Из собрания И.А. Худякова
1860 год.
БОВА-КОРОЛЕВИЧ
В некотором царстве овдовела государыня: помер ее государь; и у ней остался наследник. Ему нарекли имя Бова-королевич. Она полюбила в ином царстве себе государя. Вот ей государь и отвечает: «Низведи (погуби) ты своего сына: я тебя буду любить. А не изведешь, не буду!» Она взяла его (сына-то), засадила в темную темницу и заперла его на замок, сама пошла с своим любовником в сад гулять.
Сын-то смотрит в окошечко, увидал, говорит: «Кто это такой ходит: гость какой или приезжий? Да что это мать меня с голоду уморила?» Вот она (мать) приходит к поварам, говорит: «Возьмите вы змеиного сала, испеките пирог пшеничный. Пусть съест, его сейчас разорвет». Повара испекли и отдали няньке, которая за ним ходила. «Отнеси, говорят, ему!»
Няньке его жалко стало, отрезала хлеба ломоть и пошла к нему. Отворила комнату, он увидал, что она несет ему поесть; сама слезно плачет. Он ей отвечает: «Милая моя нянюшка! О чем ты плачешь? Или вам меня жалко?» — «Еще бы мне не жалко было, я за вами вот 17 лет ходила. Не стало вашего папаши, а ваша мамаша хотела вас уморить, положила в пирог змеиного сала; поешьте вы моего аржаного (черного) хлеба, вы здоровее будете».
Он отломил хлеба аржаного, стал есть и заплакал. «А, милая моя мамашенька! Что это она со мной делает!» — «Она, говорит, вам не мать, а змея лютая». — «Ну, милая моя нянюшка, не затворяй ты за собой двери!» — «Твоя маменька злодейка, она меня выгонит; мне житья от нее не будет!» А он говорит: «Я выйду на божий свет, вас не забуду». И все мосты были у них опущены, чтобы по них ходу не было; боялась мать, что он уйдет. Он выскочил из темной темницы и закричал: «Поднимайте все мосты!» Сейчас мосты подняли; он пробежал по всем мостам. Подбежал он к морю и закричал: «Эй вы, господа корабельщики! Перевезите меня на ту сторону!» Они его взяли на лодку посадили.
А его мать схватилась, а его и нету. Сейчас послала догоном, подбежали они к морю. Мать-то и шумит: «Эй вы, господа корабельщики! Отдайте моего сына!» Они и говорят: «Давайте отдадимте, мы и без него хлеб ели». А он им говорит: «Отдайте, попробуйте! Я вас всех в воду поссую» (побросаю). Ну они его перевезли на свою сторону.
Привезли они его на свою сторону и пошли товаром торговать, и его с собой взяли. Царь послал человека покупать товару. Этот человек простоял трое суток. Сколько не смотрит на товар, сколько смотрит на мальчика: добре´ хорошо он на гуслях играет. Он посылает няньку. «Нянька, пойди посмотри: что долго человек нейдет?» Нянька простояла шестеро суток; столько на товар не смотрела, сколько на этого мальчика: добре´ хорошо он на гуслях играет.
Вот он посылает свою дочь: «Поди, моя дочь, посмотри, что они долго нейдут?» Дочь пошла, девять суток простояла. Добре´ он ей понравился: хорошо на гуслях играет. Государь очень разгневался: «Что это они нейдут? Дай я сам пойду!» Приходит. «Что вы, говорит, долго нейдете?» — «Да вот, говорит, у них товар хорош, да мальчик еще лучше: добре на гуслях играет». — «Ну, когда он тебе понравился, мы его себе возьмем!» Взяли этого мальчика и приставили его за лошадьми ходить.
Государева дочь из окна на него все смотрит. Добре´ он ей понравился. «Ах, милый мой папашенька. Какого мы человека приставили за лошадьми ходить! Давай лучше велим ему кушанья носить!» — «Когда вам, душенька, он понравился, возьмите!» Приносит он ей кушанья; она у него спрашивает: «Мальчик, скажись, какого ты роду?» — «Я, говорит, роду простого». Она ему отвечает: «Нет, говорит, я вижу, вы роду не простого». — «Ну, — он отвечает, — я роду простого». — «Как вас звать?» — «Меня зовут Ангусей!»
Она ему опять отвечает: «Нет, я вижу — вы роду не простого: или господского, или купеческого, или королевского!» Приносит он опять ей кушанья, она упала к нему на колени, слезно плачет. «Слышишь ты, Ангусей, какого ты роду?» — «Я вам, говорит, сказывал, что простого; моя матушка белье мыла, тем меня кормила». Опять приносит он ей кушанье. Она пала к нему на колени, говорит: «Слышишь ты, Ангусей, скажи — какого ты роду?» — «Что же, говорит, вам очень нужно узнать обо мне?»
Она ему отвечает: «Очень, говорит, я в вас влюбилась; если вы мне скажете, какого вы роду, то я за вас замуж пойду!» Он ей стал рассказывать: «Я, говорит, роду не простого, а королевского; мое имя Бова-королевич». Она его сейчас в уста целует. «Будь ты мне нареченный жених». Побежала она к своему отцу. «Ну, говорит, папашенька. Он, говорит, роду не простого, он королевский сын, его зовут Бова-королевич. Я за него замуж иду!» Отец очень рад, что она за него замуж идет. Сейчас их повенчали.
Царь и дает ему коня; а конь у него стоит двенадцать лет в комнате, за двенадцатью дверьми железными, за двенадцатью цепьми чугунными. Не можно его в глаза (sic!) видеть, не только что на нем ездить. Он (царь) дал ему ключ; он одну дверь отпер, одиннадцать дверей конь сам прошиб: добре силен. Выскочил этот конь, взвился на дыбы и хочет его съесть. «Стой, несытая кляча! Кому же ездить на вас, как не нам, богатырям». Он оседлал своего ворона коня и садится на седло; подъезжает к крыльцу и распрощается с своей хозяйкой. «Ну, говорит, прощай, моя душенька. Поеду я, разгуляюсь!»
У их отца (у тестя) стоит на дворе старичок; пятьдесят лет караулит двор, чтоб птица никакая не пролетела и зверь никакой не пробежал. Он проехал и то его не видал; спит этот старичок. Вот он взял нагайку, стегнул этого жениха. «Что, говорит, невежа, не выспишься лежа?» Он на него смотрит. «Ты что? У меня тут ни один зверь не пробежал, ни одна птица не пролетела; а ты еще меня стал обижать!»
Старик этот на него осердился, взял два пузырька зельев, один пузырек сонных зельев, другой старых. И Бова-королевич этого старичка не узнал, увидал, что он несет пузырек, говорит: «Ах, дедушка, дай-ка мне напиться!» Старик дает ему со злостью: «На, говорит, выпей». Он выпил этих сонных капель и уснул. Написал этот старик со злости письмо: «Проснешься ты, молодец, поезжай ты к такому-то царю в гости!»
А к этому царю написал: «Что вот приедет к вам разбойник, что у вас сына убил». Он проснулся и думает: куда же я еду? Взглянул, а у него письмо за пазухой. Он прочитал письмо: «Ах, говорит, мне к такому-то царю надо ехать в гости». Вот он приезжает к такому царю в гости, и Бова подает письмо. «Вот, — говорит царь, — приехал разбойник, который нашего любимого сына убил». Он его взял, засадил в темную темницу.
А у него дочь была. «Папенька, зачем, говорит, эдакого человека посадили в темницу; он по крайней мере нам бы кушанья готовил!» — «А когда, душенька, он тебе понравился, пусть он готовит». Он приносит ей кушанья. «Пойди, говорит, в нашу веру!» — «Как же, говорит, пойду я в вашу веру латынскую!» Она сейчас пошла, пала перед царем на колени. «Папенька, говорит, виновата я перед вами; он, говорит, все зло помнит, нейдет к нам в веру». Он приказал его (Бову) на виселицу повесить, приставил двенадцать человек. Он всех двенадцать человек разбросал, от них вырвался бежать!
Взял приехал он к своему дворцу близко, у дворца нищенки. Жена его им обед делает, чтоб его поминать: пять лет уж он пропал. Услышал он, что его поминают, взял старого зелья, умылся, сделался старым.
Вот он пришел, всех этих нищенок побросал с крыльца долой, подходит к ней. «Пожалуйте, говорит, милостинку не ради меня, ради Бова-королевича». Она сейчас тарелку уронила. «Няньки, мамки! Угощайте нищих!» А его отвела в комнату. И стала она у него спрашивать: «Как же ты его знаешь?» — «Я, говорит, с ним до двора шел!» Она не верит, пристает к нему, чтоб сказал правду. «Что вам говорить, я сам Бова-королевич!» — «Что вы, старый человек, шутите, я бы его узнала, а вы добре стары!»
Он пошел в иную комнату, умылся другими зельями, стал молодой красавец; приходит к ней в комнату. «Друг мой милый! Откуда ты взялся?»
А нищих велела прогнать; и стали жить-поживать да добра наживать.
(Записана мною в с. Жолчине).