Схоронила маленькая Маша своего родителя-батюшку, схоронила родную матушку и осталась на белом свете круглой сиротинкой. Избушку, лошадь и корову, составлявшие все богатство девочки, соседи взяли за долги, а ее, бедняжку, сначала было выпихнули просто на улицу, но потом пожалев видно и боясь, чтобы она грехом где еще не замерзла зимой, порешили на общем совете отдать на воспитание старой Пахомовне, которая с незапамятных времен жила в одной из лачужек на краю деревни и сама питалась только людским подаянием.
Пахомовна приняла сиротку, обещала не дать умереть с голоду, но одевать положительно отказалась; а у бедной Маши, кроме единственного красненького платьица, да стоптанных башмаков, ничего не было за душою.
Бедняжка стыдилась в таком одеянии показаться на улицу, в особенности в праздничный день, когда все крестьянские девочки наряжались в цветные сарафаны, и всегда старалась запрятаться куда-нибудь подальше, чтобы ее никто не видел.
Но вот наступила пора храмового праздника в селе, где жила Маша. Мужички за несколько дней начали делать различные приготовления: мели улицы, подкрашивали заборы; крестьянские женщины мыли, чистили избы; молодые девушки шили новые наряды.
Маша смотрела на все это с тоскою: “кому праздник,– думала девочка: — а для меня всегда будни!” и, присев в уголок избушки, горько плакала.
На улицах, между тем, как говорится, дым шел коромыслом; молодежь бегала, играла, пела песни и резвилась от души.
— Хоть бы одним глазком посмотреть на общее веселье,– вдруг громко вскрикнула сиротка,
— Кто же тебя держит дитятко?– отозвалась Пахомовна.– Сходи, чего сидишь за печкой, словно старуха столетняя.
— Нельзя, бабушка.
— Почему нельзя?
— Стыдно в таком одеянии, смеяться будут.
— Ну вот, смеяться! Чего на них смотреть; дурак посмеется, а умный поймет, что на нет и суда нет. Ступай, дитятко, развей тоску-кручинушку, а то даже больно смотреть, как ты все тоскуешь да плачешь.
— Ладно, бабушка,– отвечала Маша: — пойду, будь что будет.
И с этими словами вышла из избушки. Но прежде чем отправиться на улицу, где происходили игрища, тихонько пробираясь сквозь забор по задворкам, юркнула прямо на зеленый луг, чтобы нарвать полевых цветов, сплести из них веночек и, надев его на свою кудрявую головку, хотя немного поприкрасить далеко не праздничный костюм.
Набрав различных цветов и зелени, Маша присела на камешек и принялась за работу, по окончании которой хотела немедленно вернуться в село; но по рассеянности свернула в противоположную сторону и пошла вперед по дороге, ведущей в ржаное поле, где ей так понравилось, что она незаметно для самой себя зашла очень далеко. Наконец, после двухчасовой ходьбы, Маша почувствовала усталость и хотела вернуться, но вдруг к ужасу заметила, что она заблудилась.
Выйти на дорогу не было никакой возможности; длинные соломины, на которых величаво покачивались крупные, толстые колосья, окружали бедную девочку со всех сторон и были настолько высоки, что мешали смотреть вперед, лишая всякой возможности выбраться на дорогу. Она готова была расплакаться, как вдруг услыхала где-то по близости легкий шорох и звон словно нескольких маленьких колокольчиков.
— Что бы это могло быть?– машинально проговорила девочка, и не успела сделать двух шагов по направлению, откуда доносился звон, как увидела такое необыкновенное зрелище, что даже испугалась.
Шесть сереньких мышек, запряженные в крошечную открытую коляску, медленно подвигались к ней; седьмая, точно такая же мышка, сидела на козлах за кучера, держа в лапке длинный бич.
На задней подушке, оригинального экипажа, помещалось какое-то голубое движущееся пятнышко, которое разглядеть с первого раза было очень трудно. Не то казалось оно цветком, не то человеческим туловищем; напротив его на передней подушке виднелось тоже что-то необыкновенное, не то мужская фигура, не то простой ржаной колосок.
Маша в первую минуту очень испугалась, но потом стала пристально всматриваться.
Коляска, между тем, подвигалась все ближе и ближе; девочка догадалась, что звон происходил потому, что на шейке каждого мышонка привешены колокольчики; это ее очень забавляло; она невольно залюбовалась крошечными зверьками и окончательно пришла в удивление, когда увидела, что из коляски вышли две точно такие же крошечные фигурки — одна мужская, другая женская.
Первая, из жирного, налитого колоска, каким казалась издали, превратилась в каплюшку-рыцаря, в шлеме, латах и полном костюме соломенного цвета.
Барыня оказалась красивой женщиной, одетой в темно-синее платье, сделанное не из материи, а из цветочных лепестков.
— Каким образом смела ты забрести в мое владение?– вскрикнул каплюшка-рыцарь, обратившись к Маше:– не знаешь, что ли, что здесь все без исключения принадлежит мне, и только одному мне.
Маша струсила и молча опустила глаза.
— Перестаньте, царевич, не гневайтесь,– раздался вдруг голос царевны, стоявшей рядом с маленьким царевичем.– Смотрите, вы совсем испугали бедную девочку, она дрожит словно в лихорадке. Не бойся, милая,– продолжала крошечная царевна нежным, ласковым голосом:– тебе не сделают вреда; рыцаря этого зовут царевич-колосок, он мой жених, любит меня больше всего на свете и я упрошу его быть, снисходительнее.
Маша с благодарностью взглянула на крошечную царевну, которая действительно, указывая на нее глазами рыцарю, принялась его упрашивать о помиловании.
— Хорошо, милая царевна,– отвечал он уже почти совершенно спокойно: — я не стану больше бранить девочку, но она за это должна сознаться чистосердечно, каким образом и зачем забрела сюда?
Маша исполнила его желание, рассказав подробно свою горькую жизнь и все, что накопилось у неё на сердце.
— Бедняжка,– в один голос отозвались царевич и царевна:– не тоскуй, мы тебе поможем.
Маша взглянула недоверчиво.
— Не веришь?– кротко спросила царевна.
— Хотелось бы верить, царевна, да…
— Да не верится,– смеясь перебила крошка-царевна-василек свою собеседницу:– верь, мы тебя не обманываем. Вот, возьми на память о нас этот цветок, он принесет тебе счастье,– добавила она и, подав изумленной Маше темно-голубой василек, мгновенно скрылась из виду.
Не успела Маша взять в руки василек, как вдруг заметила, что на место выпачканной, изодранной юбочки на ней надето роскошное платье, все вышитое серебром, золотом и драгоценными камнями.
Она пришла положительно в восторг и хотела сию же минуту бежать за своими благодетелями, но не успела моргнуть глазом, как не только царевна и царевич, но даже их оригинальный экипаж, запряженный шестью мышатами, неизвестно куда скрылись из виду.
Неужели все это был сон?– проговорила она печально.
— Нет, Маша, не сон,– заговорил вдруг василек, который Маша по-прежнему держала в руках.– Все, что сейчас случилось, было действительно наяву.
— Где же тогда прекрасная царевна и жених её?– спросила Маша, чрезвычайно удивившись тому, что темно-голубой василек говорит человеческим голосом.
— Они отправились дальше; им надо успеть объехать все поле до заката солнца.
— Жаль; мне хотелось поблагодарить и царевну, и царевича за превосходное платье. Как обрадуется Пахомовна, когда увидит меня в таком красивом наряде!.. Как позавидуют крестьянские девочки! Но однако пора подумать о возвращении домой, а я не знаю еще, куда повернуть, чтобы выйти на дорогу.
— Не беспокойся, я укажу тебе ближайший путь,– снова заговорил василек и, выскользнув из рук девочки, запрыгал вперед по тропинке.
Маша последовала за ним молча; она не могла надивиться всему случившемуся и окончательно потеряла голову, когда, придя к небольшому огороду, где стояла их полусгнившая, развалившаяся хижина, вдруг увидела на месте её великолепный замок, окруженный тенистым садом и высокою чугунною решеткою.
— Ты не туда привел меня,– обратилась Маша к васильку, спокойно остановившемуся около широкой каменной лестницы, ведущей в замок.
— Как не туда? Я привел тебя домой к твоей Пахомовне.
— Нет, мы живем с Пахомовной в маленькой хижине, а это какой-то совершенно неизвестный огромный дворец, о котором мне никогда даже и во сне не снилось; я не пойду туда.
— Почему?
— Боюсь!
— Чего?
— Там, вероятно, все незнакомые люди.
— Какие незнакомые люди? Тебе по-русски говорят, мы пришли домой к Пахомовне.
Но Маша не двигалась с места до тех пор, пока в конце концов в одном из зеркальных окон очаровательного замка не показалось давно знакомое ей старческое лицо старушки.
— Бабушка, ведь это ты?– крикнула она тогда Пахомовне.
— Я, родная, я,– раздался сверху голос Пахомовны.
— Но где же наша хижина и каким образом попала ты в этот роскошный дом?
— Иди сюда, Машутка, все узнаешь. История такая приключилась, что просто, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать.
Успокоенная присутствием Пахомовны, Маша решилась подняться по лестнице; но прежде, чем сделать шаг вперед, обратилась к все еще стоявшему тут васильку -с предложением следовать за нею.
— Нет, Маша,– отозвался он, нагнувшись на своем тонком стебельке, словно кланяясь: — больше мне здесь делать нечего, я исполнил то, что было приказано царевной и царевичем, т.е. проводить тебя до места; теперь должен возвращаться обратно в поле, иначе на меня рассердятся. Прощай и будь счастлива!
И в ту же минуту исчез неизвестно куда, точно сквозь землю провалился.
— Иди же сюда, Маша, иди!– раздавался между тем голос Пахомовны.
Маша начала взбираться по лестнице и, с любопытством оглядываясь на все стороны, не могла надивиться той роскоши, блеску и богатству, которые встречалось всюду. Прошла она первую комнату, вторую, третью, четвертую; наконец отворила высокую дубовую дверь и очутилась лицом к лицу с бабушкой Пахомовной.
— Бабушка!
— Маша!– вскричали они в один голос и бросились друг к другу на шею.
— Господи, какое на тебе превосходное платье, Маша,– вскричала Пахомовна, с любопытством разглядывая девочку.
— Что платье, пустяки, а вот дворец-то, бабушка, дворец-то какой. Да расскажи же мне, как ты в него попала и куда девалась хижина?
— Ах, ах, уж и не говори,– отвечала старушка, опускаясь в мягкое бархатное кресло и сажая Машу к себе на колени.– Сплю это я, знаешь, без тебя, свернувшись на лавочке, сплю таково крепко да приятно, как никогда еще не спала в жизни; вдруг слышу около нашей избушки творится что-то необыкновенное, не то звон, не то шорох, не то шёпот какой раздается… Открыла глаза — ничего не вижу; думала во сне померещилось — нет, слышу и наяву то же самое; тогда я встала с лавки, накинула на плечи свою рваненькую кацавеечку, подошла к двери, отворила ее, да так и ахнула! Около самого нашего крылечка увидела я крошечную-прекрошечную колясочку, запряженную шестью серенькими мышатами; в коляске сидела такая же капельная царевна.
— Царевна-Василек?– перебила Маша.
— А ты почему знаешь?
— Потому что она повстречалась мне в поле и дала это прекрасное платье.
— Но она здесь была не одна, Маша.
— Знаю, бабушка, все знаю: с ней сидел рядом крошечный соломенный человечек — её жених, по имени Царевич-Колосок.
— Да, Маша, верно.
— Но что же дальше, бабушка?
— Дальше, дитятко, то, что не успела я глазом моргнуть, как и царевна, и царевич, и коляска, запряженная мышатами, в один миг куда-то исчезли… Кругом меня раздался шум и треск, затем все стихло; я оглянулась, и что же?– на месте нашей гнилой избушки увидала этот самый превосходный замок.
— Да, бабушка, чудеса, как есть чудеса,– отозвалась Маша и долго-долго еще толковала со старушкой обо всем случившемся.