Жил-был в старые годы в Киеве богатырь великий; а было тому богатырю ни больше, ни меньше, как семь годков, и звали его Михайлятко-дитятко…
Непомерной силы был богатырь семилетний Михайлятко, так что все на него в Киеве только диву давались. Никто его затронуть не отваживался, потому что схватит, бывало, Михайлятко кого за руку, – руку оторвет; за ногу рванет, – ногу оторвет; по плечу ударит, – в землю по колени вгонит…
Да был он тихий да добрый и зря не озоровал, а только ежели, бывало, разобидят, раздразнят его, – ну, тут уж он свою силу и сдержать не мог…
О ту пору подвалила под Киев-град сила татарская; обложила она Киев с четырёх ветров, – и от говору человечья, от ржанья конского да от лязганья оружия не слыхать было в Киеве голосу человечьего… Заробел князь Владимир Красное Солнышко, припечалился. Припечалились и люди ближние; а про народ – и сказать нечего, обезпамятел от страха, притулился за воротами, – смерти ждет.
Одного Михайлика страх не берет. Одному Михайлику сила татарская сердце тешит…
Ходит семилетка-богатырь по стенам киевским, смеючись на рать татарскую поглядывает, шутки всяческие зашучивает: что натянет тугой лук, что спустит калену стрелу, – калена стрела во вражий стан, что Божий гнев, летит; угодила калена стрела в миску к набольшему татарину, и поесть ему перед смертью не дала: угодила калена стрела татарину в грудь богатырскую, вынимала у татарина сердце с печенью, не вздохнул, не ахнул басурманский богатырь, – тут ему и смерть пришла.
Ужаснулись татары, на такое дело глядючи.
– А и сильно могучий богатырь у князя Владимира за стенами сидит во славном Киеве, – говорят между собой. – И того богатыря всей нашей силе не одолеть… Как наедет на нас, как почнет крошить, – не оставит татаровей на семена…
И задумался над тем хан татарский. Садился, собака, за столы дорога рыбьего зуба, написал князю Владимиру ярлыки скорописчатые:
«Уж ты слушай, да повыслушай, князь Владимир стольнокиевский. А ты выдай нам своего удалого богатыря, Михайлятку-дитятку. И не станем о ту пору мы занапрасну нашу кровь проливать; ещё мы не станем ваших стен крушить, Божьей церкви позорить. А не выдашь нам нам Михайлятку-дитятку, – о ту пору мы твоё царство с головней пройдем, твою семью в полон возьмем, всех людишек твоих повырежем!..»
Брал Владимир князь Красное Солнышко ярлыки скорописчатые в белые руки, – он печать разламывал, стал читать наказы басурманские…
А прочел наказы басурманские и омрачился князь Владимир пуще тучи грозовой; собирал он раду великую и ту раду спрашивать стал, как тому делу быть…
И на то ему рада-громада ответствовала:
– Уж ты, князь Владимир Красное Солнышко, не жалей ты богатыря единого, Михайлятку-дитятку. Выдай его собакам татаровьям. Лучше одному смерть приять, чем весь город стольный на дым пустить…
И на то Владимир князь не ослушался, – призывал к себе богатыря Михайлятку-дитятку, говорил ему ласково:
– Уж ты слушай-ка, повыслушай меня, Михайлятко-дитятко… Порешила вся громада киевская тебя злым татаровьям головой выдать… И за то, за самое злы татаровья стольный город помилуют, – пощадят мою семью, моих ближних не повырежут, стольный Киев-град на дым не пустят…
Опечалился на то Михайлятко-дитятко.
– Ой, ты, гой еси, князь Владимир стольнокиевский!.. Ой, кияне, панове громада!.. Больно стала ваша громада изменчива!.. Кабы вы Михайлятку-дитятку ворогам не выдали, – не достали бы вороги Киева, пока солнца свет стоит!.. А как вы изменно меня, Михайлятку-дитятку, головою выдали, – не видать вам больше золотых ворот; не видать вам счастья довеку.
Выходил Михайлятко-дитятко на крыльцо тесовое; он садился на коня богатырского, брал копье свое долгомерное, поднимал на копье золотые врата киевские, – только их кияне и видели.
Проезжал Михайлятко-дитятко через вражий стан; и никто из ворогов его приметить не мог. Приезжал Михайлятко-дитятко в Царьград, там и становил золотые врата киевские…
Как проведали злы татаровья, что Михайлятко-дитятко из славного города Киева повыехал, собирались они тучею грозовою с четырёх ветров, – разоряли они славный Киев-град, ещё камня на камне не оставили; забирали княжью семью в полон; его ближних людей повырезали, его весь народ в полон брали, – и тут горя-горюшка было много несказанно…
А Михайлятко-дитятко и по сю пору в Царьград спасается: пьет по кружке ключевой воды, по одной просфорке в сутки кушает…
И придет ужо то время, как кияне спокаются, Михайлятке-дитятке поклонятся, – о ту пору он в славный стольный город Киев воротится и златые врата на копье принесет, и вернет былую славу стольному городу Киеву…