В некотором царстве, в некотором государстве, жил-был богатырь, по имени Руслан.
Все окружные жители боялись его, как какое-нибудь пугало, потому что он слыл за чрезвычайно нехорошего, злого человека, для которого ничего не значило не только обидеть чем ближнего, но даже лишить жизни.
Довелось ему однажды отправиться, вместе с одним из приятелей, в соседний лес на охоту. Охота выпала такая удачная, что богатырь загулялся до глубокой ночи.
— Как же теперь домой воротиться,– сказал ему товарищ:– смотри, темень какая, ни зги не видно, а путь то далекий.
— Правда,– отвечал богатырь:– чем путаться по болотам, да ночевать просто на траве, проберемся мы лучше к жилищу бабы яги — костяной ноги, которая, как ты знаешь, находится недалеко отсюда.
— Нет, нет!– испуганно воскликнул товарищ:– ни за что на свете.
— Почему?
— Она такая злющая, что не приведи Господи; во первых, не пустит, а во-вторых, коли и пустит, так не на радость.
— Смеет она не пустить меня! Я разнесу так, что своих не узнает!– возразил богатырь и, со словами: “едем”, повернул своего лихого коня по направлению к жилищу бабы яги — костяной ноги.
— Батюшка, богатырь, не езди, воротись, послушай доброго совета — воротись!– пробовал остановить его товарищ; но чем больше уговаривал он его, тем было хуже; богатырь только сердился, да глубже всаживал шпоры в бока лошади.
Менее чем через полчаса доскакали они, наконец, до избушки бабы-яги. Руслан спрыгнул с лошади и начал стучаться что было силы.
— Кто там?– послышался из избушки сиплый, старческий голос.
— Я, богатырь Руслан, перед которым трепещет весь околоток, отворяй скорее, пусти ночевать.
— Пусть себе трепещет околоток, до меня это не касается, и двери открывать не намерена.
— Как не намерена, когда я приказываю?
— Приказание твое слушаю, но не исполняю,– отвечал старческий голос, и затем сию же минуту раздался громкий, раскатистый хохот.
— Как, что?– воскликнул богатырь, весь позеленев от злости и, попытался сейчас же разломать дверь. Но несмотря на все усилия, дверь не поддавалась.
— Огня сюда, огня! Я подожгу избушку!– кричал Руслан, не помня себя от бешенства.
Товарищ не двигался с места.
— Что же, боишься?– спросил Руслан.
— Да, боюсь, мне страшно. Я чувствую, что ни за какие блага не в состоянии исполнить твоей воли.
— Тогда я сам это сделаю,– отозвался Руслан и без долгих рассуждений, взяв спичку из рук дрожавшего товарища, собственноручно поджег один из четырех углов крошечной избушки.
Пламя быстро охватило ее; дым повалил клубом. Старая колдунья заметалась, схватила стоявшую в углу метлу и, сев на нее, мгновенно вылетела через трубу на улицу.
— Ага, струсила!.. Видно плохо пришлось, не до шуток!– крикнул вслед ей Руслан.
— Не до шуток то не до шуток, только кому? мне или тебе? посмотрим!– отозвалась колдунья и, бросив к ногам Руслана прекрасную алую розу, в одну минуту скрылась из виду.
— На память, должно быть,– сказал Руслан насмешливо: — надо приколоть к груди дорогой подарок.
Но не успел он прикоснуться к прекрасной розе, как вдруг почувствовал, что с ним творится что-то особенное: руки и ноги его куда-то исчезают, туловище, становится узкое, длинное и — о, ужас! из грозного, статного, храброго богатыря он превращается в небольшую гаденькую змейку.
Онемевший от ужаса и удивления, товарищ, в первую минуту стоял неподвижно, словно вкопанный, но затем, опомнившись и вероятно струсив при мысли, чтобы и его не постигла та же участь, махнул рукой и бросился бежать назад без оглядки.
Остался Руслан один одинешенек. И страшно то ему, и гадко взглянуть на самого себя, а между тем, ничего не поделаешь.
Проходит день, другой, третий — пресмыкается Руслан по полю; наконец видит, направо по близости течет река, широкая преширокая.
“Дай,– думает бедняга:– брошусь в воду, по крайней мере один конец, а то что за жизнь такая? Стыдно в свет показаться!..”
И ползет прямо по крутому, обрывистому берегу.
— Куда путь держишь?– останавливает его на дороге маленькая ящерка.
— Топиться иду!– отвечает Руслан.
— Зачем?
— Тяжело жить на свете в таком гадком теле, после того, как привык видеть себя человеком, да еще молодым, красивым и первым силачом во всем околотке.
— Полно, перестань, что за малодушие!– отвечает ящерка.– Я тоже когда-то была не тем, чем видишь меня теперь, да вот мирюсь со своей горькой долей, не жалуюсь.
— А чем же ты была прежде, милая ящерка?
— Была я молодой красавицей-царевной, и знатной, и богатой. Все меня любили и ласкали до тех пор, пока однажды я вдруг прогневила какую-то старую колдунью, которая повстречалась во время прогулки, и со злости, что я не подала ей напиться, превратила из молодой девушки — в гадкую, ничтожную ящерицу.
— Бедная, жаль мне тебя всей душою; знаю по опыту, как тебе должно быть обидно.
— Да, но как видишь, топиться не иду, потому надеюсь рано или поздно снова сделаться царевной.
— А я не смею ни на что надеяться.
— Напрасно, почем знать чего не знаешь? Послушайся моего дружеского совета: не топись, может быть и тебе счастье улыбнется.
Но бедный змей не ждал никакого счастья и, поклонившись ящерке, уже готовился продолжать путь по направлению к реке, как вдруг увидал прямо перед собою огромную птицу с такими пестрыми, яркими, разноцветными перьями, что на нее даже больно было смотреть. Он отшатнулся назад.
Птица, услышав шорох, испугалась, встрепенулась, вспорхнула с дерева, на котором сидела, и направилась тоже к реке, незаметно для самой себя выронив из правого крыла два самых красивых, золотых перышка. Одно из них упало на спину змея, другое на спину ящерицы и — о, чудо! о, радость!– оба они моментально преобразились — он в прежнего статного, красивого богатыря, а она в прекрасную молодую девушку.
На место глухой ночи, наступил ясный, солнечный день. Поспешно вернулся Руслан вместе с красавицей-царевной в свое царство, где был радостно встречен друзьями-приятелями, которые, узнав от его товарища о приключившемся с ним несчастьи, очень грустили.
Скромная ящерка или, вернее выразиться, теперь прекрасная царевна сделалась невестою Руслана.
Свадьбу отпировали на славу, гостей понаехало со всех четырех сторон света, и пир задали такой, какого еще никто никогда не запомнил. Одним словом, такой, что ни в сказке сказать, ни пером написать.