!..»
Подумал царевич, подумал и свернул на правую дорогу. Вот и приезжает он к медной горе; привязал коня под горой и пошел вверх по горе цепляться. Лазал, лазал Федор-царевич по медным горам, – нет ничего. Только и обыскал, что гада-змею медную, с виду больно красивую; взял он змею медную, сунул в карман и пошел к коню. Ах, конь-то, его дожидаючись, с голоду пал. Так и вернулся Федор-царевич домой пешком. Приходит к отцу, вошел к нему и показывает медного гада.
– Глянь-ка, батюшка-государь, – говорит, – какую я диковинку обыскал в медных горах. Не по то ли и ты туда езживал?..
Разгневался на то царь-государь, ножками затопал и говорит:
– Эка какую скверность привез!.. Разведешь их тут у пас, и тогда покою от них не будет: всё они у нас царство изведут!..
Вот, мало времени спустя, опять царь хорош-почестный стол завел, и опять на том пиру порасхвастался царь и стал охочих людей выкликать, чтобы по его следам поехали, неведомо куда, порвать цветы, неведомо какие!..
И вызвался на то средний сын, Дмитрий-царевич. Дал ему царь с конюшни своей самого что ни есть лучшего коня, доспеху богатырскую, и отправился Дмитрий-царевич неведомо куда.
Доехал до перепутья царевич, прочел письмена на столбе и раздумался:
«Что ж, поеду в ту сторону, где конь сыт будет, а я голодать стану: чай, сытый конь ото всякой беды меня умчит»…
Ехал, ехал Дмитрий-царевич близко ли, далеко ли, – только приезжает он к теремному двору, за частокольем. А стоит посреди того двора хоромина великая, – столбики точеные, воротца золоченые, крылечки красные, маковки ясным-ясные, как жар горят.
Сошел добрый молодец с коня, поставил его к колоде с пшеном белояровым, а сам и пошел в хоромину. И выбежала ему навстречу красная девица, взяла его за руки белые, ввела в горницу, за стол сажала, а на столе-то всякой благодати – видимо-невидимо: и яства сахарные, и питья пьяные.
Напоила, накормила красная девица Дмитрия-царевича и повела его в опочивальню на покой. А как только царевич на кроватку лег, она доску под ним перевернула и сбросила его в глубокий погреб…
Долго ждал старый царь Дмитрия-царевича и опечалился жестоко.
Беспременно, – говорит, – сгиб сын мой любезный!..
Вот как завел царь-государь пированьице почестен-стол про своих богатырей да богатырш, про всех князей именитых, – да порасхвастался, как он странствовал в былое время, – младший сын его, Иванушка-царевич вышел из-за стола, ударил челом отцу-батюшке и говорит ему:
– Благослови меня, батюшка-царь, поехать счастье твоё разыскивать, твои следы повыследить, твоих цветов нарвать!..
– Эх, Иван-царевич! – говорит царь, – и умней тебя, и пригожей братья твои старшие были, а много ль они выездили?.. Тебе бы за печкой лежать, да пузыри пускать губами, а не в знаемое дело соваться…
И досада взяла на те слова царские Ивана-царевича, и говорит он отцу-батюшке не с упадкою:
– Уж ты слушай-ка, послушай меня, надежа-государь. Дашь ты мне своё родительское благословленьице, – поеду; не дашь, – и опять же поеду я по белому свету странствовать!..
Не стал царь-государь спорить с ним, махнул рукой и указал выдать Ивану-царевичу с конюшни самого что ни на есть лучшего коня. А Иван-царевич доброго коня брать не хотел, а обыскал на конюшем дворе плохонькою лошаденку-водовозку, оседлал её рогожею, сел задом наперед, к хвосту, и поехал.
Иллюстрация из книги “Русские народные сказки” А. А. Фёдорова-Давыдова, т. сказки “Царь-девица Марья-Краса – Долга-Коса”.
Гости дивуются, смеются, что не ладно царский сын в путь-дорогу выехал… А Иван-царевич выехал в поле чистое, взял лошаденку за хвост, вытряхнул её из кожи вон и крикнул:
– Вот вам, вороны, воронята, сороки, обед Бог послал!
А сам рыкнул по-звериному, засвистал по-змеиному: и бежит к нему конь богарский, инда под копытами у него мать-земля дрожмя-дрожит!.. Изо рта у него пламя пышет, из ноздрей искры, из ушей дым столбом валит, за собою конь головешки выкидывает…
Взял коня Иван-царевич под уздцы, стал его оглаживать, охорашивать, – и утишился конь богатырский, хоть младенчика на него сажай, – не сшибет его на землю!..
Вот и пошел Иван-царевич в погреба глубокие, вынес из погреба что ни есть лучшие доспехи и седло черкасское. Оседлал Иван-царевич коня богатырского, опоясался мечом булатным и поехал на том ли коне в чистое поле, куда глаза глядят.
Вот и приезжает Иван-царевич к тому столбу на распутье, прочел, какая доля ему назначена, ежели кто себе одну из трёх дорог изберет, подумал-подумал, да и говорит:
– Поеду по той дороге, где доброму молодцу плаху сулят. Чай, не честь, а хвала доброму молодцу напролом идти, хоть бы и плахой ему за то угрожали!..
И помчался добрый молодец по дорожке заповедной, – конь без крыльев летит, изо рта огонь пышет, из ноздрей искры сыплются, из ушей дым и смрад столбом валит. Добрый конь реки да озера промеж ног пускает, версту за верстой под копыто забирает, хвостом горы и долы устилает.
И наезжает добрый молодец на опушку лесную, а на опушке стоит хатка на веретенной пятке – туда тынцом, сюда крыльцом. Соскочил Иван-царевич с добра коня, входит в хатку на веретенной пятке, крест кладет по-писанному, поклон ведет по-ученому.
А в хатке сидит старуха старая: носом в печке поварует, руками шелковое кружево плетет, глазами гусей в поле пасет. Увидала Ивана-царевича, да и говорит:
– Фу-фу-фу, доселе и ворон русской косточки в наши края не занашивал, а теперь жив-человек с Руси жалует. Сказывай, добрый молодец, волей али неволей путь-дорогу держишь?..
Досада взяла царевича с усталости. Подскочил он к старухе да как гаркнет:
– Ты бы, бабушка, не богатырю запрос чинить училась бы, – училась бы, как его принять, напоить, накормить да спать уложить!..
Видит баба-Яга, что с норовом малый, и спорить не стала, поскорей собрала ему поужинать, а сама постелю ему постелила. Вот после того и давай снова его выспрашивать:
– Скажи, дитятко, не утай: волей или не волей путь-дорогу держишь?
И отвечал ей Иван-царевич:
– Волей еду, бабушка. Было нас у царя трое братьев. Вот и поручил нам батюшка-царь поехать, не ведомо куда, не знамо зачем, – а выискать его следы и его цветки выломать… Старший брат поехал, только медного змея-гада с собой привез, и за то батюшка-царь его в острог заточил. Поехал средний брат, – тот словно в воду канул. Вот и пришел тогда мой черед в путь-дорогу собираться. Скажи, бабенька, не знаешь ли ты, куда наш батюшка-царь в бытность ездил, какие где подвиги совершал, – иначе сказать, цветы рассеивал?
– Нет, – говорит баба-Яга, – не знаю, пока что; ложись-ка, дитятко, опочив держать, – утро вечера мудренее.
А на утро, как встал Иван-царевич, баба-Яга ему и говорит:
– Поезжай-ка ты дальше, к моей средней сестре. Она старше меня, – поди, про это самое дело ведает!..
Заехал Иван-царевич к старшей сестре бабы-Яги, только и та ничего ему сказать не могла про его отца, а послала его к самой старшей сестре.
– Поезжай, добрый молодец, к ней. Она дольше моего на свете белом живет, – может, и скажет тебе что про твоего отца-батюшку!..
Ехал-ехал Иван-царевич лесами дремучими, болотами топучими и приезжает, наконец, на поляну невеличку. А посеред той полянки стоит хатка на собачьих лапках. Вошел Иван-царевич в хатку, а там сидит старая-расстарая баба-Яга, костяная нога: руками шелковые кружева плетет, глазами гусей на озерке пасет, носом в печке поварует…
– Фу, фу, фу!.. – говорит баба-Яга, – отколь такое русским духом пахнет? Досель никогда русской души здесь не бывало!.. Куда, добрый молодец, едешь, куда путь держишь?..
– Эх, – говорит Иван-царевич, – видно, от старости-то память у тебя отшибло, что ты богатырю допрос чинить удумала. Не допрос доброму молодцу чини, а напой да накорми и спать уложи!..
И тут баба-Яга скорешенько вскочила, ужин собрала, напоила, накормила гостя и спать уложила, и снова спрашивать доброго молодца начала.
– Эх, бабенька! – сказал Иван-царевич, – вишь ты дело-то какое у нас вышло. Было нас у царя трое сыновей. И дал он нам, батюшка-царь, такое порученьице, чтоб ехать нам странствовать да разведать, куда он в бытность свою ездил счастья искать, где какие цветы развел, и те цветы следовало нам нарвать да ему привезти. Старший брат ездил, – только медного гада-змея с собой привез; средний брат поехал, – вовсе без вести пропал. И дошел черед до меня. Вот я оседлал коня и поехал, куда глаза глядят!.. Не знаешь ли ты, бабенька, где наш батюшка-царь в бытность свою ездил счастья искать, близко ли, далече ли? А ежели знаешь, – не утай, скажи мне, доброму молодцу!..
– Ну, говорит баба-Яга, – утро вечера мудренее: ложись спать, дитятко, а утром, я тебе всю правду доложу.
Вот на утро баба-Яга и говорит Ивану-царевичу:
– Ездил, дитятко, отец твой в Подсолнечное царство, сватался к царь-девице Марье-Красе – Долгой-Косе; да хотел он яблок моложавых себе нарвать да добыть живой и мертвой воды. Ну, только, как ни с чем он приехал в царство Подсолнечное, так ни с чем и домой уехал. Вот тебе и следы, по которым твой батюшка ездил, а цветок – это сама царь девица, которого он сорвать не смог, и по который он тебя и братьев посылал.
Дала баба-Яга Ивану-царевичу своего доброго коня, поблагодарил Иван-царевич бабу-Ягу, попрощался с ней, собрался в путь-дорогу и поехал в Подсолнечное царство. Вот приехал царевич в Подсолнечное царство, – видит, терем высок посреди сада стоит. И сад тот высокой оградой обнесен; а по ограде струны с колокольцами натянуты, и ежели струны те задеть, – то поднимется гул и трезвон со всех сторон по всему царству.
Разгонял Иван-царевич богатырского коня, перемахивал конь через ограду высокую единым скачком, ни одной струны не зацепил. Пошел Иван-царевич по саду бродить; видит яблоня стоит с моложавыми яблоками, а около – колодези с студеной водой: один колодец с живой водой, а другой – с мертвой. Зачерпнул Иван-царевич воды из обоих колодцев, потом изловил вороненка, разорвал его, спрыснул мертвой водой, – тело у вороненка и срослось; он брызнул живой водой, – и вороненок ожил, взмахнул крыльями и улетел…
Обрадовался Иван-царевич, что такая ему удача вышла. «Дай, – думает, – пойду, посмотрю и самое царь-девицу!..»
Вот и пошел он в терем царь-девицы, и видит, что по всем покоям спят девицы-прислужницы мертвым сном, словно очарованные. Дошел он до покоя царь-девицы, отворил дверь, – и видит, спит красавица, краше которой никого и не сыщешь на свете белом. А лежит она на кровати о девяти столбах. А над ней полог из драгоценного оксамита развешан.
И загляделся Иван-царевич на красоту царь-девицы. А она лежит и спит крепким сном в полуденное время. И что ни вздохнет в себя – двери плотно запрутся, и из себя дохнет, – двери настежь распахнутся…
Иллюстрация из книги “Русские народные сказки” А. А. Фёдорова-Давыдова, т. 2 сказки “Царь-девица Марья-Краса – Долга-Коса”.
Долго стоял Иван-царевич около спящей красавицы, словно зачарованный. И не мог он сдержать своего сердца, нагнулся к ней и крепко поцеловал её в алые уста…
А царь-девица спит по-прежнему, будто и нет никого у неё в покое…
Вот и вышел Иван-царевич из покоев её тихо да неприметно, захватил яблок моложавых в переметную суму, пузырьки с живой и мертвой водой и вскочил на своего доброго коня. Да был уж конь его дальним путем утружден. Царевичу бы коня-то живой водой из колодца попоить, – а он и запамятовал о том. Разогнал он коня, – махнул конь через ограду, да одним копытом и задел за медную струну. И о ту пору загудели струны медные, зазвенели колокола переливчатые, и весь город, весь терем отревожился…
Вскочила царь-девица, подняла на ноги своих прислужниц и стражу теремную.
– Вставайте, девицы-подруженьки… Поднимайся, стража моя верная!.. Был в нашем царстве, в моем терему вор-разбойник. Забрался он тайком в сад теремный, оборвал яблоки моложавые, ещё взял воды живой и мертвой у нас из колодцев, и меня, вашу царь-девицу, оскорбил, – да и был таков. Не сдобровать ему!..
И махнула царь-девица ручкой, и о ту пору все её подруги, прислужницы окрылатели, поднялись высоко-высоко, и сама царь-девица вспорхнула с ними вместе и полетела вдогонку за Иван-царевичем…
А той порой Иван-царевич учуял погоню за собой, испугался гнева царь-девицы и всё гонит да гонит своего доброго коня. А уж конь с ног сбился, еле бредет, спотыкается, – вот-вот наземь упадет. И доезжает Иван-царевич до хатки на собачьей лапке, где старшая сестра, баба-Яга жила.
– Ахти, бабенька! – говорит, – беда: гонит за мной погоня царь-девицы!.. Как нагонит она меня с сильномогучей своей ратью, – о ту пору не сдоброват мне, убьет меня царь-девица!..
И тут баба-Яга вывела царевичу своего коня:
– Садись на него, Иван-царевич!.. Этот конь тебя не выдаст.
Иван-царевич только коня на коня сменял, махнул плеточкой шелковой, – и понесся конь легче вихря перелетного.
Мало времени спустя, и царь-девица с своей силою великою подлетела к бабе-Яге…
Вот баба-Яга и стала зазывать царь-девицу к себе в гости:
– Заезжай, племяненка родненькая, отдохни, погости у меня, откушай со мною!..
– Нет, тетенька!.. Никак невозможно. Еду я вдогонку за вором-разбойником, что у нас моложавые яблоки и живую и мертвую воду взял, и меня оскорбил, покамест я спала сном непробудным. Скажи, родненькая, не проезжал здесь дурак какой мимо?..
– Проезжал, дитятко! – говорит баба-Яга, – да он никуда от рук твоих не уйдет!.. Отдохни, родненькая, потешь меня!..
Вот царь-девица и послушалась её: зашла к ней в хатку на собачьей лапке, и отдохнула, и закусила, а там и в путь-дорогу собралась.
Вот прилетает она к средней сестре бабы-Яги, а та снова её окликает, к себе зазывает.
– Некогда, тетенька!.. – отвечает царь-девица. – Недосуг мне, в погоню еду!… А скажи-ка лучше мне, не видала ли ты дурака какого, что мимо проезжал?..
– Видела, дитятко: едет дурачок какой-то, лошаденку колом подгоняет, а лошаденка на каждом шагу спотыкается!.. Куда тебе спешить? Чай, успеешь нагнать его!..
И послушалась царь-девица её, зашла к ней в хатку на веретенной пятке, стала есть, пить, угощаться. А той порой Иван-царевич к третьей бабе-Яге, самой младшей, приехал. И дала ему баба-Яга своего коня доброго, а сама спроваживает его дальше ехать, чтоб не мешкал зря Иван-царевич…
И не мешкал Иван-царевич, садился он на доброго коня, гнал его плеточкой шелковой, – только его и видели…
Той порою прилетает царь-девица к младшей бабе-Яге и спрашивает:
– А что, бабенька, не видала ль ты дурака, что мимо проезжал?..
– Видала, касатка!.. Да он еле плетется на коне, да и конь под ним не идет, а шатается да спотыкается!.. Его догнать немудрено. Отдохни у меня, а потом и лети вдогонку!..
И послушалась царь-девица, зашла к бабе-Яге отдохнуть с дороги да закусить кое-чего с устатку…
А той порой Иван-царевич, коня погоняючи, доехал до святой Руси и в своё государство приезжает. Так и не успела царь-девица его нагнать, и ушел он у неё из рук.
Вот и приезжает Иван-царевич к тому ли столбику поверстному, что на перекрестке трёх дорог стоял, – и тут вспомнил он о среднем своём брате Дмитрии-царевиче. «Эх, – думает, – прихоти отцовские я исполнил, и сам доволен, а брата родного пропадать оставляю!..»
Вот и поехал он по той дорожке, которая сулила коню сытость, а всаднику – голод. И приезжает он на зеленые луга, а посреди тех зеленых лугов стоит терем высокий. Вот Иван-царевич и заехал в ворота, поставил коня к пшенице белояровой, а сам пошел в терем. Поднялся по ступенькам золоченым, на крыльцо со столбиками точеными, – и тут выходит к нему навстречу из терема девушка прекрасная, зовет его в горницу, с нею хлеба-соли откушать, повеселиться, потешиться…
Накормила, напоила девушка-красавица Ивана-царевича и хочет его на постель спать уложить. А Иван-царевич схватил её, поднял да на постель-то к самой стенке и бросил. И о ту же пору опрокинулась кроватка-самокатка и сбросила её в погреба глубокие, где давно уж пленники её в неволе томились.
Увидели несчастные, что опять кто-то в погреб с кроватки-самокатки упал, – и кричат, привечают его:
– Свежего человека, братцы, Бог дал!..
Вот Иван-царевич и крикнул им в погреб:
– А слышь, братцы, это та самая, которая вас всех поодиночке сгубила!.. Берите её!..
И не ослушались его наказа полоненные той девушкой-красавицей люди, схватили лиходейку и связали её по рукам и по ногам. А Иван-царевич обыскал среди полоняников брата своего, Дмитрия, окликнул его, обнял и поцеловал в уста сахарные…
Стали тут братья на радостях пить, есть, проклажаться, а потом и поехали в своё государство. А путем-дорогой и поведал Иван-царевич своему брату, – где-то он был-побывал, и что он видел-видал, и какие сокровища он с собой отцу везет.
Вот только, не доезжая до стольного города, притомился больно Иван-царевич, приумаялся, девятеро суток ездючи, не сыпаючи, не едаючи, не пиваючи. Раздернули они шелковы шатры и легли на отдых. И одолел Ивана-царевича богатырский сон. А на третьи сутки Дмитрий-царевич обобрал тайком брата, и яблоки моложавые с собою взял, и воду мертвую и живую, – и уехал в стольный город, к своему батюшке-царю. И принял царь-батюшка сына своего царского с великой почестью и ликованием. И в колокола звонили, и в бубны били, и народ со всех концов на площадь сгоняли, а там и пошли пиры-пированьица, и все на тех пирах до отвалу наедалися, до пьяна напивалися, – все Дмитрия-царевича восхваляли всячески.
А той порой очнулся Иван-царевич от сна богатырского, – глядь-поглядь, – ни брата нет, ни яблок моложавых, ни воды мертвой и живой, – нет ничего!..
Понял Иван-царевич, кто такое зло над ним сделал, – заплакал он от горя, а потом сел на своего доброго коня и поехал к родному стольному городу. А не доезжая до города, слез он с коня долой, снял с него седельце черкасское, и говорит:
– Ступай, Сивка-Бурушка, отдыхай пока. А как надо будет, я тебя ужо снова кликать стану!..
И пошел Иван-царевич в стольный родимый город, да во дворец отцовский не пошел, а завернул в царев кабак и давай гулять вместе с голью кабацкою-перекатною!..
Время идет, что река плывет; а день за днем бежит, – что мал-часть-дождик дождит. Этаким-то манером и прошло три года. Вот и подступила под стольный город со своей ратью сильномогучей царь-девица. А подступила она под стены городовые середи самой ночи, с полуночи в первом часу.
И только подступила под город да шатры шелковые пораздернула, – как и зачала изо всех пушек по городу палить.
– Выдайте мне, – кричит, – виноватого, который ко мне словно тать в нощи пробрался, яблоки моложавый из саду, да воду мертвую и живую из колодезей тайно унес, а пуще всего того, – ворвался ко мне в опочивальню и девичью совесть мою оскорбил!..
Испугался царь, за стенами городовыми сидючи; испугались и бояре думные, царские приспешники, – не знают, что и делать теперь.
Вот и говорит царь:
– Ну, господа бояре думные, великие мои советники да приспешники: станем думать-выдумывать, нет ли у нас кого виноватого, чтобы к царь-девице послать, ответ перед ней держать?..
Подумали-подумали бояре думные, почесали затылки и говорят:
– Вот что, надежа-государь, как ездил странствовать по свету белому сынок-то твой любезный, старшенький, Федор-царевич! Не он ли греха какого в ихнем государстве натворил!..
Вот и посылает царь Федора-царевича к царь-девице на корабль: «Поди, мол, разберись, каких ты там делов натворил!..»
Пошел Федор-царевич на корабль. А той порой царь-девица Марья-Краса – Долга-Коса выбросила сходни, разостлала сукна алые по сходням. Бегают по кораблю двое мальчиков, увидали издалека Федора-царевича и кричат:
– Матушка, а матушка!.. К нам сюда батюшка жалует!..
– Нет, детушки, – говорит царь-девица, – не батюшка это родной сюда идет, а идет сюда старший дядюшка ваш… Ай же вы, слуги мои верные!.. Вы берите-ка того дядюшку за белы руки, растяните его на палубе корабельной да вырежьте-ка из хребта три ремня. Пусть напредки он не в своё дело не суется!.. А как вырежете ремни, сгоните его с корабля вон отсюда…
И согнали, и пуще прежнего из пушек да из пищалей по стенам палить городовым пошли. И очень тому сам царь-батюшка отревожился. Собрал бояр думных.
Подумали бояре, подумали и говорят:
– Вот что, ваше царское величество, ездил после Федора-царевича ещё средний сынок-то твой, любезный Дмитрий-царевич, и яблоки моложавые, и воду мертвую и живую с собой привез, так не сотворил ли он о ту пору и ещё греха какого?!.
– Ладно, – говорит царь, – послать Дмитрия-царевича на корабль – умел всякое бесчестье творить, пусть сумеет теперь и ответ держать.
Ну, только и Дмитрию-царевичу честь не лучше братниной была. Прогнала его царь-девица ни с чем, а сама опять по городу из пушек и из пищалей и день-деньской, и всю ночь напролет палит.
– Что ж это такое значит? – говорит царь. – Думайте, подумайте, господа-бояре, кто же середи нас грешен человек есть?..
Все молчат, а один только и выискался, который посмелей остальных прочих был.
– Ваше царское величество, – говорит, – не изволь казнить, вели правду молвить, а выходит так, что ты же сам в этом самом деле виноватей всех, и из-за тебя мы этакую муку-мученскую терпим!..
Изумился старый царь.
– Это как же так? – спрашивает.
– А так что, ваше величество, есть в городе у нас некий парень, загуленная голова, по прозванью Ванька-Запечник. День-деньской он по кабакам скитается, с голью кабацкою хороводится. И тот самый Ванька-Запечник всюду так и говорит, что ты, государь, всему горю причинен. И многие другие премудрости врет!..
Разгневался царь, топнул оземь и говорит:
– А подать сюда Ваньку-Запечника! Уж не он ли и грешен во всём?..
Ну, сейчас нашли Ваньку-Запечника в кабаке, среди голи кабацкой, и приводят к царю налицо. И весь-то он обдерганный, обтерханный этакий, – глядеть на него срамно.
И сильно распрогневался на него царь:
– Уж и мастер же ты, Ванька-Запечник, шутки зашучивать!.. Ступай на корабль, за свои грехи сам царь-девице и ответ держи, а нас чтоб больше не тревожили.
А Иван-царевич и отвечает:
– Эх, какой безделицы, а без меня и управить не могли!..
Сейчас идет Иван-царевич на корабль; и сходни переброшены, и сукна алые постланы, а он, знай себе, прямиком идет по грязи, да по воде в брод: я-де своё место и там очень даже хорошо знаю!..
Бегают о ту пору двое мальчиков по палубе корабельной, заприметили они Ивана-царевича издали и говорят:
– Матушка, а матушка… Не наш ли тятенька это на корабль сюда идет?..
Глянула на Ивана-царевича Марья-Краса – Долга-Коса, улыбнулась и обрадовалась сердцем:
– Он и есть, детушки, ваш кровный батюшка. Вы бегите-ка к нему навстречу, берите его за руки белые, приведите его ко мне!..
И принимала Ивана-царевича царь-девица за руки белые, целовала его в уста сахарные.
– Хочу с тобой брак иметь, потому что люб ты мне стал с той поры, как я искать тебя стала и отыскать не могла…
И прослышал о том старый царь, обрадовался он несказанно, стал сына с царь-девицей к себе на хорош-почестен пир кликать. И на том пиру все свои подвиги Иван-царевич поведал.
– Вот, – говорит, – батюшка, достал я и мертвой, и живой воды, и яблок моложавых, – а то чтобы ты моложе стал, да здоровьем окреп, и тебе даст Бог здоровья многолетнего. И прошу я милости твоей, государь мой батюшка, благослови ты меня на честной брак с царь-девицей. А ещё прошу милосердия твоего, отпусти ты нас в наше Подсолнечное царство с царь-девицей, а твоего царства я и не прошу себе, хоть и обещал ты мне его!..
Тут и свадебку справили, да честным пирком подперли. А там и уехал Иван-царевич с Марьей-Красой – Долгой-Косой в своё царство Подсолнечное. И живет он там весело да сытно, да богато, и себе, и детям желает долговременный спокой…