Тут ишли где туры да одинаковы,
Одинаковы туры шли да одногнедые,
Одногнедые туры шли да златорогие,
Златорогие туры шли да одношорстные.
А настречу-ту идёт тура одинакова,
Одинакова турица одногнедая,
Одногнеда турица златорогая,
Златорогая турица шла одношорстная;
А ише тем турам турица да родна матушка,
А говорила тура да златорогая:
«А уж вы где, туры, были, чего вы видели?»
А-й говорили туры тут да златорогие:
«А уж были во городи во Ляхови
А во Ляхови во городи во Шахови;
А уж Киев-от град да во полночь прошли.
А уж мы видели диво да мы предивноё,
А уж мы видели чудо да мы пречудноё:
А из той да церкви да из соборное
Не душа ли выходила да красна девица,
А выносила она книгу да на буйной главы,
А да спускалася она сама под круту гору,
Под круту где гору сама ко синю морю,
Забродила сама она пол-колен воды,
Ише клала эту книгу на сер горюч камень,
А читала эту книгу, сама слезно плакала».
А говорила где тура да златорогая:
«Уж вы глупые туры, вовсё неразумные!
А из той да из церкви да из соборное
Не царица выходила, всё богородица;
А выносила она книгу да всё евангельё;
А когда читала эту книгу, сама слезно плакала:
Ише чула она про невзгоду великую».
А прослышался царищо да Кудреванищо,
А богатырей-то в Киеве не случилося,
А ише сильних-могучих не погодилося.
А перебирался вор-собака через синё морё,
А становился Кудреванко-царь во чисто полё,
А-й помертвело-побледнело красно солнышко,
А потерялася луна тут светлого месяца
А да от то́го-де от жару лошадиного,
А от того от здоху да от татарского.
А садился Кудреванко-царь на ременчат стул;
А написал он ёрлаки да скорописчаты,
А не печатаны ёрлаки, да всё написаны;
А выбирал себе гонца да доброго молодца,
А выставаёт Издолишшо поганоё,
А поганое Издолишшо проклятоё.
Ише сам он Издолишшу наказыват,
Ише сам он поганому наговаривал:
«Да пойдёшь ли ты, Издолишшо, в крашон Киев-град, —
А богу ты как нониче не мо́лися,
А ише князю-ту Владимиру челом не бей,
А да Опраксеи-княгины да головы не гни,
Только брось ёрлаки да на дубовой стол».
Да пошло-де Издолишшо в крашон Киев-град, —
А ише богу-ту как нониче не молится,
А ише князю-ту Владимиру челом не бьёт,
А Опраксеи-княгины всё головы не гнёт,
Только бросил ёрлаки да на дубовой стол.
А ише тут-де Владимир да стольнё-киевской
А ише брал ёрлаки сам во белы руки,
А читал ёрлаки, сам плакался:
«А-й да богатырей-то в Киеве не случилося,
У нас сильних-могучих не погодилося;
А-й подошел где-ка под нас тут Кудреванко-царь
А возьмёт-де у нас да крашон Киев-град».
А ише тут князь Владимир да вскоре пир доспел
А-й про всех же купцей, людей торговые,
А про тех же хресьянушок прожиточных,
А-й да про тех же как могучиих богатырей,
А про тех же наездников пресильние.
А-й никто на балу не пьёт, не кушаёт,
А белой лебёдушки не рушаёт.
Говорил тут Владимир да стольнё-киевской:
«А уж вы ой еси, гости да мои гости все,
А названы гости и отобраные!
А-й ишше кто из вас поедёт да во чисто полё
А к тому к царю да к Кудреванку тут?»
А да тут большой-от кронится за среднего,
А средней-от кронится за меньшого;
А от меньшого, сидят, долго ответу нет.
А-й из-за то́го стола из-за переднёго,
Из-за переднёго стола из-за окольнёго,
Из-за окольнёго стола из-за дубового
А выставаёт удалой доброй молодец,
А що по имени Михайло да сын Данилович.
А говорил он ведь сам таковы слова:
«Ты послушай-ко, Владимир да стольнё-киевской»
А-й да поди-тко, Владимир, да на царев кабак;
А там лёжит где-ка Васька да низка пьяница,
А рогожонкой Васенька приокутался,
В изголовьях-то у Васьки да сер горюч камень».
А да на то-де Владимир не ослушался;
А одевался Владимир по-подорожному;
А пошол-де Владимир да на царев кабак,
А где лёжит тут ведь Васька да горька пьяница.
А приходит тут Владимир да на царев кабак;
Говорил тут Владимир да таковы слова:
«А уж ты ой еси, Васька да низка пьяница!
Тебе полно, Васька, спать, тебе пора ставать,
А пора где ставать, время, Васька, завтракать,
Время завтракать, Васька, да по́ра ехати;
А пойдём-ко ко мне, Васька, на почестён пир
Ишше хлеба где, соли ко мне покушати,
А со мною со князём да думу думати».
А говорил где-ка Васька да горька пьяница:
«Я не мо́гу я стать да головы поднять:
А болит-шумит у Васьки да буйна голова,
А у мня ноёт-шипит да ретиво сердцё:
Ише нечем мне-ка Васеньки оправиться,
Ише нечем мне Василью да опохмелиться».
А-й да спроговорил Владимир да стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, чумак да цёловальничек!
А налей-ко Васьки чарочку зелена вина,
А не малу, не велику, хошь полтора ведра».
А на то где чумак-от не ослушался,
Наливал где-ка чарочку зелена вина,
Подавал где-ка Васьки да горькой пьяници.
А берёт тут Васильюшко единой рукой,
А выпиваёт-де Васька к едину духу;
Повалился на печку на муравлёну,
А рогожонкой Васька приокутался.
А спроговорил Владимир тут стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, Васька, горька пьяница!
Тебе полно, Васька, спать, тебе пора ставать,
Да пора-де ставать да время завтракать
Время завтракать, Васька, да пора ехати;
А пойдём-ко ко мне, Васька, на почестён пир,
А хлеба де, соли ко мне покушати,
Перевару где пить али зелена вина,
А со мной с молодцом надо́ дума думати»,
Говорил где-ка Васька да горька пьяница:
«А не мо́гу я стать да головы поднять:
А болит-де у Васьки буйна голова.
А ноёт-шипит у мня ретиво сердцё».
А спроговорил Владимир стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, чумак да цёловальничёк!
А налей Васьки чарочку зелена вина,
А не малу, не велику, ровно два ведра».
А наливал где чумак да цёловальничёк,
Подаёт где-ка Васьки, горькой пьяници.
А берёт тут Васильюшко единой рукой,
А пьёт-де Василей к едину духу;
Повалился на печку на муравлёну,
А рогожонкой Васька приокутался;
В изголовьях-то у Васьки сер горюч камень.
А спроговорил Владимир стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, Васька, горька пьяница!
А тебе полно, Васька, спать, тебе пора ставать,
А пора где ставать да время завтракать,
Время завтракать, Васька, да пора ехати;
А пойдём-ко ко мне, Васька, на почестён пир,
А хлеба где, соли ко мне покушати,
Перевару где пить али зелена вина,
А со мною со князём да дума думати». —
«А не мо́гу я стать да головы поднять:
А болит-де, шумит у мня буйна голова,
А ноёт-шипит да ретиво сердце:
А нечем мне-ка Васеньки оправиться,
А нечем Васильюшку опохмелиться».
А спроговорил Владимир стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, чумак да целовальничёк!
А налей Васьки чару зелена вина,
А не малу, не велику, ровно три ведра».
Наливал где-ка чумак да цёловальничёк,
Подавал где-ка Васьки, горькой пьяници.
А берёт тут Василей единой рукой,
А пьёт тут Васильюшко к едину духу;
Повалился на печеньку на муравлёну,
А рогожонкой Васька приокутался;
В изголовьях-то у Васьки да сер горюч камень.
Распроговорил Владимир стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, Васька да горька пьяница!
Тебе полно, Васька, спать, тебе пора ставать,
А пора-де ставать да время завтракать,
Время завтракать, Васька, да пора ехати;
А пойдём-ко ко мне да на почестён пир,
А хлеба где, соли ко мне покушати,
Перевару где пить али зелена вина,
А со мною со князём да дума думати». —
«А я не мо́гу где стать да головы поднять:
А болит где, шумит у мня буйна голова,
А ноёт-шипит да ретиво сердцё;
А нечем мне-ка Васеньки оправиться,
А нечем Василью тут опохмелиться».
Распроговорит Владимир да стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, Васька, горька пьяница!
А соскакивай со печки со муравлёной,
А припадай, Васька, к бочки к сороковочки,
А пей, Васька, вина, тебе сколько надобно».
А да ставал тут Васька да горька пьяница,
Соскочил-де со печки да со муравлёной:
А-й да в окошках ставеньки покосилися,
А листики из рамочёк посыпа́лися,
Сороковки тут по полу раскатилися.
Припадал Васька к бочки к сороковочки,
А пил Васька вино, да сколько надобно.
Ише тут-де-ка Васька да запохаживал,
Ише тут-де-ка Васька запоговаривал:
«Да послушай-ко, Владимир да стольнё-киевской!
А я не йду нонь к тебе да на почестён пир,
А я не пью да твоёго да зелена вина».
А говорил тут Владимир да стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, Васька, горька пьяница!
Поезжай-ко ты, Васька, да во чисто поле
А к тому же царю да Кудреванку нонь,
А уж ты бей-ко татар да всё поганые,
А уж ты бей-ко-се их, да сколько надобно».
А спроговорит тут Васька да горька пьяница:
«А уж ты ой еси, Владимир да стольнё-киевской!
А уж ты выкупи меня да добра молодца;
А у мня не с чем нонь ехать во чисто полё;
А у мня нету на мне да платья цветного,
А нету у мня сбруи да лошадиное,
У мня нету, у Васеньки, добра коня:
А у мня пропито-заложено в сорока́ тысяч».
А-й да спроговорит Владимир да стольнё-киевской:
«Уж ты ой чумак да цёловальничёк!
А-й отдай-ко ты Васьки да всё безденёжно,
А безденёжно Васьки да бескопеёчнё».
А ишше отдал чумак всё цёловальничёк,
А ишше стал как тут Васенька сряжатися,
А стал как тут пьяница сподоблятися.
А поехал тут Васенька во чисто полё
А к тому же царю да Кудреванку же,
А говорил где царю да Кудреванку тут:
«А уж ты ой царище Кудреванищо!
А спусти-ко татар да в крашон Киев тут;
А бар-то у нас казните-вешайте,
А берите-ко злата, чиста се́ребра, —
А не ворошьте вы князя всё Владимира
А ише той-де Опраксеи-королевични».
А на это Кудреванко приослушался,
А спустил где татар да в крашон Киев-град.
А били они бар, нонче вешали,
А нагромили они да злата-серебра;
Не ворошили они князя Владимира
А той же Опраксеи-королевични.
А тут же Владимир да стольнё-киевской
Говорил он ведь тут да таково слово:
«А те же татара всё поганые
А убили где Ваську да горьку пьяницу,
А разорили у нас да крашон Киев-град».
А ише спал тут-де Васенька, горька пьяница.
А приде татара да тут поганые
А принесли они опутины шелко́вые
А связали у Васьки да руки-ноги нонь.
А принесли где они тут злата-се́ребра
А стали делить да злато-се́ребро,
А всем ро́склали они тут нонче поровну.
А говорил тут царище Кудреванищо:
«А уж вы ой, татара всё неверные!
А всем дели́те вы злато-се́ребро,
А уж вы Васьки не дали злата-се́ребра»,
А говорят ищо татара тут поганые:
«А теперече Васенька у нас в руках,
А у нас в руках Васька, некуда́ уйдёт».
А тут где-ка Васьки за беду пришло,
За велику досаду показалося.
А’шше зачал где Васенька потягатися, —
А опутины шелко́вы да все прилопали.
А ставал где-ка Васенька на резвы́ ноги;
А ухватил он Издолища нонь за ноги,
А стал он Издолищом помахивать:
А вперёд-от махнёт, да тут и улками,
А назад-от махнёт, да переулками;
А сам-де Издолишшу приговариват:
«А едрён где на жильи, тут не порвишься,
А могучён на косьи, не переломишься».
А ише тут-де царищо Кудреванищо
Говорил где царищо таковы слова:
«Уж ты ой еси, Васька да горька пьяница!
А упусти-тко-се, Васька, да руки белые,
А укроти-тко ты, Вася, ретиво сердце,
А бери-тко, Василей, всю золоту казну,
А оставь хотя татар мне на семяна;
А ишше буду платить я дань ведь пошлину
А тому же как князю-де всё Владимиру
А за те за двенадцать лет как выходных».
А ише тут-де-ка Васька да горька пьяница
Закричал-де Василей да громким голосом, —
А бежит ёго конь да из чиста поля.
А садился тут Васька на добра коня
А поехал ко городу ко Киеву
А к тому же князю ко Владимиру.
А стречат ёго Владимир стольнё-киевской:
«А уж ты ой еси, Васька, горька пьяница!
А що тебе, Васенька, за то надобно?
Села ли тебе, Васька, с приселками?
Города ле тебе, Васька, с пригородками?
Золота тебе казна, Васька, не запёрта».
Говорил как тут Васька, горька пьяница:
«А не надо мне села твои с приселками,
А не надо города да с пригородками,
А не надо мне твоя да золота казна;
А только дай мне-ка виньцё безденёжно».